Гном ничего не ответил, только глянул ещё раз на поручика, у которого Колобок уже убедил Генерал Генераловича и теперь проходил медкомиссию. «Глаза у меня — на правом чёрный изюм, а на левом светлый изюм, — рассказывал он окулисту. — А если курагу выпишите поставить — так ещё лучше видеть буду! Хоть в снайперы! Возьмите меня служить!»

Левую сторону лица поручика — по краю волос и по виску вплоть до глаза — бесформенной медузой покрывал неприятно-розовый, в прожилках, шрам, уходя россыпью пятен поменьше в волосы, а глаз — заметил теперь Гном — был странно неподвижен. Искусный протез.

Гном отвернулся и пошёл к выходу. Заболотин ещё раз улыбнулся обернувшемуся к ним поручику и широким шагом догнал «его высокопревосходительство».

Да, дети. Да, вопреки.

В молчании Гном и Заболотин-Забольский вышли из здания. У крыльца уже ждала серебристая волга-«пичуга», небольшая и удобная для города машинка, — а неподалёку стояла и машина Гнома. Его шофёр, заметив вышедших, почти бегом направился к ним, с виноватым и в то же время сердитым лицом.

… Где-то над головой чирикали птицы, шумел впереди проспект. Пока Гном, чуждый созерцательности, разговаривал со своим шофёром о чём-то, полковник огляделся кругом, с удовольствием вбирая взглядом привычную, ещё почти не успевшую смениться с зимы картину, и направился к ожидающей его волге.

Тут же, как чёртик из коробки, из машины выскочил подросток в рубашке с погонами фельдфебеля и распахнул перед полковником дверцу.

— Хоть бы куртку взял, Сиф, — укоризненно произнёс тот, оглянувшись на Гнома, шагающего к ним.

— Так точно, ваше высокородие! — бодро отрапортовал офицерик — хотя, конечно, точнее было бы его назвать «унтер-офицериком».

— Что «Так точно»?

— Так точно, взял, ваше высокородие! В машине лежит!

Полковник покачал головой и сделал знак маленькому фельдфебелю, чтобы тот закрыл дверцу машины — мол, не прямо сейчас едем.

Названный Сифом пожал плечами, захлопнул дверцу и прислонился к ней спиной. Заболотин-Забольский стоял рядом и молчал, глядя в сторону гостя. Тот вскоре оставил своего шофёра и приблизился к полковнику. Мальчик покосился в его сторону и отошёл, на ходу обернувшись, но полковник его не позвал обратно, о чём-то уже говоря со своим посетителем.

— Ага, как машину подогнать — так сразу «Сиф!», а как разговоры — так «иди, гуляй», — пробурчал офицерик, хотя «иди, гуляй» никто не говорил. Мировая несправедливость в лице родного полковника и без слов испортила настроение. — Вот завтра возьму и останусь гулять, а не сюда потащусь, вот.

Жалуясь вполголоса, мальчик подошёл к самой ограде и прислонился спиной к столбу. Там, за забором, текла жизнь. Интересная.

Чужая. Равнодушная.

Спешили мимо люди, проносились машины… И, как обычно, всем на всех было наплевать. Слишком быстро всё вокруг менялось, особенно на дороге.

— Какие люди, — раздался над ухом весёлый голос. — Чего скучаешь, Индеец?

Мальчик вздрогнул и обернулся, всё ещё хмурясь. С той стороны ограды стоял поручик в шинели с лейб-гвардейской нашивкой на рукаве и весело глядел на мальчишку.

— А-а, Кот, — кивнул тот, засовывая руки в карманы. Вместо форменных брюк на нём были тёртые серые джинсы, и в их карманах руки исчезли по самые запястья.

— Ага, Котомин собственной персоной, — кивнул поручик, протягивая ладонь сквозь прутья. — Чего скучаешь?

— Так, просто, — туманно ответил мальчик, вынул одну руку из кармана и сжал ладонь Котомина. — А ты чего?

Рукопожатие распалось, и «Индеец» потёр пальцы, а «Кот» таинственно ухмыльнулся и пояснил:

— Мне лень тащиться в Управление. Твоему полковнику помогать, с бумагами бегать… Как ты так живёшь?

— А-а. А мы всё равно уезжаем сейчас, — глубокомысленно протянул младший офицер. Потом подумал и добавил: — Живу, как живу.

— Терпеливый, — завистливо заключил поручик. — А раньше-то таким не был…

— Какой уж есть.

Разговаривать с бывшим сослуживцем было странно — вроде того, как заглядывать в собственное прошлое.

А этого, если честно, не хотелось, посему юный фельдфебель кивнул Котомину на прощание и неохотно потащился к машине, у которой его уже ожидали полковник и его таинственный спутник, чем-то похожий, с точки зрения мальчика, на танк.

…— Ну, значит, поехали. Его высокопревосходительство с нами, его машина, если не вдаваться в технические подробности, заглохла, — когда мальчик подошёл, оповестил Заболотин-Забольский.

— Печаль, — сделал вывод юный ординарец — Гном узнал его белобрысую голову.

Заболотин выжидающе поглядел на своего гостя, тот кивнул:

— Поехали, — и, не дожидаясь, пока ему откроют дверь, сам забрался в волгу. Полковник сел впереди, мальчик, обежав машину, устроился на месте шофёра и завёл мотор.

— Куда? — коротко спросил офицерик, плавно трогая машину с места.

— Не в шлагбаум, — проворчал Гном негромко, но был услышан.

— Не волнуйтесь, ваше… — юный фельдфебель обернулся, чтобы увидеть знаки различия, совершенно не обращая внимания на дорогу впереди, — … ого, высокопревосходительство. Не влетим!

Шлагбаум и в самом деле успел подняться, и юный водитель ловко вырулил на проспект, изредка колотя ладонью по рулю, сигналя мешающим машинам.

Гном посмотрел на куртку, лежащую рядом с ним. Оранжевый пацифик всё так же дразнил взгляд. Впрочем, и лохматая причёска шофёра была совершенно неуставная, с армейским «ёжиком» имела совсем немного общего, да и джинсы ну никак не тянули на форменные брюки.

— Так куда? — поинтересовался «пацифист», тормозя перед возможным разворотом.

— На Сетунь, на виллу, — ответил, наконец, Гном. Полковник удивлённо приподнял брови, но затем понял причину и кивнул. Мальчик, не задавая лишних вопросов, газанул, одной рукой пристёгиваясь. Вёл он довольно лихо, но с опытной ловкостью, которую не заменит никакая теория. В столь юном возрасте фельдфебель не первый день был за рулём — это чувствовалось.

Да и на то, чтобы выдать ему права до совершеннолетия, требовались очень веские основания. Лейб-гвардия, конечно, себе многое может позволить, но пустить за руль ребёнка, который не умеет водить, — это вряд ли.

Значит, основания были. Другой вопрос, какие, потому что по внешнему виду мальчика нельзя было сказать, что перед Гномом… выдающийся фельдфебель.

— Ваше высокопревосходительство, не коситесь так на мою куртку. Я в гражданке, потому что из школы. Только, вот, рубашку переодеть успел, — хоть обращаться первым к старшему по званию было и не совсем по уставу, но юного шофёра это не смутило.

— Сиф, — одёрнул его полковник, — будешь дальше забывать про устав и не глядеть вперёд одновременно с этим — права на машину отниму. Кто ещё тебе права в пятнадцать лет даст?

Похоже, то была серьёзная угроза, потому что подросток тут же замолчал и стал сосредоточенно глядеть на дорогу. Гном мельком подумал, что на вид мальчику пятнадцати не дашь. Тринадцать или четырнадцать с большой натяжкой. Откуда он вообще взялся в Лейб-гвардии, да ещё и в унтер-офицерском чине? Сплошные вопросы, упирающиеся друг в друга.

Некоторое время в машине царило молчание. Сиф развлекался обгоном попутных машин, Гном безмолвно сидел сзади, глубоко уйдя в свои думы и не желая говорить о деле, Заболотин-Забольский отстукивал по колену какой-то ритм, краем глаза наблюдая за своим шофёром. Через некоторое время, когда молчание, казалось, зацементировалось, полковник произнёс:

— Сиф, ещё вчера хотел спросить: зачем вы с друзьями расписали стену школы?

Сиф чуть было не пропустил нужный съезд и повернул машину так резко, что ещё бы чуть-чуть, и полковник полетел бы на своего юного водителя. Только Гном на заднем сиденье не шелохнулся. Ничто не могло поколебать его танкового равновесия.

Выровняв машину, мальчик глубоко вздохнул, успокаивая внутреннее волнение, и спросил тихонько:

— Как вы узнали?

— Пацифик на куртке — раз, сюжет изображённой картины — два, то, как изображён на той картине автомат — три, номер школы — четыре, — прилежно перечислил Заболотин-Забольский, пытливо вглядываясь в своего шофёра. — Только не понаслышке знающий, что такое «внучок», может изобразить его — именно его, а не произвольный АК. Облегчённый автомат Калашникова «третьего поколения» — это не дубина питекантропа…