Долгое молчание Ины угнетало его. Допустим, она узнает правду, подумал он, например от Иенсена. Тогда в ее глазах он окажется трусом и лжецом. Ингхэм едва не поддался порыву рассказать ей всю правду. Неужели она столь ужасна?

— Ты выглядишь обеспокоенным.

— Нет, — возразил он.

— Как тебе сегодня работалось?

— Хорошо, спасибо. Мне очень понравились новые циновки.

— Какой смысл жить аскетом? Послушай, милый, если этого араба разорвали на куски или сделали еще что-то в этом роде, не бойся, я не упаду в обморок. Мне доводилось слышать о расчленении тела и прочих зверствах и раньше. Именно это случилось с ним?

— Я не видел, кто это был, Ина. А парни из отеля ни за что не скажут, что они сделали с ним. Возможно, Адамсу известно нечто большее. — Слабая надежда, что ему удалось усыпить ее подозрения, слегка успокоила его. — Пойдем. Я обещал Иенсену зайти за ним.

На своей улочке он выскочил из машины и подбежал к дому. Он опаздывал минут на десять, хотя знал, что Иенсен не станет сердиться и, скорее всего, даже не заметит этого. Ингхэм покричал ему со двора, и Иенсен сразу же спустился вниз.

— Ина считает, что ты не слишком-то разговорчив. Так что постарайся сегодня быть немного полюбезнее, — попросил его Ингхэм.

Они отправились в «Кафе де ла Плаж», где тоже можно было выпить скотч. Иенсен заказал свой букхах. Ина попробовала и не одобрила этот напиток. Ингхэму показалось, что сегодня вечером на него смотрели более пристально, чем обычно. Или это потому, что он пришел с красивой женщиной? Иенсен, казалось, не замечал любопытных взглядов присутствующих. Только пухлый молодой бармен, который уже хорошо знал Ингхэма, приветливо улыбался им.

— Вам у нас нравится, мадемуазель?… Вы надолго к нам? — обратился бармен к Ине по-французски. — Вам здесь не слишком жарко?

Они находились у стойки бара.

Ине, кажется, понравилось дружелюбие бармена.

Во время ужина у Мелика Иенсен, сделав над собой усилие, принялся расспрашивать Ину о ее жизни в Нью-Йорке и о ее семье. Она упомянула двух славных тетушек, одну вдову, а вторую никогда не бывавшую замужем, которые жили вместе и по воскресеньям приезжали погостить. Она рассказала ему о своем брате Джои, не углубляясь в его болезнь и говоря больше о его картинах.

— Я постараюсь запомнить его имя, — сказал Иенсен.

Ина пообещала прислать ему каталог последней выставки брата, и Иенсен дал ей свой адрес в Копенгагене, на случай, если его уже не будет в Хаммамете, когда она надумает выслать его.

— Это адрес моих родителей, у меня пока нет своей квартиры, — пояснил Иенсен. — Я буду поддерживать связь с Ингхэмом в том случае, если уеду.

— Я на это надеюсь, — быстро сказал Ингхэм. — Несомненно, я уеду раньше тебя.

Ингхэму вовсе не хотелось лишаться компании Иенсена. Ингхэм посмотрел на Ину, наблюдавшую за ними обоими. Какая-то она сегодня странная, решил Ингхэм. Даже скотч не помог ей расслабиться.

— В Копенгагене вы вернетесь к своей работе? — спросила Ина.

— Иногда я пишу декорации к спектаклям. У меня это неплохо получается. Но я счастливчик, моя семья выделяет мне каждый месяц небольшую сумму. — Он пожал плечами. — Они ничего не отрывают от себя. Это все равно мое по наследству и никому не в тягость. — Он улыбнулся Ингхэму. — Я скоро увижу, что за свежая кровь вольется в нашу неугомонную маленькую семью.

Ингхэм улыбнулся. Он понимал, что с отъездом Иенсена и Ины и с практически законченной книгой, которую останется только отредактировать и начисто перепечатать, ему будет страшно одиноко. И все же ему не хотелось думать о том дне, когда он должен будет уехать отсюда. Если, разумеется, ему не удастся спланировать что-либо вместе с Иной. Возможно, их совместное возвращение в Нью-Йорк. Они могли бы пожениться, могли бы вместе подыскивать жилье для них. (Его апартаменты тесноваты для двоих.) Нет никакой необходимости все время жить на Бруклин-Хиллз и присматривать за Джои, подумал Ингхэм. На этот счет можно будет что-то придумать.

— Не хотите завтра утром взглянуть на крепость? — предложил Иенсен Ине. — Если вы не против прогуляться по берегу, то это недалеко от отеля, особенно если мы будем чередовать прогулку с купанием.

Иенсен договорился зайти за ней около одиннадцати часов. И после кофе он ушел.

Ингхэм решил, что Иенсен вел себя сегодня вполне по-светски, и ждал, что Ина выскажет похвалу ему, по она молчала.

— Хочешь пройтись по пляжу? — предложил он. — Какие на тебе туфли?

— Мне хочется пойти босиком.

Ингхэм оплатил счет. Иенсен оставил восемьсот миллимесов.

Песок на пляже оказался приятно теплым. Ингхэм нес туфли Ины и свои. Луны не было. Они держались за руки, скорее чтобы не разлучаться в темноте, чем ради удовольствия, подумал Ингхэм.

— Ты сегодня какая-то грустная, — заметил Ингхэм. — Это Адамс расстроил тебя?

— Да что ты, он само веселье. Нет, просто я думала о Джои.

— Как он… на самом деле? — У Ингхэма что-то кольнуло в груди, когда он задал этот вопрос, однако ему показалось, что он прозвучал не слишком участливо.

— Иногда он чувствует себя настолько не своим в этой жизни, что не может спать. Но я бы не сказала, что ему становится все хуже. — Ина говорила торопливо, потом на несколько секунд замолчала. — Я считаю, что ему следует жениться. Но он никогда этого не сделает.

— Понятно. На Луизе. Она действительно разумная девушка?

— Да. К тому же ей известно все о его болезни. — Шаги Ины по песку становились все медленнее, затем она остановилась и расслабила пальцы ступней. — Самое забавное… на самом деле ужасное — это то, что он вбил себе в голову, будто любит меня.

Ее пожатие было едва заметным, почти неощутимым. Ингхэм стиснул ее пальцы:

— Что ты имеешь в виду? — Они почти перешли на шепот.

— Именно это. Я не говорю насчет сексуального влечения. Это просто смешно. Но это не дает ему обратить свою любовь на кого-нибудь другого. Ему следует жениться на Луизе. Никто не может на сто процентов утверждать, что у него не может быть детей.

— Я тоже так думаю, — произнес Ингхэм, хотя вовсе не был в этом уверен.

Ина смотрела себе под ноги.

— Не могу сказать, что я в ужасе, но меня это беспокоит.

— О, любимая! — Ингхэм нежно обнял ее. — Что… что он говорил тебе?

— Он говорит, что никогда… никогда не будет испытывать к другой женщине тех чувств, которые питает ко мне. И все остальное в том же духе. И он вовсе не подавлен из-за этого. Как раз наоборот. Он воодушевляется, когда начинает говорить о своей любви. И, самое ужасное, я знаю, что это правда.

— Ты должна уйти из этого дома, дорогая. Понимаешь, дом достаточно большой, чтобы ты могла поселить в нем кого-то еще, кто мог бы жить рядом с Джои, если ему необходимо…

— О, мама не сможет за ним присматривать, — прервала его Ина. — Единственное, в чем он нуждается, так это в том, чтобы кто-то заправлял его постель. Хотя он уже несколько раз справлялся с этим сам. Он даже может принимать душ без посторонней помощи. — Она приглушенно рассмеялась.

Да, у Джои своего рода собственная квартира на первом этаже, припомнил Ингхэм.

— Тебе необходимо переехать. Я не знаю, из-за чего ты сегодня грустишь, но я вижу, что это не дает тебе покоя.

Она повернулась к нему:

— Я скажу тебе кое-что забавное, Говард. Я начала ходить в церковь. Последние два или три месяца.

— Хм… я не думаю, что это забавно, — ответил Ингхэм, которого эта новость сильно удивила.

— Но я не слишком верю во все это. Просто я чувствую себя успокоенной, когда вижу седые головы, слушаю пение и проповедь. Это действует на меня умиротворяюще. Ты понимаешь, что я имею в виду? Всего только на часок, по воскресеньям. — Ее голос дрогнул от подступивших к горлу слез.

— О, любимая! — Ингхэм прижал ее к себе. Огромное чувство захлестнуло его, и он зажмурил глаза. — Я никогда не испытывал такой нежности ни к кому на свете, как сейчас к тебе, — выдохнул он.