— Хватит, Мувик. Успокойся.

Впервые одернула пса, осмотрелась по сторонам и вошла в подъезд. Ну хоть какой-то прогресс, раньше ее не волновало, что милый Мувик меня как-то люто ненавидит.

Не знаю, сколько просидел на проклятой лавке. Часы на руке стали. Но судя по тому, что машины почти не ездят, уже за полночь. Услышал, как мягко подкатил к дому автомобиль, и обернулся, а потом стиснул челюсти так, что затрещали кости и в зубах отдалось оскоминой. Она приехала с кем-то… Ее привез какой-то ублюдок. Лошок в элегантном костюме и в круглых очках. Тачка дорогая. На жену мою смотрит так, словно это кусок сыра. Зачесались руки съездить по лощенной морде козла. Если зайдет с ней в подъезд, я его похороню. Но она вошла в него одна, как всегда в последнее время демонстративно не замечая меня, поднялась по лестнице — я за ней.

— Эбби, мать твою. Что это за урод?

Отперла дверь и хлопнула ею у меня перед носом. Но я толкнул ее в бешенстве, двумя руками распахивая настежь и не давая ей повернуть изнутри ключ в замке. Вскинула голову, посмотрела на меня ошарашенно и тут же прошла мимо, чтоб двери закрыть, на ходу набирая чей-то номер. А во мне ярость поднимается волной бешеной. Трясет всего. Или сегодня она поговорит со мной, или катись оно все к дьяволу.

— Да, мам. Я уже дома. Кэвин меня подвез. Да, из конторы по продаже недвижимости. Не знаю… Я еще не готова, наверное. Конечно, приеду к тебе на Рождество. Я тоже очень соскучилась. Да, устала немного. Сейчас в душ и спать. И я тебя люблю, ма. Спокойной ночи. Не переживай, со мной все хорошо. Честно. Да, я схожу к врачу, обещаю.

Да что здесь, черт возьми, происходит? Какая продажа недвижимости? Какой на хрен Кэвин? И почему на Рождество к маме? Это же наш праздник. Семейный.

Я выбил из ее рук телефон и увидел, как она резко отшатнулась назад к стене.

— А вот теперь мы поговорим, и мне плевать, что ты этого не хочешь. Кто такой этот Кэвин? Ты с ним спишь?

Стиснул ее запястья со всей силы.

— Рик? — синие глаза широко распахнуты, — Не надо. Пожалуйста. Не надо…

— Да, мать твою, кто ж еще? Или пока игнорила, забыла, как я выгляжу? Ты что продавать собралась? Нашу квартиру? Меня ты спросила?

У нее глаза влажно блестят, и губы дрожат, потом вдруг бросилась от меня прочь, я за ней. Сегодня она не уйдет от разговора. Сегодня мы поставим все точки над «и». Заскочила в свою комнату, но я толкнул дверь ногой и вошел следом за ней. Смотрит на меня, а по щекам слезы катятся, назад отступает к стене. А я на нее иду, и меня трясет от злости и от похоти. Гребаные месяцы ни черта и не с кем. Только ее хочу. До боли, до исступления только ее. Лицо ладонями обхватил и в губы впился яростным поцелуем. Соленые они, такие соленые и мягкие, целую их, и трясет всего от страсти бешеной. Она и не сопротивляется больше, только дрожит сильно и несмело руками мой затылок обхватывает. От нее все так же пахнет вишневым сиропом.

— Маленькая моя, хочу тебя до безумия, до смерти хочу… — жадно запястья ее целую где следы от моих пальцев остались, — девочка моя… прости меня. Не гони, не отвергай опять. Вернись ко мне.

В глаза ей смотрю, а она лицо мое гладит ладонями.

— Я вернусь… я обещаю. Я так люблю тебя, Рик. Я безумно люблю тебя. Я так соскучилась, так истосковалась по тебе. Думала, смогу… и не смогла.

На руки подхватил и на постель отнес. Она глаза закрыла, и из-под пушистых ресниц слезы катятся беспрерывно, а я остановиться не могу, целую ее, как обезумевший, оголодавший до лихорадки первобытный дикарь. Утром ранним проснулся, а она спит рядом, и на ресницах все еще слезы блестят. А меня распирает от счастья бешеного, что снова со мной она. Все хорошо теперь будет… И ошибся… Она мне солгала.

Пока она быстро одевалась, я метался по квартире и сшибал все, что под руку попадалось. Я рычал и бил стекла кулаками, разрезая пальцы. А она плащ накинула и по лестнице сломя голову побежала. Я за ней, на улицу, и внутри раздирает от понимания — это конец. Ушла от меня. Все же решилась. За что, мать ее? Кто против меня настроил? Какая тварь влезла в жизнь нашу? Выбежал на улицу и увидел, как ее такси быстро от дома отъехало.

— Мать твою, Эбби? Почему? Вернись. Я люблю тебя, Эбби. Не бросай меня.

Швырнул вслед комок снега, и на меня в удивлении обернулся прохожий.

— Что смотришь? Отвернись урод и иди куда шел.

Вернулся домой, пока поднимался, соседский пес из-за двери рычал, и я пнул в нее с кулака так, что стена затряслась. Раздался скулеж, и псина затихла. Я прикрыл за собой дверь, прошел по квартире, переступая через сломанную мебель и осколки стекла. Сел на нашу постель, а потом рухнул на спину, чувствуя, как от простыней все еще пахнет нашим сексом и стонами… Воспоминания сменяли друг друга кадрами, а я глотал слезы агонии и сжимал руки в кулаки. Потерял мою девочку… не знаю почему, но я ее потерял. Только я не отступлюсь. Малковичи не сдаются.

Поднялся резко на матрасе, и взгляд зацепился за валяющийся посреди комнаты конверт с выпавшими оттуда фотографиями. Поднял несколько и поморщился — опять она во всем черном. Какого хрена эти отвратительные наряды неизменно черного цвета? Она ведь все яркое любила. Отшвырнул фото обратно на пол. Обхватил голову руками, ероша волосы. Из конверта выглядывало еще одно фото. Я наклонился и вытащил его, рука дрогнула — на снимке Эбигейл на кладбище. Держит в руках букет цветов. Не знал, что в нашей семье кто-то умер. Может быть, она мне и не сказала. Сейчас я бы этому не удивился, поднял все фотографии и отодвинул ящик ее стола, чтобы положить туда конверт. Увидел договор о купле продаже нашей квартиры и поднес его к глазам. Что за… на бумаге дата стоит прошлогодняя. Внизу подписей нет. Какого черта ты хотела продать квартиру в прошлом году, Эбби? Что творилось в твоей голове все это время? Во что ты вляпалась? Тебе нужны деньги?

Я хотел было сунуть документы обратно в ящик и вдруг увидел бумагу с печатью. Свидетельство о смерти. Я поднес его к глазам и несколько раз тряхнул головой, чувствуя, как немеет затылок… как ледяные точки впиваются в кожу и перед глазами плывут круги.

Я выронил бумагу и схватился за горло, силясь дернуть галстук и чувствуя, как задыхаюсь… Дальше целая стопка вырезок из газет, и в заголовке пестреет мое имя… И если верить проклятой прессе, я умер еще полтора года назад.

Звук шагов и тихое пение заставили вскинуть голову и посмотреть на дверь. Конверт выпал из дрожащих рук, и сердце гулко забилось под ребрами…

Я стоял посреди разгромленной комнаты и смотрел, как Эбби аккуратно переступает через обломки мебели. Такая невесомо-прекрасная, с мокрыми волосами и в насквозь промокшем платье. Вода стекает лужами на пол и вырезки намокают. По ним расползаются черные пятна. Попала под мокрый снег моя девочка. Погода такая дрянь сегодня. Иди же ко мне. Пусть весь этот кошмар наконец-то кончится, и я проснусь. Шаг к ней навстречу, и вот я уже сжимаю ее в объятиях, сильно стискивая голову за макушку и прижимаясь к ней губами, втягивая запах сырости, тины и вишневого сиропа. Не солгала… она мне не солгала. Пришла, как и обещала.

— Прости… прости, что так долго, — прошептала и обняла меня за плечи ледяными руками.

— Я не обещаю, что смогу вам помочь. Я не вызываю их. Я не делаю каких-то сеансов. Они приходят сами. Да, я смогу принять вас завтра в семь вечера. Не за что. Я очень постараюсь.

Альбет Стоун повесил трубку и сделал громче радио. Он обычно слушал его только фоном… а сейчас его привлекло имя. Женское имя — Эбигейл Малкович.

— Сегодня ранним утром на берегу реки был обнаружен труп молодой женщины. По предварительным данным женщина сбросилась с моста вчера ночью. Нам удалось установить личность погибшей — это Эбигейл Малкович. На данный момент полиция рассматривает версию самоубийства. Следов насильственной смерти на теле женщины не обнаружено. По показаниям очевидцев, женщина к мосту приехала на такси… Сейчас ведутся поиски таксиста. Но у полиции нет ни одной причины сомневаться в своей первоначальной версии. Полтора года назад на этом мосту погиб в автокатастрофе ее муж Ричард Малкович… бывший офицер полиции. Он успел вытолкнуть жену из машины, а сам пошел ко дну вместе с автомобилем. Когда спасатели прибыли на место происшествия и вытащили офицера из воды, он уже был мертв.