Ладно. Нужно передать «Софию…» в местное управление, пусть поглядят отпечатки на ней. Заодно сдать на хранение в УВД иконы, которые переснимал Кортунов. Казенные, ценные.

Срочно связаться с Пушных.

Шатохин поднял и медленно положил трубку. Из номера лучше не звонить. Счет с указанием города, куда звонил, придет на адрес гостиницы. Кортунов в расследуемом деле, бесспорно, не первой величины фигура. Но не стоит принимать совсем за простака, чтоб уж совсем не интересовался жильцом из 268-го.

…Разница во времени с Сибирью четыре часа, там уже поздний вечер, и Шатохин первым делом, добравшись до управления, позвонил на квартиру полковнику. Передал, не вдаваясь в подробности, события сегодняшнего дня.

— Молодец, — похвалил Пушных.

— Да, но завтра передо мной могут положить пять или даже десять штук.

— Хорошо бы. Правда, сомневаюсь в такой глупости, — послышалось в ответ. — Если все же будет несколько, возьми одну-две. Для поддержания отношений. Мы здесь еще подумаем. Утречком, в семь Москвы, позвоню.

— Как у Володи? — справился Шатохин, подразумевая дела не одного Хромова, а весь ход работы там, в крайцентре, в таежной глубинке.

Пушных понял точно.

— Все живем без новостей. До завтра…

В сумерках, около одиннадцати, Шатохин подкатил на такси к гостинице. Едва захлопнул дверцу, из полумрака, где в тени деревьев стояли скамейки, его окликнули. По голосу Шатохин узнал старшего лейтенанта Валиулина.

— Заставляете ждать Сергея Ивановича, — тихо, с наигранной укоризной сказал старший лейтенант.

— Что-нибудь случилось? — спросил Шатохин.

— Случилось. — Валиулин начал докладывать.

Покинув гостиницу, фотограф вскоре оказался на центральном переговорном пункте. Звонил в Коломну. 7-93-73 телефон. Возможно, предпоследняя в номере — шестерка. Кортунов настойчиво уговаривал собеседника что-то отдать ему. Готов купить или позднее возместит другим. В разговоре Кортунов называл одно имя — Ефим. Судя по тому, с каким лицом вышел, как хлопнул дверью Кортунов, уходя с переговорного пункта, ни до чего не договорился. Сразу домой уехал…

Не скажешь вот так немедленно — ценная, малозначащая ли информация, пока не наведешь справки в Коломне. Лучше туда самому съездить. Вместе с Валиулиным. Шатохин прикинул, когда удобнее. Если ничего не переменится — завтра во второй половине дня.

— Возьми два билета до Коломны, Витя, — сказал Шатохин. — Позвони в восемь.

— Понял. — Валиулин поднялся со скамейки, не прощаясь, пошел прочь.

Кортунов появился на другой день в назначенное время с двумя иконами. Это свидетельствовало: все в порядке, нет причин для беспокойства.

За последние дни Шатохин перевидал множество икон, снимков и фотокопий с них. Иконы, сходные по сюжету с принесенными, встречались. По дереву, по красочному, в обильных паутинках трещин, слою видно: вновь предлагаемые — старые. Другого Шатохину не нужно было знать. Он не собирался торговаться. Недолго подержал одну, другую, сказал:

— Меня лично не интересуют.

— Не берете? — спросил переминавшийся с ноги на ногу в ожидании Кортунов. Прозвучало так, что нетрудно понять: по ценности каждая из новых двух уступает «Софии…» с отметиной.

— Оставь, — Шатохин поглядел на гостя, на иконы. — Есть интересующиеся люди, покажу.

Кортунов заметно заколебался. Все-таки две иконы стоили недешево, вместе, пожалуй, подороже Софии-Премудрости, чтобы вот так запросто оставить их по существу незнакомому человеку.

— Оставь, — повторил Шатохин, — не пропадут.

Заранее у него было приготовлено несколько сертификатов разного достоинства. Вынул и протянул Кортунову два пятисотрублевых:

— Вот. В залог.

С видимой неохотой Кортунов взял.

— Во вторник приходи в… — Шатохин чуть было не сказал: «В девятнадцать». Вовремя остановился. Почти наверняка был бы прокол: штатские так говорят в очень редких случаях, внимание это задерживает.

— Приходи в семь вечера, — продолжал Шатохин. — Там решим окончательно с твоими досками.

— Буду.

— Буду, — передразнил Шатохин. — Носишь по чайной ложке. Чувствую же, есть еще.

— Ну, может, и есть, — после продолжительного молчания сказал Кортунов.

— Дело хозяйское, распоряжайся, как хочешь. Но если есть желание в люди выбиться…

— Сколько бы вы могли купить?

— Это не разговор. Подумай сам, что имеешь, что предложишь. До вторника есть время.

В предыдущую встречу Шатохин быстро свернул разговор, и сейчас решил не затягивать.

— Обо всем переговорим во вторник.

Владельцем телефона 7-93-63 в Коломне оказался старик в возрасте под восемьдесят. Кроме врачей, которым он сам о себе напоминал, давно все про него совершенно забыли. Аппарат с номером, отличающимся от номера пенсионера предпоследней цифрой, установлен в соседнем подъезде в квартире портнихи швейного ателье Творожниковой. Женщина одна воспитывает малолетних сына и дочку, муж на принудительном лечении от алкоголизма…

Никаких деловых отношений с этими людьми у калининского фотоиндивидуала, конечно, существовать не могло. Оперативники и не заблуждались. Кортунов, когда связывался с Коломной, первый раз поговорил очень коротко, скорее всего, просил позвать нужного ему человека.

— Соседей Творожниковой знаете? — спросил Шатохин у участкового инспектора после того, как тот закончил свой рассказ о престарелом пенсионере и портнихе.

— Всех, — уверенно ответил участковый. — Двадцать первый год на одном участке.

— Всех не нужно…

Шатохин подробно описал приметы Романа и Клима.

— Зимаев, — назвал фамилию участковый. — У него глаз косит.

— В одном подъезде с портнихой живет?

— Дверь в дверь.

— Чем занимается Зимаев?

— Гравером работает. В мастерской около площади Двух революций.

— Не видели случайно Зимаева в компании с этим парнем? — Валиулин показал снимок Игоря Кортунова.

— Нет. Не приходилось…

— Есть у нас один знаменитый Ефим, — вмешался в разговор заместитель начальника горотдела, в кабинете которого находились. — Домовладелец. Похож на второго разыскиваемого. За тридцать ему, высокий…

Увидев, что Валиулин записал в блокноте «Ефим Домовладелец», поспешил пояснить:

— Лоскутов фамилия. Ефим Леонидович Лоскутов. Домовладелец — это между собой прозвали. Дома покупал. Под Рязанью, под Липецком. Присматривал, в которых иконы. Подыщет, что требуется, обязательное условие ставит: он, дескать, человек суеверный, вывозить из избы можно что угодно, а только домовые иконы не трогать, иначе счастья в таком жилье не будет. Для вящей убедительности осенит себя крестом, так старухи к нему со всем почтением. Оставляли, естественно. А через месяц-другой Лоскутов дом продавал. Без икон, разумеется.

— Знаток?

— Да уж наверно, если статьи о древнерусской живописи печатает.

— Так даже? — Шатохин обменялся взглядом с Валиулиным.

— Не в нашей газете. В более солидных изданиях.

— И чем кончилось?

— Ничем. Как говорится, что не запрещено — разрешено. Во-вторых, на тетушек оформлял свои домовладения. Предупредили, что в случае повторения возбудим дело.

— Лоскутов в Коломне живет?

— В Голутвино. В Коломне работает. Рисование и черчение в школе преподает.

— Давно его домовладельческую деятельность прикрыли?

— В прошлом году. В октябре.

— А что с иконами?

— Продал.

— Не выясняли — кому?

— Зачем? Не все же иконы — сверхценность. Просто предупредили.

— Больше не встречались?

— Нет.

— Важно все-таки выяснить, кому Лоскутов продал иконы. Вообще, основное внимание сосредоточить на нем. Где был, с кем, какие отношения с гравером…

Шатохин хотел перечислить все, что требуется проделать, но при участковом не стал.

Легко было сказать: основное внимание сосредоточить на Лоскутове. В городе его нет. Уехал еще в начале июня, на другой день после прощального школьного звонка. Так и не появляется? Где? Ни на работе, ни с соседями планами не делился. С женой в полуразводе: несколько месяцев назад жена, забрав сына, уехала в Брянскую область к родителям. Может, и Лоскутов там сейчас, а может… Куда только не может отправиться тридцатилетний, не обремененный заботами отпускник.