— Гм, — буркнул я. — А что если мы встретим дикого быка?

— Ничего страшного. Бык не тронет. Хуже, если встретим диких лошадей, тогда наши кони могут пуститься за ними вдогонку. И не скоро успокоишь!

Кажется, здесь действительно райская обитель! Пусть даже не совсем похожая на тот рай, который обычно представляют себе. Хватит места для всех эмигрантов и любителей природы, мечтающих поселиться в Полинезии и кормиться собственным трудом. Горное плато куда больше подходило для поселенцев, чем жаркие долины, где к тому же вся земля занята. Тут не только прохладно и безлюдна, но и достаточно осадков, чтобы не опасаться опустошительных засух — бича долин… Вот где можно попытаться осуществить идею, с которой носился наш друг живописей С каким пылом он расписывал идеальное поселение для художников, писателей, композиторов — эдакую республику духа!..

Но тут я вспомнил мудрые слова старого таитянского вождя Терииеро а Терииероатераи. У него был свой, хорошо обоснованный взгляд на толпы европейских искателей рая и счастья, ежегодно прибывающих в Папеэте я мечтой пожить «на туземный лад». Когда эти «банановые туристы» (как их здесь называют) обращались к нему за советом, он отвечал:

— У вас есть капитал? Если нет, выкиньте из головы; все ваши планы. Земля тут очень дорогая, если только вам вообще удастся что-нибудь найти. И ведь маленьким огородом не обойдешься. Кстати, вы подумали о том, что будете сажать? Если привезли с собой европейские растения, можете сразу выбросить их в море. Они здесь не привьются. Земля плодородная, но только для местных растений. У вас большая семья, есть помощники? Нет? Так вы не справитесь с работой. Полинезийцы к вам не пойдут, нанять китайцев вам будет не по карману.

На плато Хива-Оа участок — не проблема: без труда можно получить бесплатно концессию, во всяком случае, французскому гражданину. А вот чтобы решить, что разводить, необходимо сперва научно исследовать почву. Впрочем, кофейное дерево отлично прижилось, и уже на нем можно неплохо заработать. Наверно, найдутся другие подходящие культуры. Но откуда взять рабочую силу? И главное: как доставлять на берег то, что будет выращено в горах? Дорог нет, только узкие тропки вдоль гребней.

Нет, похоже, что высокогорный рай на Хива-Оа останется необитаемым, пока власти не вспомнят о существовании Маркизских островов и не займутся ими всерьез…

Возможно, я бы еще долго предавался возвышенным мечтаниям, если бы крутой спуск не привел нас в мрачную долину Ханаиапа. От края плато вниз, через таинственные папоротниковые заросли устремлялась головокружительная тропа. И вот уже наши усталые лошади вступили в единственную на всем пути из Эиаоне в Атуану населенную долину. Я давно перестал питать какие-либо иллюзии относительно маркизских деревень, но Ханаиапа меня потрясла…

Возле лужи со стоячей, дурно пахнущей водой выстроились штук шесть лачуг из гнилых досок и ржавой жести. Женщина с распухшими ногами сидела на опрокинутом ящике, тупо глядя перед собой. Больше ни души не было видно. Мы заглянули в ближайший дом, чтобы узнать, нельзя ли тут отдохнуть. Одна-единственная комната без какой-либо мебели, пол прогнил… В углу, тяжело дыша, лежала старуха с опухшими суставами. Рядом с ней сидел мужчина с язвами на руках и лице (видимо, проказа); он сколачивал длинный ящик.

— Что такое? — удивился я. — Никак, он на глазах старухи делает гроб для нее?

— Подумаешь, — невозмутимо ответил Пуане. — Надо же мерку снять.

Мужчина глянул на нас раз-другой, но не произнес ни слова. Мы поспешно отступили и направились к следующему дому. В дверях показался белый человек, его голова и руки были обмотаны бинтами. На ломаном французском языке он закричал:

— Уходите, я болен!

— Может быть, я могу вам помочь?

— Уходите!

В третьем доме мы застали рослого, широкоплечего европейца. Он назвался Раймоном. На хорошем французском языке Раймон предложил нам присесть на шаткие стулья, затем решительным жестом убрал со стола грязные бокалы и поставил вместо них другие, которые мне показались ничуть не чище. Наполнив бокалы красным вином, хозяин провозгласил:

— Выпьем, сегодня население Ханаиапы уменьшится на одного человека! Вам не нравятся болезни? Но ведь они приносят ту же пользу, что в Европе войны. На свете слишком много людей. Болезни, как и войны, уменьшают опасность перенаселенности. Выпьем за болезни!

Он громким хохотом заключил свое рассуждение, выдающее сторонника философии сверхчеловека, и налил себе еще вина.

— Не обращайте внимания на мои слова. Я свихнулся. У меня даже справка есть. Один раз из Атуаны вызвали жандарма с шестью помощниками, чтобы меня унять. Они меня так боялись, что связали мне руки и ноги. Да здравствуют сильные! А сейчас пойду топор точить, до свидания.

Его последнее замечание несколько обеспокоило меня, но Пуане невозмутимо объяснил:

— Он только себе вредит. Других но трогает. Много раз пытался покончить с собой. Однажды поднес к виску пистолет и спустил курок. Но он слишком близко держал дуло, и пуля застряла в черепной кости. Очнулся — и прямиком в церковь, там патер Жан как раз читал проповеди После службы патер оборачивается, а перед ним Раймон — в одной набедренной повязке, из виска кровь сочится. «Ты что здесь делаешь?» — спросил Жан. «Молюсь, — ответил Раймон. — Ведь это церковь». Патер Жан послал за жандармом, Раймона связали и доставили в Атуану, в тюрьму заперли. В камере Раймон подрался с другим заключенным, тот ему так двинул по голове, что пуля выскочила. Когда Раймон пришел в себя, у него голова соображала лучше прежнего, вот ему и позволили вернуться сюда. Но все-таки он не совсем нормальный. Рано или поздно покончит с собой. Хоть бы поскорей, я его не люблю.

Не знаю, откуда во мне взялась прыть, но и уговорил Пуане тотчас отправиться дальше. Выйдя из дома, мы увидели на берегу нескольких помеченных печатью сифилиса мальчишек, которые резвились, кидая камни в чаек. К моему удивлению, один из них попал в цель!

Только мы сели на коней, появился Раймон со своим топором.

— Будьте осторожней при подъеме на следующее плато, — предупредил он, посмеиваясь. — Под вечер дикие коровы спускаются в долину на водопой. Трона идет через тесное ущелье, и если вы их там встретите, — вам крышка. Они не останавливаются и не поворачивают назад. Словно ожившая река… Помните правило: выживает сильнейший!

Он потрогал пальцем лезвие топора и громко рассмеялся; этот смех мне всегда вспоминается, когда я думаю о долине Ханаиапа…

Мы без приключений поднялись на последнее плато — Хаамау — и пустили лошадей галопом, чтобы до темноты поспеть к месту назначения.

На Хаамау почти нет кустов и деревьев, зато все плато поросло папоротником метровой высоты. Тут и там виднелись тропки, протоптанные дикими коровами. Вдруг мы недалеко от нашей тропы заметили трех коров и быка. Пуане соскочил на землю, отдал мне поводья своего коня и, став лицом к животным, поднял руку, чтобы проверить направление ветра. Ветер дул на нас — можно было приступать к охоте.

Прячась за папоротником, Пуане стал подкрадываться к «дичи». Коровы, ничего не подозревая, спокойно щипали траву. Осталось метров сто… Пуане лег на живот и пополз. Внезапно бык поднял морду и громко фыркнул. Коровы на миг окаменели, потом обратились в бегство. Но Пуане уже успел настичь ближайшую корову.

Я с таким волнением следил за тем, как он крадется, что только теперь смекнул: ведь у Пуане нет ружья! Как он овладеет своей добычей? Это не поросенок, на руки но поднимешь, к седлу не привяжешь. Мое недоумение длилось недолго. У маркизцев есть свой, довольно варварский способ охотиться на коров. Пуане схватил корову за хвост, шлепнулся наземь и нашел точку опоры для своих ног. Корова на какой-то миг замерла на месте, Пуане выхватил длинный нож и молниеносно перерезал жилы на ее задней ноге. Перехватив нож в другую руку, он рассек жилы на второй ноге. Бедняга, мыча от боли, повалилась на бок. Пуане зверем набросился на нее и вонзил нож в шею. Не буду вдаваться в подробности; зрелище, которое мне довелось увидеть, было куда более кровавым, чем бой быков.