План, а не мечты!

Палачом ты разодет,

но палач — не ты.

Эй, король! Поспорим, а?

У всех на виду

с плахи безголовый я

встану

и пойду,

и пойду шагать, пока

рухну не дыша!

А цена невелика:

друга жизнь — за шаг.

Смейся, смейся — твой черёд.

Но плати, проспоривши!

А свидетель сделки — вот:

весь народ на площади!

5.

Крякнул мастер.

Меч сверкнул —

чётко, чисто, правильно....

Выпрямился,

встал,

шагнул

обезглавленный!

Честный к подлости незряч,

словно слеп от роду.

«Подкати ему, палач,

под ноги колоду!»

Рухнул

грудью

на лицо.

Грохнули оковы.

Вновь обманут подлецом

честный.

Безголовый.

6.

И головы рубились,

из тьмы во тьму катясь,

и холодно светились

во тьме белками глаз.

За хмурой цепью лучников

меж плахой и толпой

мерцала горстка лучиков,

не ставшая зарёй.

Кресты ломались в свастики.

Костры сгущали мрак.

Менялись лишь династии.

Веками было так.

Раб снова гнул колени

и рабьи песни пел...

Но в жилах поколений

бродил бунтарский хмель.

Он вспучивал, неистов,

темницы погребов.

Растоптанные искры

не гасли под ногой.

Тьма оседала, плавясь,

и рос рассвет в ночи...

В его сияньи, Клаус,

горят твои лучи.

Синдром Сократа

1.

Я жил, регалий не храня,

и пропивал награды,

а друг-тиран ругал меня.

Плевать. Так было надо.

Какая разница, за что?

Он верит, что не зря.

Он справедлив, но не жесток

(условно говоря).

Он честный, правильный, большой,

почти не пьёт с утра,

болеет за меня душой,

желает мне добра.

Нам не всегда легко вдвоём.

Мы спорим о культуре,

о государстве и о том,

какие бабы дуры.

Его черты лица строги,

моя ехидна рожа.

У нас не общие враги

(о них мы спорим тоже).

...Мой друг!

Со мной сегодня будь

брезгливым и безжалостным.

Ругай меня.

За что-нибудь

ругай меня, пожалуйста.

Сегодня я пьяней вина,

но нет на сердце праздника.

Твой

недруг

похвалил меня.

За что? Какая разница...

2.

Милый друг!

Твой труд напрасен.

Если мы с тобой друзья,

не тащи меня из грязи:

мне не по сердцу в князьях.

Отчего-то мне хреново

быть хоть капельку в чести

там, где взвешивают слово,

прежде чем произнести,

где важней лица личина,

где за внешностью следят,

где того зовут мужчиной,

у кого елда до пят...

Вы не хуже, вы — другие.

Я не лучше, я — другой.

Я не нужен, где крутые:

есть покруче под рукой.

Будь удачлив, друг мой милый!

Был прекрасен наш союз.

Я, с моим скорняжим рылом,

в княжий терем не суюсь.

3.

Ты рвал тунику на груди

(Аспазия починит!),

ты говорил мне:

— Не крути,

ответствуй, как мужчина,

передо мною без стыда

нутра отверзни недра,

признайся раз и навсегда:

ты друг мне, или недруг?

А ежли друг — со мной восплачь

и возликуй со мною,

но за иронией не прячь

святое и срамное!

Найди слова, но не играй

в лукавое словьё!

Сочувствуй — то есть, проявляй

сочувствие своё! —

— Мой друг!

Я не умею врать —

ни так, ни из-под палки.

Мне совестно хитон мой рвать

(да и Ксантиппу жалко).

Я фантазёр, но не поэт

и не трибун тем паче.

Я говорю: «да-да», «нет-нет», —

и не клянусь иначе.

Приемлю твой надрывный нрав,

но ведаю при том,

что никогда не буду прав

твоею правотой.

Я весь — из глины и огня,

а значит, твёрд и хрупок.

Не переделывай меня —

не соберёшь скорлупок.

4.

Ты, как яблоню, любишь меня:

терпеливо заботясь о том,

чтобы я не чрезмерно ветвился,

опять и опять отсекаешь

побеги моей души.

5.

Придержи свою харизму!

6.

Я не прав. А значит, я свободен.

Только правый правящим угоден,

сыт и пьян, удачлив и силён —

потому что не свободен он.

Право, эта новость не нова:

я свободен, то есть — виноват...

Ну а ты всё ищешь правду, ибо

ты ещё не сделал непростой,

но однажды неизбежный выбор

между рабством и неправотой.

На неправых отыскать управу —

просто и почти всегда кроваво.

Стоит ли свобода правоты?

Я решил НЕПРАВИЛЬНО. А ты?

7.

Ты снова прав, мой бедный друг.

Тебе от этого не грустно?

Ведь нет безрадостней искусства,

чем быть правее всех вокруг.

Жизнь, посвящённая борьбе

за правоту, а не за счастье, —

пуста. И сердце рвёт на части

мне жалость к правому тебе.

Не ощутивший виноватым

себя, не жил и не дышал.

Вина — вот тот первичный атом,

из коего растёт душа.

Я виноват, и больно мне.

Ты — прав. Но истина — в вине.

8.

Душа — как море:

не безбрежна, не бездонна,

но в шторм спасают лишь простор и глубина.

Глубокая вода погасит волны,

а в мелком месте гибельна волна.

Душа — как небо:

в час фатальных невезений

лишь высота души меня спасёт

и даст возможность превратить паденье

в почти что управляемый полёт.

Душа — как плоть:

слаба и уязвима,

вот только раны от бесчисленных обид

не зарастут коростою незримой...

Но я живу, пока она болит.

9.

Продам себя за тридцать баксов —

и хватит на прожить до Пасхи.

Сам не сумею — друг поможет.

Аванс пропью, долги умножив.

Пусть Гефсиманская гора

потерпит храп мой до утра...

Невелики мои грехи,

но спать мешают петухи.

В горшок вас, горлопаны! В суп!

Криклив, смешон и глуп ваш суд!

Я не убил, я не украл.

Почти за так почти не врал...

Но покаянный вопль Петра

блевотно рвётся из нутра.

10.

Я не утратил друга,

но оказалось вдруг:

он — из другого круга,

и я не вхож в их круг.

У них свои задачи,

игрушки, алтари.

Они живут иначе.

В своём кругу. Внутри.

А я живу снаружи.

Мы с другом не враги,

но я боюсь нарушить

проклятые круги.

Невидимы преграды,

условны рубежи.

Мы с ним, как прежде, рады

привычному: «Как жизнь?»

Жаль, видимся не часто,

и жаль, что на бегу...

Дай Бог надыбать счастье

ему в его кругу,

а мне дай Бог — снаружи...

«Всё хорошо. Беги!»

По жизни, как по луже,

расходятся круги.

11.

Я плохо спал: мне снился старый друг.

Он говорил почти по-человечьи,

но сотрясал мучительный недуг

и дух, и букву внешне здравой речи.

Он говорил: «Я понял, в чём беда!

Да в том, что вот же — светлая дорога,

но все идут не так и не туда,

за кем попало и ни с кем не в ногу!»

Он эту мысль вынашивал в тиши

и вот, приснясь мне, выплеснул больное:

«Как редкостно величие души,

не многими делимое со мною!

Когда глупцы противоречат мне, —

он говорил, — я чувствую удушье.

Гнусны и мерзопакостны оне

на фоне моего великодушья!»

Он свято верил в то, что говорил,

мой бедный друг (приснится же такое!).

Топорщились от гнева перья крыл.

Светился нимб над мудрой головою.

Залаяли собаки в унисон.

В окне луна отсвечивала мутно.

И я подумал, стряхивая сон:

«Не дай мне Бог присниться так кому-то!»

12.

Кто виноват, мой друг,

мой недруг,

моя утрата из утрат?

Что нам делить, мой враг?

Что делать,

коли никто не виноват?

13.

Мой враг! Я так тебя жалею,

как никого и никогда: