— Профукали, — сказал Яшка. — А надо было тренироваться.

Глаза у Марины мгновенно высохли. Отпустила она брату Яшке затрещину — воспитательную.

— И не профукали — раскатали. Три — ноль. Совсем зеленые девочки, им еще в куклы играть. А плачу я — сон приснился ужасный. — Марина снова заплакала.

Яшка Кошкин на сестрины затрещины не обижался.

— Какой сон-то?

— Кошмарный. Граница между двумя королевствами — дорожка такая в косую полоску. С одной стороны принцесса, вся в шелковом, бледная. С другой стороны принц — в бархатном, тоже бледный.

— Целуются!

Глаза у Марины опять высохли. Отпустила она брату Яшке вторую затрещину, словно ввела мяч в игру.

— Это за перебивку. И не целуются, а, представляешь, измеряют границу рублем. А дамы и кавалеры записывают в блокнотах: сто тысяч один; сто тысяч два; сто тысяч три…

— Дураки они! Границы измеряют милями и километрами!

А Марина ему в ответ:

— Мне их жаль. Границу не измерять, ее сердцем чувствовать должно…

Слово «должно» Яшка ощутил в себе, как неразжеванную хлебную корку. Стоит она поперек Яшкиного нутра и от нее по телу боль… Проснулся Яшка. Опустил босые ноги на холодный пол. Встал. Луна за окном, как уже разрезанный именинный торт.

К Яшкиной ноге прижимается теплым боком старый пудель Барбос и говорит негромко:

— Светает, Яша. Не бойся дня…

Появляется Змий в большую грозу. В сверкании молний.

Нагуляется по небу в раскатах грома, ляжет на бугор брюхом, лежит-нежится, любуется родной природой. И хорошо ему.

Немногим людям удается увидеть Змия вблизи. Это как с шаровой молнией — все про нее знают, да мало кто видел. Но ведь она есть. И летает куда захочет. И Змий есть.

Чешуя на его теле размером с корыто — бронзовая. Чешуя на трех шеях размером с тарелку — серебряная.

Одна голова у Змия слуховая, веселая — глаза-яхонты. Другая — нюховая, грустная — глаза-изумруды. Третья голова окулярная, умная — глаза-алмазы. И все три головы огнедышащие.

— Ох, — говорит одна голова. — Не придется ли нынче скучать? Раньше, бывало, фукнешь — деревенька горит и… булат сечет булат. Еще раз фукнешь — Стенька Разин и… княжна персиянская.

— Теперь это нельзя, — объясняет голова другая. — Теперь тут чуть-чуть и аут. Охрана природы. А все нехорошее называется «Змий».

— Какое же Я нехорошее? Обидно слышать, — сказала третья голова.

И ЗАХОХОТАЛ ЗМИЙ, И УДАРИЛ ОЗЕМЬ ХВОСТОМ ТАК, ЧТО ВСЕ КРУГОМ ЗАГУДЕЛО.

Лежит Змий на бугре. Трава после грозы в голубизну, с синей искрой. Цветы приосанились. Такое впечатление, что каждый цветок поет о любви и вечности.

«Влюблюсь, — думает Змий. — Как увижу девицу, так сразу. Прямо в первую».

Только Змий это решение принял путем единодушного мнения голов, как видит он: бежит по тропинке девочка-дошкольница. С литровой стеклянной банкой. Это она за ягодами бежит.

— Стой, — сказал Змий трехголосно.

Девочка банку от испуга к груди прижала.

— А ты кто? — спрашивает. — Дракон?

— Обижаешь, — ответил ей Змий. — Я суть Змий Крылатый, Трехголовый, Огнедышащий.

— Ты принцесс кушаешь?

— Да нет, — сказал Змий. — Они глупые.

Потом три Змиевы головы поменяли свой лик. Одна голова стала шатеном, другая брюнетом, третья блондином.

— Ты нам люба. А мы тебе?

— А вы не можете стать рыженькими?

— Можем. — И все три Змиевы головы: слуховая, нюховая и окулярная стали рыжими.

Девочка засмеялась, в ладошки захлопала и, несмотря на то что Змий возвышался над нею как дом, как гора, как грозовая туча, сказала:

— Как букетик.

Выяснилось, что зовут ее Таня, что идет она собирать землянику.

Тут же вокруг нее образовалась поляна, густо поросшая земляникой. Очень крупной и ароматной.

— Это тебе, — сказал Змий. — И насчет злата-серебра не сомневайся. К свадьбе я тебе подарю золота тонну. Серебра две тонны. Яхонтов три центнера. Других камней, в том числе турмалинов, пятьдесят ведер. А как свадьбу сыграем, я тебе хрустальный дворец выстрою с музыкальными полами. Идешь по ним, а они музыку играют.

— Я ведь еще дошкольница.

— Об этом не думай. Я дождусь. Для нас, Змиев, время не фактор. Я на тебя все глядеть буду и любоваться. А ты расти. Книжки читай. Занимайся физкультурой и спортом.

Тут девочка объяснила, что «нелетом» живет она в городе Ленинграде и с этой осени пойдет в школу.

— Как же ты будешь мной любоваться?

— Нет проблем, — сказал Змий. — Я в твою банку литровую сяду и буду сидеть. И любоваться буду из банки.

— Неужели сможешь? Такой большой…

Усмехнулся Змий. Миг! И умостился в банке. Сидит и все три головы улыбаются.

— А земляника? — расстроилась было девочка.

Змий ее успокоил:

— С лукошком придешь. Тут земляники четыре пуда.

Прибежала девочка домой и сразу банку на стол.

— Вот, — говорит. — Посмотрите.

Дома все были: и бабушка девочкина, и мама, и папа.

Бабушка на Змия долго смотрела. А насмотревшись, ушла в свою комнату. Достала из кожаного чемодана белый шелковый сверток. Развернула, а там туфли балетные. Бабушка их погладила ласково, прижала к груди, как девочки прижимают куклу. И все улыбалась чему-то прекрасному, но не сбывшемуся.

Училась Танина бабушка в балетном училище. В блокаду у нее заболели ноги. После войны бабушка поправилась, ноги ее окрепли, но не для такого трудного дела, которое называется легким словом — балет. А мама с папой вступили в горячий спор: мол, бывает Змий в настоящем или он теперь только в прошлом? И поссорились.

Мама пошла в сад, села под рябину в неудобную нервную позу, словно стихи сочиняет или кого-то нетерпеливо ждет.

Папа пошел на веранду, взял гитару и принялся петь старые туристские песни простуженным голосом.

А к девочке гостья пришла — Нина, ровесница.

— Это кто? — спросила она. — Ящерица или тритон? — И сама ответила: — Ах! Это дракон маленький…

— Это Змий, — сказала ей Таня. — Крылатый, Трехголовый, Огнедышащий.

Змий был красив. Даже в банке он был похож на вздыбленного коня, на обвал в горах, на осеннее звездное небо. Он был так красив, что у девочек защемило сердце.

Нина вздохнула и прошептала:

— А мне щенка-спаниеля купить обещали… — Она почему-то всхлипнула и побежала домой.

И папа на веранде петь перестал. В доме стало так молчаливо… Таня зевнула и пошла спать.

Засыпая, она подумала, что Нина счастливая: Змий, конечно, очень красивый, но щенок-спаниель лучше…

Утром она проснулась бодрая, выспавшаяся.

Подбежала к столу — банка пустая.

Таня ничего не сказала обидного по адресу Змия.

Подошла к окну — за окном трава. Роса на ней в голубизну с синей искрой. Цветы приосанились. Такое впечатление, что каждый цветок поет.

Поглядела Таня на эту утреннюю красоту и поняла, хотя всего-то была дошкольницей, что Змий есть не только в прошлом и в настоящем, но, конечно, — и это главное, — в будущем.

А земляника под бугром, на котором вчера отдыхал Змий, за ночь стала крупнее малины.