Дело дошло до того, что в те же сутки, среди бела дня, партизаны разобрали путь на перегоне Михайловский — Сергинский и спустили под откос штабной эшелон Сводного конного корпуса генерала Волкова! Паровоз и пять вагонов были разбиты вдребезги, и убитых солдат и офицеров хоронили до ночи.

Западная армия откатывалась к Златоусту, теряя людей не только в боях: из белых дивизий бежали солдаты. Впрочем, они бежали и раньше. Еще десятого июня 21-й полк 6-й дивизии перебил своих офицеров и перешел к красным. Под Орском к большевикам переметнулся 42-й Троицкий полк — со всем оружием и обозами!

Падение Златоуста совершенно ошеломило адмирала. Теперь его полки, оборонявшие железную дорогу Уфа — Златоуст, были полностью отрезаны от основного ядра армии.

Сдать с такой поспешностью отменную позицию, скатиться с перевалов через Уральские горы! Какой позор! Командир его 12-й пехотной дивизии устроил парад полкам на центральной площади Златоуста, — парад с молебном и водосвятием в день сдачи города! Генерал не ждал красных и растерялся, как нашкодивший гимназист, когда те свалились ему на голову. Если бы не казаки-добровольцы… Да-а…

Утрата Златоуста была болезненна Колчаку еще по одной причине: здесь когда-то служил его отец, и адмирал представил себе, что мог бы сказать генерал по поводу воинских талантов своего сына.

Кто мог ожидать, что дела обернутся так скверно! Чехи, державшие в своих руках железную дорогу от Урала на восток; английские батальоны Хемпширского и Мидльсекского полков в Омске и Екатеринбурге; 27-й и 31-й пехотные полки американцев, прибывшие в Сибирь с Манилы в августе восемнадцатого года; французский батальон в Челябинске; итальянцы в Красноярске; чуть не сто тысяч японцев на Дальнем Востоке! Еще и года не прошло с тех пор, как эти союзные войска вгрызались в горло красным, и победа казалась Колчаку такой же естественной и неотвратимой, как приход нового, девятнадцатого года. А казачьи тылы адмирала! Пятьсот пятьдесят тысяч бойцов Сибирского, Енисейского, Забайкальского, Уссурийского, Амурского казачьих войск! А множество людей, бежавших от революции в Сибирь и на Дальний Восток! А тысячи пудов золота, захваченных чехами в Казани и отданных Колчаку!

В феврале девятнадцатого года он провел военное совещание в Челябинске и окончательно утвердил план наступления. Четыре его армии — Западная, Сибирская, Оренбургская и Уральская — должны были опрокинуть большевиков и кратчайшим путем пройти к Москве. У него, Колчака, было больше людей, больше оружия и припасов, чем у противостоящих красных армий. На исходных рубежах к сигналу атаки были готовы сто тридцать тысяч солдат и казаков, тысяча триста пулеметных расчетов, двести десять орудийных команд. Да еще в ближнем тылу, на линии Челябинск — Троицк — Курган, спешно формировался трехдивизионный корпус Каппеля, оснащался ударный корпус в Екатеринбурге, и три дивизии ставились под ружье в Сибири.

Пятого февраля девятнадцатого года Колчак, совершенно уверенный в успехе, подписал директиву о подготовке решительного штурма. Через месяц, в первых числах марта, Сибирская и Западная армии пошли в наступление.

Дело двинулось совсем превосходно, хотя и не обошлось без внушительной ложки дегтя. Двадцать первого апреля адмирал бросил в атаку 4-й армейский корпус генерала Бакича: его полки должны были отрезать красные войска в районе Оренбурга от ядра 1-й армии и выйти в тыл ударной группе красных. Вместо этого Бакич попал под удар большевиков сам. Севернее Оренбурга, близ Сакмарской и Янгизского, генерал потерпел жесточайшее поражение и бежал за реку Салмыш. В конце апреля и начале мая почти та же участь постигла 6-й и 3-й корпуса.

Но даже эти сильные неудачи, поначалу страшно взвинтившие адмирала, не остановили победного марша Гайды и Ханжина. Отходили, отбиваясь, 2-я и 5-я армии красных; южнее Самары уральские казаки прорвали фронт и быстро продвигались на север. 5-я армия красных похоронила и отправила в госпиталя почти половину своего личного состава. Приказы Гайды и, особенно, Ханжина были переполнены ликованием. Калпель доносил Колчаку: «Красные банды бегут. Владычеству комиссаров приходит конец». Командарм Западной Ханжин уверял солдат: все лишения остались позади, «впереди же солнце, тепло и благовест златоглавых московских соборов». Генералы требовали от своих войск последних усилий для прыжка за Волгу, к столице. Адмирал поспешил переименовать свою 3-ю армию в «Московскую».

Казалось, ничто не предвещало грозовых туч. И когда все-таки грянул гром, Колчаку померещилось, что наступило светопреставление. От многотысячного перевеса в силах, с которыми адмирал начинал операцию, не осталось и следа. Каким образом Фрунзе сумел, отступая, стянуть на главное направление — от Волги на Уфу — свежие полки и создать здесь преимущество в десять тысяч штыков, Колчак так и не понял.

Лишь много позже, когда минул шок и можно было взглянуть на прошлое с необходимой трезвостью, он с трудом разобрался в причинах поражения. Колчак сверх меры растянул свои армии по фронту, допустил резкое отставание левого фланга и центра Западной армии, ему нечем было заткнуть оперативные дыры — не было резервов. Однако и резервы не смогли бы поправить дело: в тылу адмирала не было рокадных[4] железных дорог, уже наступала распутица, и он лишился возможности маневрировать силами.

Фрунзе отменно использовал эти обстоятельства. Обороняясь самыми малыми силами на оренбургском и уральском направлениях, красный командующий главные силы своей Южной группы бросил во фланг и тыл белых армий в общем направлении на север, отрезая Колчаку пути отхода на восток. Красные тоже были разбросаны по фронту на сотни километров, их тоже хватала за ноги весенняя грязь, и все-таки Фрунзе в непостижимо короткие сроки перегруппировал силы, перебросив войска по железной дороге и походным порядком на многие сотни километров! Он с дьявольской прозорливостью выбрал момент перехода в атаку и главное направление удара. Получив от своей разведки сведения, что между 3-м и 6-м Уральскими корпусами Колчака обозначился разрыв в пятьдесят верст, Фрунзе ударил в стык корпусов, разъединяя их и получая возможность бить противника по частям.

Красные несли в боях немалые потери, однако не только восполняли их с большой быстротой, но и многократно наращивали силу войск.

Из сводок контрразведки следовало, что в апреле и мае девятнадцатого года тысячи коммунистов поспешили на свой Восточный фронт. Партийная конференция Нижнего Новгорода отправила сюда каждого десятого большевика, Владимир — каждого третьего, Калуга, Тверь, Кострома, Курск — всю боеспособную часть комячеек. Массами уходили на позиции рабочие красных профсоюзов. Тридцатитысячная московская организация металлистов бросила на борьбу с ним, Колчаком, пять тысяч человек, текстильщики столичной области — десять тысяч, Петроград — десятую часть союзов.

Красная Армия росла, как снежный ком. Двадцать девятого мая восемнадцатого года ВЦИК отменил добровольческий принцип комплектования армии и установил всеобщую воинскую повинность для трудящихся. А уже к марту девятнадцатого года численность большевистских войск достигла миллиона четырехсот тысяч человек.

В начале апреля красные газеты и листовки пестрели лозунгами партии Ленина: «Все — на Колчака!», «Все — на Урал!», «Смерть или победа!».

Чуть не на всех уральских заводах — Михайловском, Бисертском, Нязепетровском, Симском, Миньярском и многих других, названия которых Колчак не запомнил, в Сибири и Оренбуржье полыхал огонь восстаний и партизанской борьбы. Адмиралу приходилось отвлекать войска с фронта, чтобы хоть как-то обезопасить свой тыл.

Но враги были всюду, и его контрразведка, работавшая, кажется, без сна и отдыха, все-таки не справлялась с обязанностями.

Двадцать второго июля девятнадцатого года, на пороге челябинского сражения, восемнадцать рабочих и разведчиков 27-й красной дивизии проникли на Кузнецовскую дачу Челябинска. Здесь квартировала пехотная рота, отдыхавшая перед боем. В час ночи, без единого выстрела, кучка красных разоружила и разогнала роту, даже не пытавшуюся сопротивляться! Двумя часами позже в Челябинске, на Мишкинской улице, металлисты «Столля и К°» закололи офицерский пикет. Дело дошло до того, что коммунисты Троицка внедрились не только в канцелярии уголовного розыска, милиции и тюрем белых, но и в самую контрразведку.