Надежды первых зимовщиков сбылись. Полярная станция на острове Гукера уже превратилась сейчас в обсерваторию, имеющую мировое значение. Больше нигде во всем мире не ведутся на таком крайнем севере постоянные, из года в год, ежедневные наблюдения над полярным климатом, над явлениями земного магнетизма и атмосферного электричества.

Мне попались в папке листы из вахтенного журнала нашей радиостанции. Журнал вел радист Кренкель. Среди разных радиограмм, метеорологических сводок, поздравлений и приветствий я увидал необычайную запись. Я прочел ее от начала до конца. Да, это и есть тот самый знаменитый разговор двух полюсов — северного и южного, — о котором я что-то такое мельком слыхал еще в Ленинграде!

Вот этот разговор:

12. 1. 30 г. 23 часа 40 мин. на позывные RPX отозвалась станция с позывными американского правительства.

Американская. Сообщите ваши координаты уведомьте кому принадлежит станция?

R Р X. Координаты 80°20′ северной широты 52°38′ восточной долготы. Станция находится на Земле Франца-Иосифа и принадлежит Союзу Советских Социалистических Республик. Сообщите то же о себе.

Американская. Координаты 78°35 30" южной широты 163°35′ западной долготы. Станция находится ледяном барьере Росса принадлежит антарктической экспедиции адмирала Ричарда Эвелина Берда. Приветствуем вас.

R Р X. Очень рад благодарю как ваши дела?

Американская. Сегодня только 2 градуса мороза. Конец лета. Под влиянием солнечных лучей лед тает, большая облачность мешает подняться самолетам. Суда экспедиции приближаются к ледяной кромке, чтобы сменить зимовщиков. Наша экспедиция располагает тремя самолетами и другими машинами, приспособленными для изучения полярных областей. Для получения воды из льда пользуемся мощными эвапораторами. Главная база расположена ледяном барьере Росса и состоит из 42 человек. Цель — достижение южного полюса. Имеем много ездовых собак. Недавно вернулась береговая партия, прошедшая 400 миль по ледяной пустыне. Полгода назад прошла полоса 60-градусных морозов. А как у вас?

R Р X. Сейчас непроглядная ночь. За окном завывает пурга. Нас всего 7 человек. Все живы и здоровы. Живем дружной семьей. Держим связь с Советским Союзом. Ежедневно посылаем метеорологические сводки в главную геофизическую обсерваторию. Ленинградская общественность организовала для нас два раза беседу через радиостанцию. Слушали приветствия родных, близких, детей.

Американская. Летчик Харальд Джун просит передать всем вам привет.

На этом связь прекратилась.

Более 17 тысяч километров разделяло Кренкеля и американских радистов — Петерсона и Мессона. Мощность американской станции была 800 ватт, нашей ¹/₂ киловатта.

Это был единственный случай в истории радиотехники, когда разговаривали два полюса земли — северный и южный.

Первое преступление

Боря Виллих, или Желтобрюх, самый молодой среди нас. Ему только недавно исполнилось 19 лет. Говорить об этом Боря очень не любит. Разве же приятно говорить, что тебе только 19 лет, когда страшно хочется, чтобы было уже тридцать и за плечами была бы жизнь, полная приключений, опасностей и геройских поступков.

Но никаких приключений и геройских поступков за плечами у Бори нет. За плечами у Бори только что оконченный авиационный техникум, и поэтому Боря предпочитает лучше не говорить о своей жизни и о своих годах.

На верхней губе у Бори чуть заметный золотистый пушок. Еще ни разу в жизни он не брился.

— Ну что, Борька, скоро будем озимые косить? — каждый раз спрашивает его Боря Линев. — Пора косить. Переспеют.

И каждый раз Наумыч строго-настрого приказывает не косить Желтобрюховы озимые.

— Дело это, — говорит Наумыч, — серьезное. Халтурить тут не приходится. Пускай сначала заслужит. Вот когда станет настоящим мужчиной, полярником — тогда можно и косить. А сейчас еще не за что его в совершеннолетние производить.

— Верно, верно, — как можно серьезнее говорим мы, — правильно, Наумыч. Пускай заслужит. Он думает — это так, хаханьки, — взял и побрился? Нет, брат ты мой, сначала за нее, за бороду-то, пострадай!

Боря попадается на удочку.

— Да что вы, смеетесь, что ли! — кричит Боря, размахивая длинными тощими руками. — Вы смеетесь или нет? Что — я не могу делать, чего мне хочется?

— А тебе, значит, Боренька, очень этого хочется? — ехидным голосом спрашивает Леня Соболев.

Кают-компания радостно хохочет.

А Боря краснеет, злится.

— И совсем даже не хочется! Чего вы ко мне привязались? Вот на зло не буду бриться, пусть вырастет, как у Шмидта.

По утрам Борю не добудиться. Он спит так крепко, что приходится обливать его водой, стаскивать на пол. И, все равно, каждый день к завтраку Боря прибегает самым последним.

— Умывался? — строго спрашивает его Наумыч.

— Ей-богу, умывался. С мылом даже.

— А ну, покажи руки.

— Наумыч, они у меня не отмываются, — под дружный хохот т говорит Боря, пряча руки за спину. — Честное комсомольское, ей-богу, не отмываются! Никак!

— Так, так, — говорит Наумыч, — это мы сейчас проверим, Григорий Афанасич, — обращается он к Шорохову, — ты рядом живешь, — механик у тебя сегодня умывался?

— А ну его, — говорит Шорохов. — Взяли с собой молокососа, а теперь вот возись с ним. Умывай, раздевай. Что я ему, нянька, что ли?

Голос у Бори начинает дрожать:

— Наумыч, я честное комсомольское дал. Они у меня в машинном масле, в копоти. Как хотите, но только я умывался. Вот и Безбородов видел.

— Умывался, умывался, — говорю я. — Как член санитарной комиссии могу засвидетельствовать.

— Ну, тогда садись.

Боря, радостный и довольный, садится за стол, пододвигает к себе тарелки, а через минуту уже смеется и рассказывает сны.

С того дня, как к зимовке первый раз подошли медведи, Боря стал всюду ходить с винтовкой за плечами.

— Брось винтовку! — кричал на него Шорохов. — Вот тоже наказание! Застрелит еще кого-нибудь, или выколет глаз, а потом отвечай за него!

Боря перестал носить винтовку, но зато вооружился тяжелым кольтом 38-го калибра. Поносил два дня в правом кармане — прорвал в кармане дыру с кулак. Поносил в левом — то же самое.

Тогда Боря стал затыкать кольт за пояс. Ходит, прямо как морской разбойник.

Так он таскал револьвер с неделю.

И вот как-то утром Шорохов послал Борю в ангар за гвоздями.

— Штук десять принеси. Они там в ящике у стены. Ну, живо!

Боря выскочил из Дома в одной кожанке и побежал в ангар.

В ящике навален инструмент, мотки проволоки, свалена кучей парусина. Боря долго рылся, пока, наконец, не нашел гвоздей. Он отобрал десять штук, сунул их в карман, поспешно выбежал из ангара и… остановился.

В пяти шагах от Бори на снегу сидели рядышком два медведя: один огромный, совсем старый, другой — помоложе, помельче. Склонив головы на бок, они внимательно рассматривали Борю. И Боря уставился на медведей — ни жив ни мертв. А револьвер Борин лежит в комнате, под подушкой. Все 11 патронов в обойме и даже предохранитель не спущен.

Стоит Боря. Сидят напротив него медведи. Боря потихоньку начал пятиться к углу ангара, а сам глаз с медведей не сводит.

Медведи сидят. Переглянулись и снова на Борю уставились.

Боря отошел шага на четыре, постоял, еще шагнул, потом еще, оглянулся, прикинул расстояние до дома, повернулся к медведям спиной и давай бог ноги.

Пока он добежал до нашего дома, отдал Шорохову гвозди, схватил свой кольт, каюры уже заметили медведей и успели обоих застрелить.

Боря чуть не плакал от злости и обиды.

Чтобы хоть немножечко утешить его, Боря Линев сходил в свою комнату, принес трубку и протянул ему: