Он начал наугад:

— Вам уж, наверное, до смерти наскучили мои проповеди?

— О, нет! Нет! Вы читаете просто изумительно!

— Правда? Честное слово?

— Ну да!

Он поглядел сверху вниз на ее детское личико, поймал ее взгляд и игриво воскликнул:

— Ах, проказник этот ветер! Смотрите, как у нас пылают щечки, как разрумянились эти милые губки! Нет, это, наверное, кто-то расцеловал их по пути в церковь!

— Нет, что вы…

Вид у нее был огорченный, почти испуганный.

«Ого! Задний ход, братец! — осадил он себя. — Не туда повернул. Видно, вовсе никакая не вертушка, ошибся. Видно, совсем еще невинность. Как смутилась, бедная девочка! Может, и не стоит ее будоражить… А-а, чего там, совсем не вредно, если кто-то и поухаживает раз в жизни со знанием дела!»

Первым делом — восстановить безупречность своей пастырской репутации.

— Ну-ну, я пошутил. Я просто хотел сказать: жаль, если такая прелестная девушка, как вы, ни с кем не помолвлена. Но ведь у вас, наверно, есть жених — да?

— Нет. Мне очень нравился один человек, но он уехал в Кливленд работать и, думаю, забыл меня.

— О, это печально!

Как надежно, сильно, ободряюще сжали ей руку его пальцы! Она благодарно взглянула на него, а когда они пришли к больной и Лулу услышала, как долго и горячо молится брат Гентри, как проникновенно рассуждает о смерти, которой, в сущности, нет, которая не причиняет страданий (у старухи был рак), Лулу стала смотреть на него даже с благоговением.

На обратном пути он задал последний пробный вопрос:

— Но если вы даже и не помолвлены, сестра Лулу, ручаюсь, что по вас тут сходит с ума не один паренек.

— Да нет же! Я, правда, встречаюсь с моим троюродным братом Флойдом Нейлором, но только он — такая размазня! С ним никакого веселья…

И преподобный мистер Гентри решил, что за весельем дело не станет.

В субботу, после полудня, Элмер и Фрэнк отправились в Шенейм украшать церковь к торжественной службе в День Благодарения. Чтобы не делать два лишних конца — в Вавилон и обратно, они договорились, что переночуют в просторном доме церковного старосты Бейнса. Лулу Бейнс со своей кузиной, мисс Болдуин, старой девой, помогали им украшать церковь, иными словами, делали за них всю работу. Они развешивали в зале гирлянды из еловых веток и раскладывали перед кафедрой символы урожая — тыквы, желтый маис и бархатистый сумах.

В то время как Фрэнк обсуждал со старой девой декоративные достоинства тыквы, Элмер обратился к Лулу:

— Мне нужен ваш совет, Лулу, сестра Лулу. Как вы думаете: стоит мне в завтрашней проповеди объяснить… (они стояли рядом. Какие прелестные узенькие плечики, нежные, пухлые щечки! Он должен их поцеловать… Должен! Его качнуло к ней. Проклятый Фрэнк, проклятая старая дева! И что они здесь торчат?)… объяснить, что все эти дары урожая, бесценные сами по себе и необходимые для жрат… для праздничной трапезы, — они, в сущности, представляют собою не что иное, как символ, вещественное проявление?.. Садитесь же, Лулу, у вас утомленный вид, проявление более ценных духовных даров, которые шлет нам небо, — и не только в пору жатвы. Понимаете ли, это весьма важный момент…

(Ее рука упала, коснувшись его колена, и легла на скамью. Какая она белая на фоне тускло-коричневой скамьи! Ее юная, упругая грудь обрисовывалась под блузкой из клетчатой шотландки. Он должен коснуться ее руки! Его пальцы подкрались к ней, коснулись как бы случайно, ну, конечно, случайно! Лулу внимала, преданно глядя на него, а он рокотал все в том же возвышенном стиле.)

— …весьма и весьма важный… Круглый год нисходят к нам все эти сокровенные духовные дары, и за них-то мы и должны вознести хвалу господу в День Благодарения… за них в первую очередь, а не за материальные… это… материальные блага. Как вы полагаете — полезная мысль? Стоит остановиться на ней завтра?

— О, да! Еще бы! По-моему, чудесная мысль! (У него заныли руки — так хотелось ее обнять.)

Фрэнк и мисс Болдуин к этому времени сели и углубились в невыносимо долгую беседу о способах воздействия на этого маленького сорванца Катлера: дрянной мальчишка заявил, что не верит, будто вороны приносили пророку Илье хлеб и мясо, — уж он-то знает повадки этих самых ворон! Фрэнк считал, что не следует порицать мальчугана за чистосердечные сомнения, но если он заведет себе привычку каждый раз выскакивать и подрывать авторитет учителя дурацкими вопросами…

— Лулу! — взмолился Элмер. — Пойдем на минутку в ту комнату. Мне нужно спросить у вас кое-что о церковных делах, а я не хочу, чтобы еще кто-то слышал.

В Шенеймской церкви, кроме «зала» для молитвенных собраний, имелся еще просторный чулан, в котором хранились молитвенники, швабры, щетки, складные стулья, чашки для причастия. Свет проникал в него через запыленное окошко.

— Мы с сестрой Бейнс пошли взглянуть на наглядные пособия для воскресной школы, — небрежно и громко объявил Элмер.

Она не запротестовала — значит, теперь они связаны общей тайной. Он уселся на опрокинутое ведро, она примостилась на лесенке-стремянке. Ему было приятно чувствовать себя маленьким рядом с нею и смотреть на нее снизу вверх.

Элмер понятия не имел, что ему спрашивать «о церковных делах», но в обществе молоденькой женщины ему еще никогда не приходилось лезть за словом в карман. Он начал наступление:

— Мне нужен ваш совет. Я никогда еще не встречал человека, в котором так гармонично сочетались бы здравый смысл и высокие духовные качества.

— Ах, что вы, брат Гентри! Вы мне просто льстите!

— Нет, нет! Я говорю серьезно! Вы просто недооцениваете себя. А все потому, что вы всю жизнь прожили в захолустном городишке. Вот если б вы жили в большом городе — ну, в Чикаго, например, поверьте, там оценили бы вашу… это… ваше редкостное понимание духовных ценностей… ну, и все такое прочее.

— О! Чикаго! О-о! Я бы там умерла от страха!

— А вот я как-нибудь возьму и повезу вас туда, покажу вам город! Представляю себе, что тут пойдут за разговоры про греховодника-пастора!

Оба весело рассмеялись.

— Нет, серьезно, Лулу, я вот что хотел бы знать… это… Да! Я, знаете ли, хочу вас спросить: скажите — вам не кажется, что мне следует приезжать сюда на молитвенные собрания по средам?

— Да, по-моему, это было бы очень неплохо.

— Да, но ведь, с другой стороны, ездить-то придется все на той же старой дрезине…

— Верно…

— А вы даже представить себе не можете, как много я вынужден заниматься по вечерам в семинарии.

— Да, воображаю!

Оба понимающе, сочувственно вздохнули. Он положил свою ладонь на ее руку. Они вздохнули еще раз, и он отдернул руку, чуть ли не стыдливо.

— Но, конечно, я вовсе не намерен себя щадить. Жертвовать собою ради паствы — почетный долг пастора.

— Да, это правда…

— Хотя, конечно, при таких дорогах, как здесь, а в особенности зимой… К тому же большая часть прихожан живет на дальних фермах… им будет трудно сюда добираться… а?

— Правда ваша. С дорогами зимой плохо. Да, по-моему, вы правы, брат Гентри.

— Ах, Лулу! А ведь я-то вас зову по имени. И если вы не будете называть меня просто Элмером, то я подумаю, что это мне в укор: значит, я поступаю нехорошо!

— Так ведь вы пастор, а я — так, никто.

— Ну нет, вы не никто!

— Нет, никто!

Они расхохотались

— Послушайте, Лулу, милая. Не забывайте, что я еще, в общем-то, совсем мальчишка — в этом месяце только будет двадцать пять, — всего на пять или шесть лет старше вас. Так попробуйте же называть меня Элмером — посмотрим, что получится.

— О-ох! Неловко!

— Да вы только попробуйте!

— Нет, не могу! Да как это вдруг!..

— Ну и трусиха!

— А вот и нет!

— Нет, трусиха!

— Ничего подобного!

— «Ничего подобного», а сама трусит!

— Ну, пожалуйста: Элмер! Вот вам!

Снова смех, но на этот раз уже смех двух задушевных друзей. Как бы в порыве веселья Элмер взял ручку Лулу, сжал ее, провел ею по своей руке. Он так и не выпустил эту ручку, но пожатие его было чисто дружеским и — ну разве что самую малость — нежным.