Кэрол так покорно их слушала, так явно сквозило в ней наконец-то желание быть среди них своей, что они начали ласково поглядывать на нее и попытались вытянуть из нее кое-какие — наиболее интересные — подробности о ее медовом месяце. Она была скорее удивлена, чем возмущена, и делала вид, что не понимает, чего от нее хотят, болтая о галошах Кенникота и его медицинских взглядах, пока им не надоело. Теперь они смотрели на нее благожелательно, но считали ее совсем еще зеленой.

Она без конца выкручивалась, отвечая на их вопросы. Потом нерешительно обратилась к Хуаните, председательнице Клуба, и заявила, что хотела бы принять их у себя.

— Только я, — сказала она, — не смогу предложить вам такого чудесного блюда, как салат миссис Дайер или этот прямо удивительный «райский кекс», который мы ели у вас в доме, дорогая!

— Великолепно! Нам нужна хозяйка на семнадцатое марта. Было бы весьма оригинально, если бы вы устроили бридж на день святого Патрика. Я вам с огромным удовольствием помогу. Я рада, что вы научились играть в бридж. Вначале я боялась, что вам совсем не понравится Гофер-Прери. Так приятно, что вы уже чувствуете себя среди нас как дома! Может быть, мы не занимаемся такими высокими материями, как в больших городах, но веселимся мы все-таки на славу: летом купанье, потом танцы, потом… вообще скучать не приходится. Только нужно брать нас такими, какие мы есть, а компания у нас неплохая!

— Ну, конечно! Благодарю вас за мысль устроить бридж в день святого Патрика.

— О, это пустяки! Я всегда говорю, что «Веселые семнадцать» богаты оригинальными идеями. Если бы вы знали другие городишки, все эти Уэкамины и Джоралмоны, вы убедились бы, что Гофер-Прери — самый веселый и приятный город в штате. Вы знаете. Перси Брезнаган, знаменитый автомобильный король, родом отсюда… Да, я думаю, что вечеринка в день святого Патрика — веселая и оригинальная затея, и в то же время в ней нет ничего эксцентричного и надуманного.

Кэрол много раз приглашали на еженедельные собрания Танатопсиса, женского образовательного клуба, но она все откладывала свое посещение. Танатопсис, по уверениям Вайды Шервин, представлял собой «группу очень милых людей, которые интересуются всякой живой мыслью современности».

В начале марта в гостиную Кэрол ласковой кошкой вошла миссис Уэстлейк, жена старого врача, и умильно произнесла:

— Дорогая моя, вы просто обязаны быть сегодня в Танатопсисе. Председательствует миссис Доусон. Она, бедная, до смерти боится и просила меня привести вас. Она сказала, что вы с вашим знанием литературы внесете большое оживление. Наша сегодняшняя тема — английская поэзия. Итак, живо! Надевайте шляпку!

— Английская поэзия! Серьезно? Я с удовольствием пойду. Я не знала, что у вас читают стихи!

— О, мы не такие уж отсталые!

Когда они вошли, миссис Льюк Доусон, жена первого богача в городе, жалобно взглянула на них. Ее дорогое темно-коричневое атласное платье со строчками, накладками и подвесками из темного бисера, казалось, вместило бы двух таких, как она. Нервно потирая руки, она стояла перед девятнадцатью складными стульями, расставленными у нее в гостиной, где на стенах висели поблекший фотоснимок Миннегагского водопада в 1890 году и цветной увеличенный портрет мистера Доусона, а большая лампа под шаровидным абажуром, на котором сепией были намалеваны горные пейзажи с коровами, возвышалась на мраморной колонне кладбищенского вида.

— О миссис Кенникот, — воскликнула миссис Доусон, — представьте, каково мне! Я должна руководить дискуссией, и я так рассчитываю на вашу помощь!

— Какого поэта вы разбираете сегодня? — библиотекарским тоном осведомилась Кэрол, словно спрашивала: «Какую книгу вы хотите взять?»

— Английских поэтов.

— Не всех же сразу?

— Н… нет, всех… В этом году мы изучаем всю европейскую литературу. Клуб выписывает прелестный журнал «Культурный досуг», и мы следуем его программе. В прошлом году у нас была тема «Мужчины и женщины в Библии», а в следующем намечено изучение меблировки и фарфора. Прямо не угнаться за всеми этими новыми образовательными предметами, но ведь знаете, они имеют такое облагораживающее значение! Так вы нам поможете сегодня?

По дороге Кэрол приняла решение воспользоваться Танатопсисом как орудием одухотворения города. Она восторженно говорила себе: «Вот это настоящие люди! Когда обремененные заботами домашние хозяйки интересуются поэзией, — это что-нибудь да значит. Я буду работать с ними, для них, как угодно!»

Ее восторг в значительной степени улетучился еще прежде, чем тринадцать женщин решительно сбросили галоши, грузно уселись, поели мятных лепешек, обтерли пальцы, сложили руки, сосредоточились и пригласили нагую музу поэзии сделать им свое изумительно облагораживающее сообщение. Они приветливо встретили Кэрол, и она старалась держаться с ними как добрая дочь. Но она чувствовала себя неуверенно. Стул для нее был поставлен отдельно, на виду у всех. И это был жесткий, шаткий, скрипучий, скользкий стул, какие бывают в молитвенных домах, грозивший в любую минуту без предупреждения завалиться. На нем невозможно было сидеть иначе, как сложив руки и благоговейно внимая.

Ей хотелось опрокинуть стул и убежать. Раздался бы такой великолепный треск!

Заметив, что Вайда Шервин наблюдает за ней, она ущипнула себя за руку, как ребенок, который шалит в церкви, и, приведя себя таким образом в состояние приличествующего случаю оцепенения, начала слушать.

Миссис Доусон, вздохнув, открыла собрание!

— Я очень рада видеть всех вас сегодня и уверена, что дамы приготовили ряд весьма интересных докладов. У нас такая интересная тема — поэты, люди, вдохновляющие других на высокие мысли… Ведь, кажется, преподобный Бенлик сказал, что некоторые поэты вдохновляли людей не меньше, чем священники. Итак, мы будем рады услышать…

Бедная леди нервно улыбнулась и, тяжело дыша от страха, начала шарить по небольшому дубовому столу в поисках своих очков. Затем она продолжала:

— Прежде всего мы будем иметь удовольствие услышать миссис Йенсон на тему «Шекспир и Мильтон».

Миссис Оле Йенсон сказала, что Шекспир родился в тысяча пятьсот шестьдесят четвертом году и умер в тысяча шестьсот шестнадцатом. Он жил в Англии — в Лондоне и в Стрэтфорде-на-Эйвоне, который так охотно посещается американскими туристами. Это прелестный городок, где сохранились любопытные старинные дома. Многие находят Шекспира величайшим драматургом всех времен и прекрасным поэтом. О его жизни известно мало, но это не имеет особого значения, так как все любят читать его многочисленные пьесы, и к разбору наиболее известных из них она намерена сейчас приступить.

Пожалуй, наиболее известная из его пьес — это «Венецианский купец». Помимо очаровательной любовной интриги, в ней отдается должное уму женщины, а это должно быть особенно оценено женским клубом, хотя и не увлекающимся идеями суфражизма. (Смех.) Миссис Йенсон, конечно, хотела бы быть такой, как Порция. В пьесе говорится о еврее по имени Шейлок, который не соглашался выдать дочь за венецианского джентльмена по имени Антонио…

Миссис Леонард Уоррен, худая, поблекшая, нервная женщина, председательница Танатопсиса и жена конгрегационного пастора, сообщила даты рождения и смерти Байрона, Скотта, Мура и Бернса, а затем продолжала:

— Бернс в юности был очень беден и не имел тех преимуществ, которыми мы располагаем теперь, за исключением разве того преимущества, что при нем слово божие проповедовалось в старинной шотландской деревенской церковке более бесстрашно, чем сейчас оно проповедуется в самых роскошных каменных храмах так называемых передовых городов. Но он не пользовался преимуществами нашего образования — латынью и другими сокровищами духа, так щедро рассыпаемыми перед нашей, увы, столь часто невнимательной молодежью, которая не всегда достаточно ценит привилегии, безвозмездно даруемые каждому юному американцу, все равно, беден он или богат. Бернсу приходилось много работать, и дурные приятели часто толкали его к порочным развлечениям. Но поучительно с моральной точки зрения, что он был прилежным учеником и сам занимался своим образованием, составляя этим резкий контраст с распущенностью и так называемой аристократической светской жизнью лорда Байрона, о котором я только что говорила. И хотя лорды и графы времен Бернса, несомненно, смотрели на него свысока, как на человека скромного положения, тем не менее многие из нас получали большое удовольствие от его стихов о мыши и на другие сельские темы, стихов, исполненных безыскусственной красоты. Жаль, что у меня нет времени привести выдержки из них.