«Пожалуй, я выдержу и это, как выдерживал все в годы учения, когда мне приходилось кое-как перебиваться, и потом, когда я только начинал здесь врачебную практику. Но не знаю, долго ли я еще смогу покорно оставаться чужим в своем же доме!»

Он выпрямился, так как вошла миссис Дэйв Дайер. Она упала в одно из кресел, задыхаясь от жары.

— А вот это мило, Мод! — произнес он. — Где ваш подписной лист? В пользу кого вы ограбите меня на этот раз?

— У меня нет никакого подписного листа, Уил. Я к вам как к врачу.

— Как так?.. А «христианская наука»? Вы отказались от нее? Какое же будет следующее увлечение: «новая мысль» или спиритизм?

— Нет, я не отказалась.

— Это прямо удар для прочих сестер, что вы обращаетесь к врачу!

— Дело не в этом. Просто вера во мне еще недостаточно крепка. А, кроме того, вы так умеете успокаивать, Уил! Как мужчина, а не как врач. Вы такой сильный, спокойный.

Он сидел на краю стола, без пиджака, в расстегнутой жилетке, с золотой цепочкой, тянувшейся по рубашке. Согнутые в локтях, сильные руки были засунуты в карманы. Он с интересом прищурился и слушал ее мурлыканье. Мод Дайер была неврастенична и крайне религиозна. Она уже порядочно поблекла. Фигура у нее была нескладная: роскошные бедра, красивые руки, но толстые ноги и тело, округленное не там, где надо. Однако у нее была великолепная молочно-белая кожа, глаза, полные жизни, блестящие каштановые волосы и прекрасная линия шеи.

Свой шаблонный вопрос: «Что же у вас неладно, Мод?» — он произнес с необычайным участием.

— У меня постоянно сильные боли в спине. Я боюсь, не вернулось ли то заболевание, от которого вы меня когда-то лечили.

— Есть какие-нибудь определенные признаки?

— Н-нет… но лучше бы вы меня осмотрели.

— Ерунда! Не вижу в этом надобности, Мод. Откровенно говоря — мы ведь старые друзья, — я считаю, что ваше недомогание в значительной степени воображаемое. Право, я не советую вам подвергать себя исследованию.

Она покраснела и стала смотреть в окно. Он почувствовал, что не вполне владеет своим голосом.

— Уил, — быстро повернулась она к нему, — вы всегда говорите, что у меня воображаемые болезни. Почему вы не хотите отнестись ко мне серьезно? Я читала статью об этих новых невропатологах, там говорится, что многие «воображаемые» болезни — да, да, а также и настоящие! — это так называемые психозы и против них женщинам предписывают перемену образа жизни для того, чтобы они, поднявшись на высший уровень…

— Стоп! Стоп! Погодите! Не валите в одну кучу «христианскую науку» и психологию. Это две совершенно разные выдумки. Вы бы еще примешали сюда социализм! И вы туда же, словно Кэрри, с этими вашими психозами! Ей-богу, Мод, я мог бы болтать о неврозах и психозах, о торможениях и комплексах не хуже любого мошенника-специалиста, если бы мне за это платили, если бы я жил в большом городе и если бы у меня хватало нахальства брать с пациентов столько, сколько берут эти ловкачи. Если бы специалист-невропатолог ограбил вас на сто долларов за совет и велел бы вам уехать от воркотни Дэйва в Нью-Йорк, вы послушались бы, чтобы не пропали даром ваши сто долларов! Но меня вы знаете, я ваш сосед, вы видите меня, когда я подстригаю свой газон, и поэтому считаете меня самым заурядным врачом; и если бы я предложил вам: «Поезжайте в Нью-Йорк», — вы бы с Дэйвом хохотали до упаду и сказали бы: «Ну и заважничал же Уил! Что это он напускает на себя?»

По существу же вы правы! У вас совершенно ясно выраженный случай подавления половых инстинктов. Они и буйствуют в вас. Вам нужно уехать от Дэйва, попутешествовать, да, и ходить побольше на всякие дурацкие собрания «новой мысли», и «бахай», и «свами», и какую еще галиматью вы найдете. Я знаю это не хуже вас. Но как я могу дать вам такой совет? Дэйв примчится сюда и спустит с меня шкуру! Я согласен быть домашним врачом, пастором, адвокатом, водопроводчиком, кормилицей, но уговаривать Дэйва раскошелиться… извините! Слишком тяжелая работа по такой погоде. Так-то вот, поняли, моя милая?.. Пожалуй, к дождю эта жара…

— Что вы, Уил, ведь он никогда не даст мне денег, если об этом заговорю я сама. Да он никогда и не отпустит меня. Вы знаете Дэйва: он веселый и щедрый в обществе и держится молодцом при проигрышах, но дома так цепляется за каждый цент, что от этого камень и тот взбесится. Мне приходится воевать с ним за каждый доллар.

— Еще бы мне не знать, но это ваше дело, милая, уломать его! Мне он просто не позволил бы вмешиваться.

Кенникот подошел и похлопал ее по плечу. За окном, за пыльной сеткой от мух дремала Главная улица, оттуда глухо доносилось только нетерпеливое потрескивание стоящего автомобиля. Гостья взяла сильную руку доктора и прижала ее к своей щеке.

— Ах, Уил, Дэйв такой мелочный, и суетливый, и маленький — совсем коротыш! А вы такой спокойный. Когда он в гостях начинает паясничать, я вижу, как вы стоите и смотрите на него — ну прямо как волкодав на моську!

Кенникот попытался вернуть себе профессиональное достоинство и сказал:

— Дэйв — неплохой малый.

Она медленно отпустила его руку.

— Уил, загляните к нам сегодня вечером и пожурите меня. Научите меня быть паинькой и умницей. Ах, я так одинока!

— Если я зайду, Дэйв усадит нас за карты. Сегодня у него свободный вечер.

— Нет. Приказчика как раз вызвали в Коринф — у него мать заболела. Дэйв останется в магазине до полуночи. Зайдите, я вас прошу, у нас хорошее пиво на льду, и мы уютно посидим и поболтаем. Ведь в этом не будет ничего плохого, правда?

— Да, да, конечно, ничего плохого. Но все-таки следует ли…

Он мысленно увидел Кэрол, ее хрупкую фигурку словно из агата и слоновой кости; почувствовал, как оскорбила бы ее эта интрижка.

— Ну, как хотите. Но я буду так одинока!

Ее шея, выглядывавшая из просторной, отделанной дешевыми кружевами блузки, казалась совсем юной.

— Вот что, Мод, я загляну на минутку, если мне случится идти в вашу сторону.

— Я буду очень рада, — смиренно отозвалась она. — Мне так хочется доброго слова, Уил! Я знаю, что вы женаты и уже счастливый отец. Конечно, теперь… Мне бы только посидеть рядом с вами в сумерках, помолчать и… забыть Дэйва. Вы придете?

— Хорошо. Приду.

— Я буду вас ждать. Мне будет грустно, если вы не придете. До свиданья!

Он выругал себя: «Несчастный дурак, чего ради я согласился пойти к ней? Придется исполнить обещание, а то она обидится. Она добрая, хорошая, сердечная, а Дэйв такой сквалыга. Это правда. И в ней больше жизни, чем в Кэрол! Вообще я сам виноват! Почему я не могу держаться с больными сухо, как Кэлибри, Мак — Ганум и другие врачи? Эх, я тут ни при чем, это Мод пристала ко мне со своей глупой просьбой! Прямо вытянула у меня это согласие! Это вопрос принципа. Напрасно я позволил ей так болтать. Не пойду! Позвоню ей по телефону и скажу, что не приду. Ведь дома Кэрри, самая прелестная жена на свете, а тут эта сумасшедшая… Нет, дудки! Впрочем, нельзя обижать ее, я могу зайти к ней на одну секунду и сказать, что мне нельзя оставаться. Да, я сам виноват. Я сам начал это, когда в прежние времена волочился за Мод. А если вина моя, я не могу наказывать Мод. Я зайду на секунду, скажу, что меня вызвали за город, и конец. Как глупо выдумывать извинения. Господи, почему женщины не могут оставить человека в покое! Стоит один раз миллион лет назад свалять дурака, и они никогда не дадут забыть об этом. Мод сама виновата. И не подумаю я к ней идти. Пойду с Кэрри в кино и забуду про существование Мод… Но, пожалуй, в кино сегодня будет душно…»

Он убежал от самого себя. Нахлобучил шляпу, перекинул через руку пиджак, захлопнул дверь, повернул ключ в замке и затопал вниз по лестнице. «Не пойду!» — решительно произнес он и дорого дал бы за то, чтобы узнать, пойдет он или нет.

Он ободрился, как всегда при виде знакомых окон и лиц. На душе стало легче, когда Сэм Кларк крикнул ему через улицу:

— Приезжайте вечерком на озеро, доктор, выкупаемся! Неужели ваша дача так и простоит все лето запертой? Честное слово, нам не хватает вас!