Во время войн Алой и Белой розы Англия стала беднее, чем раньше, вследствие неудачной войны с Францией, сопровождавшейся гражданской борьбой внутри страны, а также вследствие убыли населения. Повторяющиеся эпидемии чумы чаще всего разражались в городах и в портах, где было очень много крыс – носителей блох; иначе говоря, именно та часть общества, которая являлась главным производителем богатств, сильнее всего подвергалась дезорганизующему и смертоносному воздействию эпидемий. По этим причинам национальный доход был меньше, чем во времена Чосера; но он теперь был распределен более равномерно. Общая экономическая конъюнктура была благоприятной для крестьянина и бедняка.

Деревенское общество этого периода лучше всего известно нам по письмам семьи Пастонов и другим собраниям документов. XV век был первым веком, в котором люди из высших классов – как мужчины, так и женщины – и их агенты, не только из светского населения, но и духовные лица, имели обыкновение писать письма; следует отметить, что они писали «на английском языке». Может быть, эти времена и не были периодом нормального развития, но ясно, что образование сделало большие успехи с тех пор, когда короли и бароны прикладывали свои печати и кресты к документам, которые они не умели прочесть.

Во времена Кэкстона письма писались не для времяпрепровождения или из любви к болтовне; они писались с какой-нибудь практической целью и обычно касались или судебных процессов, или коммерческих дел, или местной политики. Но попутно письма сообщают нам кое-что о семейном быте. Заслуживают большого внимания картины семейной жизни, любви и браков, которые всплывают из этих писем XV столетия. Некоторые взгляды, которые нашим современным читателям покажутся странными, были столь же или даже еще более характерными – как мы не без оснований полагаем – и для более раннего времени, которое не оставило интимных документов.

Читателей не изумит, быть может, чрезвычайное и вместе с тем формальное почтение, какое дети должны были проявлять к своим родителям; жестокая дисциплина в доме и в школе, непрестанные избиения детей (как мальчиков, так и девочек) и слуг. Но некоторые читатели, привыкшие смутно представлять себе Средние века как время рыцарства и любви, с рыцарями, всегда коленопреклоненными перед дамами, быть может, будут поражены тем, что в рыцарском и знатном обществе выбор супругов обычно не имел ничего общего с любовью; часто невеста и жених были еще младенцами, когда их на всю жизнь связывали брачными обязательствами, и даже совершеннолетних родители продавали тому, кто предлагал больше. Пастоны и другие семьи в графстве Норфолк рассматривали браки своих детей как своего рода козыри в игре семейного обогащения, как средство для приобретения денег и поместий или для обеспечения поддержки влиятельных патронов. Если жертва, предназначенная к алтарю, сопротивлялась, ее протест подавлялся, по крайней мере если это была дочь или опекаемая женщина, невероятно грубой физической силой. Елизавету Пастон, когда она не решалась выходить замуж за потрепанного уродливого пятидесятилетнего вдовца, в течение почти трех месяцев «избивали один или два раза в неделю, а иногда дважды в один день; голова ее в двух или трех местах была проломлена». Таковы были методы ее матери Агнессы, чрезвычайно религиозной и всеми уважаемой женщины, которая с успехом управляла огромным пастоновским домашним хозяйством. Но были и такие родители, которые, по-видимому, очень мало внимания обращали на то, кто вступал в брак с их детьми, если только они сами добывали себе деньги. Джон Уайндхем, один из соседей Пастонов, намеревался даже продать одному лондонскому купцу право устроить брак его младшего сына.

Эти старые, традицией установленные средневековые обычаи, еще прочно сохранявшиеся в XV столетии, с первого взгляда могут показаться несовместимыми с общим тоном средневековой литературы, потому что на протяжении трех прошлых столетий поэзия занималась анализом любовных томлений, служения и преданности рыцаря своей даме, воспевавшихся в восторженных тонах и в формах мистических аллегорий. Такова в действительности и была литература – такой ее знали Пастоны и их соседи. Но эта поэзия любви – наивысшего взлета к небесам в дантевском целомудренном обожании жены другого и до более обычной идеализации галантного адюльтера – редко имела что-нибудь общее с браком.

Для образованных людей средневековья – мужчин и женщин – брак был одной стороной жизни, любовь – другой. Конечно, могло посчастливиться и любовь могла вырасти в браке, как, несомненно, это часто и бывало. Если же этого не было, то жена пыталась отстаивать свои права своим языком, и иногда с успехом.

Но считалось, что муж облечен «властью господина», и, когда он утверждал ее кулаком и палкой, общественное мнение редко его осуждало. В этой неравной борьбе женщина, кроме того, страдала под бременем постоянного деторождения, причем большая часть детей вскоре умирала, и приходилось восполнять эти потери. Такой брак не был идеальным, но на протяжении веков он способствовал росту населения Англии – грудная задача в те времена чумы и медицинского невежества.

Более благородный взгляд на брак, каким он мог и каким должен был бы быть, еще не был установлен широким общественным мнением. Даже церковь едва ли была здесь полезной, потому что ее идеал аскетизма был чужд среднему человеку. Отцы церкви смотрели на женщин с подозрением, как на скрытые сети дьявола. Правда, церковь старалась защитить их своим авторитетом от беззаконных вожделений и насилий; благодаря ее поддержке брачных уз, во всяком случае, мужчине было труднее бросить свою жену, хотя за деньги иногда получали развод. Но церковная власть, которая настаивала на том, что священник должен быть безбрачным, смотрела на брак как на нечто низкое. В этом несовершенном мире церковь вынуждена была разрешить мирянам вступать в брак, но интимные отношения между мужем и женой не должны были касаться высокой духовной области. Поэтому никого не удивляло, что духовенство своими церковными обрядами санкционировало обычай обручения детей и детские браки; церковь принимала материальный взгляд мирян, считавших, что совсем не нужен сознательный выбор тех, кого это касалось больше всего, и что браки между детьми могут быть настоящим предметом торговой сделки между третьими лицами. Так как любовь не являлась естественной основой брака, то трубадуры Лангедока конца XI века и французские и английские поэты, унаследовавшие их гимны в честь языческого «бога любви», считали, что страстная любовь не должна считаться с таким не относящимся к ней фактом, как брачный союз. Автор «Аллегории любви» тонко заметил: «Всякая идеализация половой любви в обществе, где брак рассматривается чисто утилитарно, должна начаться с идеализации адюльтера». Но она не должна кончаться этим.

Крупным вкладом средневековых поэтов в западную культуру явилось это новое понимание любви между мужчиной и женщиной как духовного явления – лучшего духовного явления, возвышающего их над их обычным эгоистическим «я» во всей их мягкости и добродетели.

Здесь появился в жизни человечества новый и неиссякаемый источник вдохновения, основанный на «законах природы». Это была новая идея, чуждая людям древнего мира и ранней христианской церкви. Могла ли эта столь ценная идея средневековых поэтов путем ее дальнейших радикальных изменений стать родственной идее брачной жизни? Могли ли сами возлюбленные стать мужем и женой? Мог ли союз двух юных любящих сердец продолжаться всю жизнь – до старости, до гроба? Эта перемена (во взглядах на брак) произошла в Англии путем постепенной эволюции идеи брака и брака в действительности. Но это не было неизбежным изменением. Например, во Франции до сих пор приняты браки, устроенные третьими лицами, хотя, конечно, культурные французские родители больше считаются с желаниями и взаимными симпатиями молодежи, чем Агнесса Пастон. Часто даже такие браки бывали очень счастливы. Но в Англии устроенные браки уступили место бракам по любви; родители предоставили детям выбор своей судьбы.