Неясно, зачем князю Витовту было сперва позволять врагу в течение двух часов буквально перемалывать лучшие литовские отряды и лишь потом прибегнуть к военной хитрости. К тому же, если это действительно была военная хитрость, то почему упомянутые нами выше три русские («смоленские») хоругви не присоединились к (якобы заранее запланированному) общему ложному отступлению литовского войска, а остались на месте, чтобы потом, ценой потери трети своей живой силы в жестоком бою, пробиться на соединение с польским крылом союзного войска? Может, их забыли предупредить? Или сознательно отдали на заклание, «чтобы поглубже заманить тевтонских рыцарей и их союзников в ловушку»? К тому же весьма странным, в свете версии о преднамеренном бегстве ратей Витовта с целью заманить «тевтонов» в западню, представляется следующее обстоятельство. В бегство обратились как соседи трех русских хоругвей справа — литовцы и татары, так и их соседи слева — молдавские, валашские и бессарабские конники Моновида (да и стоявшая еще левее наемная чешско-моравская конница). А русские (или, по А. Е. Тарасу, «белорусские») дружинники, наоборот, остались на месте, сдерживая напор «тевтонов» и тем самым мешая последним дать литовцам заманить себя в «вентерь» притворным отступлением, что ставило под вопрос не только успех, но и смысл всей задуманной — якобы! — Витовтом хитроумной стратагемы! Во все это верится с трудом, если не сказать — вообще не верится! А факт безостановочного бегства большей части литовского войска (разносившей на бегу весть о полном поражении союзников) до самой Литвы убедительно свидетельствует в пользу того, что бегство литовцев было не «ложным».

Другое дело, что «тевтоны» Валленроде допустили серьезную стратегическую ошибку, увлекшись преследованием бегущих литовцев (причем более легкое вооружение и, соответственно, большая быстрота литовцев и их союзников позволяли им убегать от тяжеловооруженных «крыжаков» гораздо быстрее, чем тем — преследовать «поганых язычников») хотя, как говорилось выше, среди воинов Витовта имелись и вооруженные не менее тяжело, чем отборные конники «проклятых крыжаков», число таких «кованых ратников» литовского князя было относительно невелико, и большинство их уже сложило головы в сече. Почему «тевтоны» — вопреки требованиям устава ордена! — позволили себе настолько увлечься преследованием литовцев, что фактически удалились с поля боя? Может быть, все дело в колоссальном психическом давлении, испытываемом «орденскими братьями» перед битвой и в ее начальной фазе, и в наступившей при виде бегущих литовцев «разрядке», заставившей «крыжаков» забыть все и вся, включая знаменитую орденскую дисциплину? А может быть, дело в гибели Верховного маршала фон Валленроде в ходе преследования литовцев (или еще в ходе предшествовавшего рукопашного боя — точный момент его гибели остался неизвестным)? Потеряв в кровавой сече предводителя, «тевтоны» левого крыла орденской армии расстроили свой боевой порядок и прекратили преследования только тогда, когда перед ними не осталось больше ни одного бегущего литовца…

Тем временем гохмейстеру Ульриху фон Юнгингену (в центре) и Великому комтуру Куно фон Лихтенштейну (на правом крыле) пришлось иметь дело со значительно превосходящей их силой в численном отношении польской частью союзного войска.

Поляки спели свою старинную боевую песню «Богородица»[23]:

Поистине трагическая ирония судьбы заключалась в том, что поляки готовились идти в бой на ратоборцев Тевтонского ордена с пением гимна той самой Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии, которую Тевтонский орден считал своей Небесной Заступницей и Покровительницей…

«Пыхая духом ратным», польские витязи двинулись в бой. Первая боевая линия («чельный гуф») польского войска состояла из королевских войск, а также краковских и малопольских отрядов. Ульрих фон Юнгинген противопоставил польскому натиску правое крыло орденского войска под командованием Великого комтура. Отражавшие польское наступление орденские рыцари из Эльбинга и Диршау, а также наемные конные лучники под командованием Кристофа фон Герсдорфа спешились и лихо дрались с конными поляками в пешем строю (как англичане бились с французскими рыцарями в сражениях при Креси, Пуатье и Азенкуре). Пока войска Лихтенштейна сдерживали польский натиск, сам гохмейстер, во главе Мариенбургского конвента, возглавил контратаку центра орденского войска, выстроенного «клином».

— как писал казачий поэт Николай Туроверов (правда, в иное время и по иному поводу).

4000 закованных в сталь «братьев-рыцарей» и «братьев-сариантов» на тяжелых боевых конях обрушились на «чельный гуф» поляков вниз по склону холма. Земля задрожала под копытами. Острия копий, обнаженные мечи, шлемы и латы сверкали на солнце. Столкновение «тевтонов» с поляками было ужасным. Опять полетели осколки бесчисленных сломанных копий, опять залязгали мечи о латы, закричали от боли раненые и умирающие. Все это слилось в невообразимую какофонию (или наоборот — оглушительную музыку боя), слышную далеко окрест. Гохмейстер прорвал первую боевую линию польского войска, развернулся в тылу у поляков и атаковал их повторно, на этот раз — с тыла. Он снова прорвал польский строй, оставив за собой кровавый след, однако поляки второй линии («вального гуфа») своевременно заполнили бреши, пробитые магистром в первой польской линии. Магистр снова развернулся и — вот уже в третий раз! — прорвал неприятельские боевые порядки. Этот третий по счету (за три часа жаркой сечи!) прорыв, казалось, должен был окончательно закрепить успех предводителя войска Тевтонского ордена. В этот момент пало главное знамя польского войска — «Большая Краковская хоругвь» с белым орлом в золотой короне на красном поле (которую Длугош неточно именует «большим знаменем польского короля Владислава»; в действительности это главное войсковое знамя всей польской армии отличалось от знамени короля Владислава Ягелло, находившегося при особе короля, пребывавшего вне боя, в глубоком тылу своей сражающейся армии, несколько большими размерами и наличием трех косиц вместо двух, которыми оканчивалось королевское знамя). Вероятно, комтуру шлохаускому, Арнольду фон Бадену, удалось захватить эту хоругвь, сразив возившего ее в бою польского рыцаря Марцина (Мартина) из Вроцимо-виц и разметав охрану знамени — цвет Краковской «хоругви» польского войска. Вот имена восьми храбрых краковских рыцарей, охранявших главное знамя польского войска:

1) Флориан из Корытниц герба («гербового братства») Елита;

2) Завиша Чарный из Гарбова герба Сулима («Сулимчик»);

3) Ясько из Тарговиска герба Лис;

4) Станислав из Чарбиновиц герба Сулима;

5) Скарбек из Горы герба Габданк (Абданк);

6) Злодзей из Биспупиц герба Несоба;