Теплый полуденный ветер донес до нее звук захлопнувшейся автомобильной дверцы. Рэйчел застыла. Неужели он? Но ведь сейчас еще нет двенадцати. Она не успела подготовиться. Эту работу в трехэтажном доме на озере Гранд Рэйчел получила только вчера вечером, а приехала сюда сегодня рано утром.

Вскоре послышались голоса двух человек. Один принадлежал Дайане, другой был мужской, и в нем явно звучали нотки раздражения. Похоже было, что это раздражение вызвано болью, хотя кто знает, ведь то был Николас Бонелли, которого его мать и сестра с жесткой прямотой называли диктатором и солдафоном…

Пятнадцать лет назад она дала себе клятву, которую до сих пор не смогла исполнить, и вот теперь этот ее отчаянный план… Все надежды она возлагала на помощь Николаса Бонелли.

Рэйчел отступила от окна. На всякий случай. Чтобы мужчина ненароком не увидел ее, если он вдруг посмотрит наверх. Хотя в нынешнем своем жалком состоянии Николас вряд ли вздумал бы поднять голову. Он с трудом передвигался по каменистой дорожке, ведущей к дому, и полностью сосредоточился на этом; его правая рука была неподвижна, правая нога в гипсе, левой рукой он опирался на костыль. Немудрено, что из его рта вырывались то жалобы, то проклятия. На мгновение Рэйчел прониклась симпатией к мужчине, ковылявшему к входу, но тут же заставила себя вспомнить, кто он.

И зачем она здесь.

Сквозь кружевные шторы Рэйчел наблюдала, как Дайана поставила сумки на маленькое крыльцо перед входом и вернулась на дорожку. Пройдя мимо брата, она за его спиной показала ему язык.

— Оставь эти сумки, — раздраженно сказал он. Дайана, не послушав брата, уже спешила назад по дорожке, вся увешанная багажом. Сбросив свою тяжелую ношу на крыльцо, она сказала:

— Дай мне ключ, — и перепрыгнула через единственную ступеньку.

Крыша крыльца спрятала их обоих от взора Рэйчел. Она услышала лязгающий звук ключа в замке, а потом приглушенные голоса, доносящиеся с первого этажа. На ее месте любой уважающий себя человек открыл бы сейчас окно, тихонько выполз на крышу веранды, спустился по дереву на землю и со всех ног побежал бы в Колорадо-Спрингс. Рэйчел вытерла вспотевшие ладони о джинсы и стала ждать.

Хлопнула входная дверь. Золотистая белочка, осторожно пробиравшаяся среди валунов, в страхе застыла, вытянув шею. Когда Дайана снова спустилась с крыльца на дорожку, белка нырнула между камнями. Не оборачиваясь, Дайана сделала рукой ободряющий жест в направлении окна, у которого стояла Рэйчел. Пыль на дорожке улеглась. Большая желтая бабочка уселась на фиолетовый цветок дельфиниума. С дороги послышался шум мотора: Дайана заводила машину. Рэйчел услышала скрип тормозов и сердитый автомобильный гудок, просигналивший об ее отъезде. Шуршание шин об асфальт затихло вдали. Колибри промелькнула мимо окна спальни.

Мужчина внизу рычал от ярости.

Рэйчел сделала глубокий вдох и направилась вниз.

Николас Бонелли стоял посередине огромной гостиной. На его лице, покрытом темно-оливковым загаром, отражались раздражение, отчаяние, сомнение. Звук шагов Рэйчел испугал его, от резкого движения он зашатался и, чтобы удержать равновесие, оперся на правую загипсованную ногу, но туг же, вскрикнув от боли, перенес всю тяжесть тела на здоровую ногу. От усилия пот выступил у него на лбу. Он разразился ругательствами.

Рэйчел остановилась на лестнице, вцепившись руками в перила, чтобы не броситься ему на помощь. Квадратный подбородок, скуластое лицо. Супермен из железа и стали, подумала она.

Гнев горел в его темно-карих глазах.

— Кто вы такая, черт побери? И что делаете в этом доме?

— Хороший вопрос. Я имею в виду, кто я такая. — Рэйчел присела на ступеньку, чтобы дрожь в коленях не выдала ее. Кто же дразнит разъяренного быка? Напомнив себе, что он нуждается в ней, она обхватила колени руками. — Поскольку ваша мать наняла меня, я стараюсь соответствовать своей должности. — Она увидела, как побелели косточки его пальцев, сжимавших костыль. — Вы не думаете, что вам все же лучше сесть?

— Я спросил, кто вы такая.

— Еще не решила. Явно не медсестра. Я не выношу вида крови. Не кухарка, круг моих обязанностей шире. Главная посудомойка? Здесь есть посудомоечная машина. Когда ваша мать сказала про домик на озере, я подумала, что он маленький, может быть даже, с удобствами на улице. — Рэйчел широким жестом обвела трехметровые потолки, стены из тесаных бревен, окна с витражами, выгоревшие индейские ковры, картины, огромный камин из грубо обработанных камней и мебель. — Не могу в это поверить.

— Кто вы, черт возьми? — вскричал Николас. Он вдруг напомнил ей двухлетнего ребенка, который колотит ногами и орет от отчаяния, проверяя, как далеко он сможет зайти. Под личиной умной и безжалостной ищейки большого бизнеса скрывался смущенный маленький мальчик, слишком гордый, чтобы признать, что страдает от жуткой боли. Рэйчел хорошо знала, как надо вести себя с маленькими мальчиками. Она вскинула брови.

— С каких это пор у нас принято орать в доме? — произнесла она назидательным тоном.

— С тех пор, как мы не смогли получить ответ на наш вопрос, — проворчал он.

— Вопросы я поощряю. Это признак активного, пытливого ума.

— Спасибо, — угрожающе произнес он. — Мне приятно думать, что у меня активный, пытливый ум.

Образ испуганного маленького мальчика исчез. Ей противостоял настоящий мужчина, очень рассерженный. Старающийся сдержать свои эмоции. Если она сейчас сдастся, то проиграет, подумала Рэйчел.

— Как вы будете меня называть? — спросила она с вызовом. — Сиделка? Самое подходящее, что приходит мне в голову, — это няня, но вы, кажется, не относитесь к типу мужчин, которых женщины называют «детка». Он нахмурил брови.

— Таким утомительным и идиотским способом вы пытаетесь сказать мне, что моя мать наняла вас, чтобы за мной ухаживать?

Рэйчел одарила его самой лучезарной из своих улыбок, как школьника, который наконец-то выучил алфавит.

— Совершенно верно.

— Забудьте об этом. Собирайте вещи и убирайтесь отсюда. — Повернувшись к ней спиной, он с трудом заковылял к телефону.

Нет, она не собиралась никуда уезжать.

— Ваша мать просила передать, чтобы вы не утруждали себя звонками. Она включила автоответчик и, услышав ваш голос, не будет снимать трубку. — Ответом на ее слова было зловещее молчание. Рэйчел с трудом удержалась от искушения сбежать.

Он медленно положил трубку.

— Вы ведь, кажется, что-то вроде крутого сыщика, не так ли? — Рэйчел знала: он один из двух владельцев самого известного в округе детективного агентства «Эддисон и Бонелли», в которое обращались транснациональные корпорации, если подозревали промышленный шпионаж, подкуп сотрудников, растрату или какое-то другое запутанное экономическое преступление и хотели, чтобы дело было улажено быстро, аккуратно и осмотрительно. И доведено до конца. О Николасе Бонелли было известно, что он никогда не сдается.

Он медленно и неловко развернулся.

— Будь я кем-то вроде крутого сыщика, я бы разобрался, кто вы такая, но я ни черта не понимаю. — Враждебность в его голосе сменилась усталостью.

Он признает ее. Она взяла первый барьер.

— Ваша мать сказала, что у вас сотрясение мозга. — Победитель должен проявлять благородство.

— Легкое сотрясение мозга. — Он прошаркал к потертому плетеному шезлонгу и осторожно опустился на выцветшее помятое сиденье. Положив костыль на пол, он с помощью здоровой руки уложил на шезлонг больную ногу. Отклонился на гору подушек и прикрыл глаза. — На случай, если вы меня не поняли, повторяю: вы уволены. — Он сжал челюсти — явно от резкой боли.

Почувствовав прилив жалости, Рэйчел взяла себя в руки. Ее предупреждали, что он будет очень темпераментным пациентом, и положили весьма щедрое жалованье, чтобы она потакала ему, пока он выздоравливает. Никто не должен знать, что она сделала бы это задаром.