— Ты что, Гришенька?

Гриша гмыкнул что-то нечленораздельное, а чей-то незнакомый голос произнёс:

— Иди, дед, подежурь, а мы поговорим.

Кондрат тихонько прихлопнул дверь, а незнакомец подсел к Грише на лавку.

— Рассказал мне дед о твоём плане, — негромко сказал мужчина.

«Диковский», — мелькнула у Гриши радостная догадка.

А Диковский продолжал:

— Обсуждали мы его с товарищами и решили…

Диковский замолчал, а Гриша весь напрягся в ожидании.

— Решили, что план дельный и выполнимый. Только нужно все мелочи продумать, ничего не упустить, иначе…

Часа два говорили они. Под конец Диковский спросил:

— Ну как, орёл, не дрогнешь?

— Я не боюсь. С мальчишки что возьмут?

— Если не дрогнешь, то всё будет хорошо. Ты учти, Григорий, вашему коменданту тяжело приходится. Начальство требует любой ценой ликвидировать партизан, иначе на фронт отправят. Мечется он, а ничего не выходит. Так что для твоего плана почва уже готова. Комендант сейчас на всё готов.

Под утро Диковский ушёл, а вечером того же дня, пригнав коров, Гриша пошёл прямо в комендатуру. Во рту неприятно пересохло, и в коленках была какая-то слабость. «Сумею ли, не выдам ли себя?» — билась тревожная мысль.

— Куда идёшь, щенок? — окликнул его часовой.

— К пану коменданту, — уверенно сказал Гриша.

— Подождийт, — бросил часовой и что-то крикнул шедшему в штаб высокому поджарому немцу.

Через несколько минут тот высунулся из окна, крикнул несколько слов часовому.

— Проходийт, — подтолкнул тот Гришу.

Мальчик вошёл в бывшую учительскую и предстал перед Отто Густавом Шварцкопфом. Комендант — пожилой худощавый немец с заметной лысиной и прилизанными висками — сидел за столом. Гриша низко поклонился.

— Ты есть мальшик у немецких корофф?

«Сам ты немецкая корова», — подумал Гриша, но ответил весьма почтительно:

— Так точно, господин пан комендант. — И тотчас же подумал: «Что я говорю — господин пан, масло масленое», но, заметив, что почтительность коменданту понравилась, решил: «Так и дальше буду говорить».

— Я тебя слушаю, — сухо произнёс Шварцкопф.

— Господин пан комендант, коров мы пасём около леса, а за лесом трясина есть…

— Что есть трясин?

— Как бы сказать… ну, болото.

— Ах, болото! Так, так, продолжай.

— Так вот, через лес к этому болоту люди ходят. Я подумал, что бы им там делать? А сегодня увидел одного человека и всё понял.

— Кого ты видель?

— Диковского.

Шварцкопф вздрогнул, невольно оглянулся и побледнел.

— Ты его зналь?

— Как же, господин пан комендант, он до призыва в армию в наше село ходил.

— К кому? Кто есть его знакомые?

— Ни к кому не приходил. Просто так, на улице собирались ребята, песни пели, танцевали.

— Кто ещё видель его? Пастух Вязьмин видель?

— Нет, господин пан комендант, он слепой, то есть не совсем слепой, видит, но плохо.

— Мальшик, ты говоришь неправда. Смотри! — В голосе коменданта появились угрожающие нотки. — Диковский есть убитый.

— Господин пан комендант! Вот лопни мои глаза! Это был Диковский.

— Это биль не Диковский, но кто-то под Диковского. Всё равно! Где их база? Как они ходят по болот? Ты там биль? — Вопросы коменданта щёлкали, как удары кнута, так что Гриша невольно отступил на полшага назад.

— Нет, там я не был, но видел, что Диковский пошёл по тропке.

— Что есть тропке?

— Дорожка, тропинка. Она совсем незаметная, чужой человек её и не приметит. Если по ней идти, то придёшь на такой, как бы сказать, остров среди болота.

— Сухой место?

— Вот, вот, правильно, сухое место. Там ещё до войны шалаши стояли, а кругом кустарник. Больше негде скрываться партизанам, как там.

— Так, говоришь, за болотом партизаны? — комендант приподнялся со стула. Голос его стал хриплым. Лицо покрылось красными пятнами, а глаза под нахмуренными бровями сделались колючими. Он громко позвал кого-то.

«Не верит», — с тоской подумал Гриша. У него похолодели руки, но тут же вспомнился наказ Диковского: «Оробеешь — провал. С гитлеровцами нужно держаться смело, я бы сказал — нахально».

В комнату вошёл тот самый долговязый немец, разрешивший Грише пройти в комендатуру. Шварцкопф что-то быстро сказал вошедшему. Мальчик уловил знакомое слово «полицаен». «Полицаев вызывает. Всё, провал… — подумал Гриша. — Если полицаи знают, что нет в болоте никакого островка и никакой дороги туда, я погиб». Гриша сжал кулаки, стараясь унять дрожь.

Дверь приоткрылась, и вошёл… Семён Крикунов.

Гриша облегчённо вздохнул.

— Где есть второй дежурный? — спросил Шварцкопф.

— Вышел покурить, — ответил Крикунов.

— Ты знал этот мальшик?

— Как же, наш деревенский, тёти Дуси сын, — подтвердил Крикунов. — Он же ваших коров пасёт.

— Слушай, что он говорит. Повтори, — приказал комендант Грише.

Тот повторил свой рассказ.

— Ну? Что скажешь?

Крикунов чуть помялся.

— Есть такой слух, будто за болотом партизаны бывают.

— Почему не доложил?

— Да ведь это слух, господин комендант. По всякому слуху бегать — ног не напасёшься. Но уж если этот мальчик сам видел, значит верно. Он-то ведь целый день в лесу.

— Хорошо, иди.

Крикунов вышел. Гриша тоже повернулся к двери, но Шварцкопф задержал его:

— Почему ти приходиль ко мне? Ваше село убиваль немецких зольдатен!

Этот вопрос Гриша ждал и был к нему готов.

— Старики, они к своему советскому привыкли. Немцев они не любят. Им что? Впереди одна могила осталась, а нам, молодым, с вами жить. А уж если жить, так в мире.

Шварцкопф расплылся в довольной улыбке.

— О, ти есть молодой поколений! Мы всегда зналь, что молодой Россия будет с нами. На тебе…

Комендант встал, открыл дверцу школьного шкафа, достал из бумажного кулёчка горсть конфет и, когда Гриша с поклоном взял их, бросил резко, как выстрелил:

— Ти поведёшь сегодня наших зольдатен по этот дорожка.

— Я покажу им дорожку…

— Неть, ты пойдёшь впереди наших зольдатен.

Такой оборот был предусмотрен во время ночного разговора, и Гриша не растерялся:

— Как прикажете, господин пан комендант. Только сбоку там ещё тропка есть. Если партизаны по ней пойдут, то могут в тыл ударить, а нам некуда будет деваться, кругом болото. Все погибнут. На этой тропке обязательно нужно заслон оставить.

— Опять тропка?

— Уж как есть.

— Мальшик, ты меня обманываешь, ты хочешь разделить наши силы.

После разговора с Крикуновым Гриша чувствовал себя уверенно. Опять вспомнились слова Диковского: «Действуй смело».

Гриша с грохотом, как костяшки домино, бросил на стол конфеты, припечатав их ладонью.

— Нате вам ваши конфеты! Никуда я не пойду и ничего не буду показывать.

— Но-но! За это мы можем чик-чик, — комендант провёл ребром ладони по шее и показал на потолок.

Но Гриша стоял на своём.

— Вешайте, вешайте! Только кто с вами работать будет? — В его голосе зазвенели слёзы. — Я место лучше знаю, я ведь хочу опасность предупредить.

Это был самый напряжённый момент во всём разговоре, но Гриша нутром почувствовал: подействовало. Комендант смягчился:

— Хорошо, возьми свои конфеты. Я согласен. Ты останешься с заслоном. Сколько для этого нужно людей?

— Одного автоматчика хватит. Тропка узкая, один человек против роты выстоит. Хорошо бы местного, из полицаев. Ваши люди по нашим тропкам ходить не умеют.

— Что такое один человек? Я дам трёх с ручным пулемётом.

Этого Гриша не предвидел. Он немного растерялся, но сразу взял себя в руки.

— Пулемёт впереди пригодится, — деловито сказал он, — говорю, тропка узкая.

— Там тропка, здесь тропка, чёрт вас разберёт! Хорошо, если пулемёт не нужен, то пошлю с тобой двух полицаев с автоматами, они лучше знают ваши тропки.

Вечером на одном из огородов вспыхнул стожок сена. Это немного задержало выход карателей. Никто, вероятно, не заметил, как запыхался Гриша, ведь путь от горевшего сена до школы, где строилась рота, был неблизкий.