— Я тоже. — Андреас чуть помолчал, затем рассмеялся. — Когда он говорил о валуне, мне показалось, что сейчас последует история о человеке, проглоченном акулой.

— Акулой?

— Один человек по привычке ухватился за большой и тяжелый камень, прыгнул в воду и… вместе с камнем устремился прямо в раскрытую пасть большущей акулы. Но удар камня о желудок рыбы вызвал у нее сильнейшую рвоту. Горе-пловец отделался шрамами на руках и немедленно прославился.

— Ну, это уже сказки! — смеясь, все же не поверила Шани. — Такого, просто не может быть.

— Один совет, дитя мое, — попадешь на Калимнос, не произноси этого вслух. Там все в это верят. Как я уже сказал, человек этот стал знаменитостью.

Дитя мое… Шани подняла на него глаза и осознала, что видит в Андреасе только своего мужа. Он был молод, красив и весел и совсем не походил на того мрачного грубияна, что отдавал ей сухие приказы в операционной. Но как он многогранен. Во всем. Сейчас, когда его не отягощало бремя забот о пациентах, это становилось особенно заметно. Все эти годы, когда бы его лицо ни всплывало в ее памяти, она чувствовала к нему лишь отвращение, видя в нем лишь неумолимого, глухого к ее детским, наивным просьбам иностранца, стоящего в ее комнате. Теперь же он предстал перед ней настоящим, и она невольно вспомнила его слова: «Будь со мной этой ночью, и ты никогда не уйдешь». Ее размышления были нарушены их возвращением в цветущую и прекрасную столицу острова, и не успела она опомниться, как он уже вел ее к пункту проката велосипедов.

— Сегодня мы уже опоздали, — предположил Андреас. — Все уже наверняка разобраны. Но мы можем сделать заказ на завтра и взять их утром.

После этого они брали велосипеды почти каждый день и съездили в несколько живописных деревень. Но два дня они решили провести в столице, исследуя памятники старины.

— Я никогда еще не видела столько всего в одном-единственном и таком небольшом месте! — призналась Шани на второй день, когда они ехали по направлению к древней гимназии. К входу ее вела дорожка, по обочинам которой словно стражи стояли невысокие олеандровые деревья. Сады пестрели экзотическими цветами, аромат их, разносимый теплым морским ветерком, витал в воздухе, легко дурманя голову.

— Да это же просто рай археологии! — они слезли с велосипедов, прислонили их к дереву и продолжили свой путь пешком. Плату за посещение участка не брали, поскольку был не сезон. — Как им удалось сотворить такое чудо, Андреас? Весь этот остров буквально окутан древностью.

— Если мне не изменяет память, последнее землетрясение было здесь в 1933 году. И хотя последствия его были катастрофическими, они позволили обнаружить в почве множество древних сооружений и прочих сокровищ. Новый город был возведен в обход всей этой красоты, а археологи продолжили работу над ней, благодаря чему мы и имеем теперь возможность ее созерцать.

Они исследовали здание гимназии и всю ее территорию, посетили храмы Аполлона и Венеры, отдали должное великолепной мозаике, найденной итальянскими археологами, и под конец очутились в амфитеатре, где присели отдохнуть под теплыми лучами солнца и полакомиться сочными плодами граната, которые Андреас сорвал с растущего прямо над ними дерева.

На третий день они отъехали от города на довольно значительное расстояние в поисках ресторанчика, рекомендованного им одним из служащих отеля. Вдруг Шани остановилась и слезла с велосипеда.

— Смотри, опять старинные памятники. Даже здесь, в этой глуши. Как думаешь, нам можно войти туда?

— Здесь нет ни души. Кто нам помешает? — и правда, он не ошибся. Казалось, их окружали мили пустого безмолвия.

Упавшие колонны были практически скрыты от глаз внешнего мира в густой зеленой траве, и лишь головы трех мраморных львов были видны чуть лучше. Сама не зная зачем, Шани наклонилась и начала, с трудом раздвигая густую траву, шарить по земле.

— Помоги мне, — взмолилась она наконец. — Там внизу что-то твердое!

— Тебе известно, что ты нарушаешь закон? — предупредил Андреас, однако просьбу ее выполнил. — Кажется, ты и вправду что-то нашла, — добавил он полминуты спустя.

— Здорово, мы нашли неисследованный участок.

— Нет, дорогая, не совсем так. Ведь об этом месте знаем не только мы.

— Ну ладно, пусть так, но нашли-то именно мы. До сих пор никто не удосужился провести здесь раскопки, что лично меня поражает.

— Недостаток финансирования, я полагаю. Ты вспомни те многочисленные участки на Кипре, что до сих пор не исследованы по той же причине.

Шани была поглощена своим занятием. С осторожностью и трепетом она раздвигала зелень и разгребала довольно рыхлую землю. В конце концов она издала изумленный возглас:

— Какая прекрасная мозаика! Андреас, нужно кому-нибудь рассказать!

Он улыбнулся и счистил с мозаики еще немного земли.

— О ней уже знают.

— Как это? Мы же ее только что нашли.

— А до нас еще куча людей — уверяю тебя, это именно так.

— Но все эти сорняки… мозаика полностью ими заросла.

— И все же нет никаких сомнений в том, что здесь ранее ступала нога человека. Посмотри на колонны — ведь мы не единственные, кто их заметил. — Он весело взглянул на жену и поднялся, отряхивая от земли руки. — Нет, Шани, открытия мы не сделали. Это место ждет своего часа, а пока туристам дозволено проходить мимо и… — он невольно прыснул, глядя на то, как она вдруг сникла, — выдергивать сорняки. Я так думаю, что это даже поощряется. Ладно, давай снова все это прикроем.

— О… — Шани разочарованно посмотрела на разрытое ими изображение цветов и птиц, которое вполне могло быть частью большой, представлявшей огромную ценность мозаики. — И все равно, — снова оживилась она, — это удивительный остров; он просто битком набит сокровищами. Изумительное место!

Неделю спустя она произнесла те же слова. Они прогуливались по саду отеля, наслаждаясь теплым, пропитанным ароматами цветов воздухом. И вдруг Андреас вплотную приблизился к ней и, склонившись, прошептал ей на ухо:

— Ты права, моя Шани, место изумительное… для медового месяца. — Внезапно она почувствовала неловкость и смущенно отстранилась от него. — Прости, — тихо сказал он. — Забудь об этом.

Она подняла голову. Лицо ее пылало. В голове пронеслось: «Не сделай я шаг назад, он поцеловал бы меня».

— Я… Андреас…

— Давай пойдем, поздно уже. И не забивай свою чудную головку всякой чепухой, — добавил он, видя ее растерянность и напряженность. — Я сказал: ничто не испортит нашего отпуска, и я не шутил. — Он взял ее за руку, и они молча пошли ко входу в гостиницу.

— Андреас, я не могу… — она хотела объяснить ему причину своей неуверенности, смятения, путаницы в мыслях, но он перебил ее:

— Я же сказал, не забивай себе голову. У нас осталось только четыре дня. Давай не будем их портить. — Он улыбнулся ей, в глазах не было и намека на обиду. — Разве я не говорил, что тебе будет о чем вспомнить?

Она кивнула, но, увидев, что выражение ее лица не изменилось, он посерьезнел и приказал ей немедленно улыбнуться. Она повиновалась, и, не в силах сдержать свой порыв, Андреас наклонился и поцеловал ее в губы.

Но с этого дня его настроение стало куда менее беззаботным и радостным, что сразу бросилось в глаза Шани. Было видно, что ему очень тяжело. Так выглядит человек, который с честью боролся, но проиграл. Несколько раз она пыталась заговорить с ним, рассказать о своих сомнениях, объяснить, что ее отношение к браку с ним стало другим, пока она не может определить, каким именно, но он должен набраться терпения и дать ей еще немного времени, поскольку после всех этих лет она только сейчас по-настоящему начинает узнавать его. Но разговора так и не получилось. Он повел себя недостойно, и его замечание относительно медового месяца вызвало в ней лишь раздражение. Она так и не смогла открыться ему до возвращения на Лоутрес, где, после двух недель совместных ужинов, танцев, купаний, они вернулись к прежним отношениям.

Андреас рассказывал об отпуске своим коллегам; что касается Шани, она в очередной раз побывала у друзей в Карпасе, и те, разумеется, поинтересовались, как она отдохнула. Шани сама не знала, что именно она чувствует к Андреасу, но в памяти ее постоянно всплывали его слова: «Подумай хорошенько, Шани, впереди у нас долгий путь, и путь этот может оказаться нелегким».