— О, Гибсон, мы вам помешали…

— Вовсе нет, вовсе нет…

Он протянул мне руку, и я пожала ее. Она была сухой и грубой, как кора старого дерева. Без своей извечной твидовой шляпы Гибсон казался странным и немного чужим, таким же уязвимым, как полицейский без своей каски. Его лысую голову покрывали лишь несколько клоков седых волос. И я осознала, что из всех обитателей «Элви» он был единственным, кто по-настоящему постарел. Его глаза были бесцветными, подслеповатыми. Он похудел, ссутулился, а его голос утратил свою мужественную глубину.

— Да-да, мы услышали, что вы едете домой. — Он повернулся, когда вслед за нами в тесную комнатку вошел Синклер. — И Синклер тоже здесь!

— Здравствуйте, — сказал мой кузен.

Миссис Гибсон суетилась на кухне, пытаясь нас организовать.

— Он как раз пьет чай, Синклер, но вы садитесь, садитесь, Гибсон возражать не будет. А вы, Джейн, присядьте вот здесь, рядом с огнем, тут тепло и уютно… — Я села так близко к пламени, что едва не зажарилась. — Чашечку чая?

— Да, с удовольствием.

— И немножечко покушать. — Миссис Гибсон, проходя мимо мужа, положила руку ему на плечо и заставила снова опуститься на стул. — Сядь, дорогой, и доешь свою пикшу, мисс Джейн не против…

— Да, пожалуйста, доешьте.

Но Гибсон сказал, что уже наелся, и тогда миссис Гибсон выхватила у него из-под носа тарелку — так, словно это было что-то непотребное, — и отправилась к мойке наполнить чайник. Синклер отодвинул стул, стоявший у стола, и сел напротив Гибсона, глядя на старика поверх подставки для печенья с гальваническим покрытием. Он достал две сигареты и протянул одну егерю, а другую взял себе, а затем наклонился над столом и прикурил ее от спички.

— Как вы? — спросил он.

— О, неплохо… Лето выдалось чудесное, сухое. Я слышал, вы сегодня охотились на голубей — как все прошло?

Они говорили, и, когда я смотрела на них сейчас — на крепкого молодого человека и старика, — у меня с трудом укладывалось в голове, что когда-то Гибсон был единственным, кого Синклер по-настоящему уважал.

Миссис Гибсон тем временем вернулась в кухню с двумя чистыми чашками — лучшими в доме, как я сразу поняла, — и поставила их на стол, а затем разлила чай и предложила нам лепешки, покрытые сахарной глазурью булочки и бисквит, но мы тактично отказались. Затем она устроилась у камина, и мы с ней очень мило побеседовали. В очередной раз услышав вопрос, что нового у моего отца, я вежливо ответила, а затем поинтересовалась, как поживают ее сыновья. Оказалось, что Хэмиш служит в армии, а Джорджу удалось поступить в Абердинский университет, где он изучал юриспруденцию.

— Но это же просто замечательно! — воскликнула я восхищенно. — А я и не знала, что он у вас такой умный!

— Он всегда был очень прилежным мальчиком… Любил читать…

— Так значит, ни Хэмиш, ни Джордж не пойдут по стопам своего отца?

— Ох, у нынешней молодежи все по-другому. Разве ж им захочется провести всю свою жизнь на этих голых холмах под ненастным небом?.. Им такая жизнь кажется слишком спокойной. Да их и нельзя винить. Что ж это за жизнь для молодых людей в наши-то дни? Мы еще как-то умудрились вырастить их, но сейчас денег здесь не заработаешь. Тем более что они могут получать в три раза больше, работая в городе, на заводе или в офисе.

— А Гибсон не против?

— Нет, — миссис Гибсон с нежностью посмотрела на своего супруга, но тот был поглощен беседой с Синклером и не заметил этого взгляда. — Нет, он всегда хотел, чтобы они занялись тем, что им по душе, и выбились в люди… Он поддерживал Джорди от начала и до конца… И кроме того, — добавила миссис Гибсон, бессознательно цитируя Барри, — нет ничего важнее, чем хорошее образование.

— У вас есть их фотографии? Я бы очень хотела посмотреть, какие они теперь.

Миссис Гибсон пришла в восторг от такой просьбы.

— Да, они рядом с моей кроватью. Пойду принесу их…

Она поспешила в свою комнату, и я услышала ее тяжелые шаги на маленькой лесенке, а затем наверху, у меня над головой. За моей спиной Гибсон говорил:

— Старые стрельбища в полном порядке… Их строили на века… Они просто малость заросли.

— А что птицы?

— Да-да, есть еще малость… Кстати, весной вот поймал пару лисиц с детенышами…

— А что насчет коров?

— Я не подпускаю их близко… А болото чудное, траву хорошо подпалило в начале сезона…

— Вам не кажется, что вы уже со всем этим не справляетесь?

— О, нет-нет, я еще достаточно крепок.

— Бабушка сказала, что прошлой зимой вы на неделю или две слегли в постель.

— Это была всего лишь обычная простуда. Захворал чуток… Доктор дал мне какое-то лекарство, и я сразу встал на ноги… Не нужно слушать женщин…

Миссис Гибсон, вернувшись с фотографиями, услышала эти слова.

— Что ты там болтаешь о женщинах?

— Все вы просто старые мокрые курицы, — сказал ее достойный супруг. — Поднимаете шум из-за какой-то чепухи…

— Ох, не такая уж это и чепуха… Мне пришлось держать его в постели какое-то время, — добавила она, невольно подтверждая слова Синклера. Мне же протянула фотографии. А сама продолжала говорить: — И я вовсе не уверена, что то была обычная простуда… Я настаивала, чтобы он сделал рентген, но он и слышать об этом не захотел.

— А вам бы не помешало провериться, Гибсон.

— Да у меня нет времени ехать в Инвернесс из-за всех этих глупостей… — И, явно не желая больше говорить о своем здоровье и показывая всем своим видом, что тема закрыта, он придвинул стул поближе ко мне и стал смотреть через мое плечо на фотографии своих сыновей: Хэмиша, крепкого с виду капрала, и Джорджа, позирующего в салоне фотографа. — Джорди в университете, миссис Гибсон вам сказала? Уже на третьем курсе, учится на юриста. Помните, как он помог вам построить шалаш на дереве?

— Он до сих пор цел, кстати, — сказала я. — Его еще не сдуло ветром.

— Джорди все делает хорошо. Мастер на все руки.

Мы еще немного поболтали, а затем Синклер отодвинул стул и объявил, что нам пора. Гибсоны вышли из дома проводить нас, и собаки, услышав голоса, вновь залились лаем. Мы все вместе направились к будкам проведать их. Собак было две, обе суки, одна золотистая, а другая черная. У первой были мягкая шерсть кремового окраса, томное выражение морды и темные немного раскосые глаза.

— Она похожа на Софи Лорен, — заметила я.

— О да, — подтвердил Гибсон. — Она красавица. У нее как раз сейчас течка, поэтому завтра я везу ее в Бремор. Там, говорят, есть хороший кобель. Ну, я и подумал, может, получится щенят-то заиметь.

Синклер поднял брови.

— Вы едете завтра? Во сколько?

— Буду выезжать около девяти.

— А какой прогноз на завтра? Какой будет день?

— Сегодня вечером поднимется ветер и разгонит облака. В выходные погоду обещают хорошую.

Синклер повернулся ко мне и улыбнулся.

— Что скажешь?

Я играла с собакой и почти не слушала, о чем они говорили.

— А?

— Завтра утром Гибсон собирается в Бремор. Он мог бы нас подбросить до Бремора, а оттуда мы бы прогулялись через Лейриг-Гру… — пояснил мне Синклер и обратился к Гибсону: — Вы сможете приехать вечером в Ротимурчус и подобрать нас там?

— Да, да, это можно. И во сколько примерно вы там будете?

Синклер задумался.

— Около шести? К этому времени мы, по идее, должны быть уже там. — Он снова посмотрел на меня. — Ну, что скажешь, Джейн?

Я никогда не была в Лейриг-Гру. Когда я была маленькой, туда каждое лето отправлялся кто-нибудь из «Элви», и я тоже всегда мечтала пойти, но меня никогда не брали с собой, потому как считали, что у меня еще недостаточно крепкие ноги. Но теперь…

Я посмотрела на небо. Тучи, набежавшие с утра, так и не рассеялись, но по мере того, как угасал день, они начали постепенно превращаться в легкую дымку.

— А что, правда будет хороший день? — спросила я Гибсона.

— Да-да, и страсть какой теплый.

Мнения Гибсона мне было вполне достаточно.