Один парень особенно привлек мое внимание. Блондин с короткой стрижкой и бронзовым загаром, в узких шортах до колен, таких же ярко-синих, как и его доска. Он был великолепным серфером, отличался стилем и напором, и по сравнению с ним все остальные казались неуклюжими новичками. Я не сводила с него глаз, но теперь он, похоже, счел, что на сегодня достаточно, потому как прокатился на последней волне, мягко приземлился на берег, сошел с доски и, бросив долгий прощальный взгляд на розовеющее вечернее море, повернулся, подхватил доску и направился вверх по пляжу.

Я отвела глаза. Он прошел совсем рядом со мной к тому месту, где лежала стопка аккуратно сложенной одежды. Положив доску, он поднял полинявшую университетскую толстовку, которая лежала на самом верху, и принялся натягивать ее. Я снова посмотрела в его сторону, и, когда его лицо показалось из выреза горловины, наши глаза встретились. Я твердо выдержала этот взгляд.

На его лице отразилось удивление.

— Привет, — сказал он с улыбкой.

— Привет, — отозвалась я.

Он расправил толстовку на бедрах и спросил:

— Хочешь сигарету?

— Давай, — кивнула я.

Нагнувшись, он достал из кармана лежавших на песке штанов пачку «Лаки Страйк» и подошел ко мне. Протянул мне сигарету, взял себе другую и прикурил обе, а затем опустился рядом со мной на песок, вытянув ноги и опираясь на локти. Его ноги, шея и волосы были слегка припорошены песком. Голубоглазый, загорелый, ухоженный, он был олицетворением образцового студента американского университета.

— Ты сидела здесь весь день, — заметил он. — Когда не плавала.

— Я знаю.

— Почему к нам не присоединилась?

— У меня нет доски для серфинга.

— Так купи.

— Нет денег.

— Тогда одолжи.

— Мне не у кого.

Юноша нахмурился.

— Ты из Британии, так ведь?

— Да.

— Приехала к кому-то погостить?

— Нет, я здесь живу.

— В Риф-Пойнте?! — изумленно спросил он.

— Да, — я кивнула головой в ту сторону, где за изгибом песчаных дюн виднелся ряд полинявших обитых вагонкой бараков.

— Как так?

— Мы арендуем здесь дом.

— Кто — мы?

— Мой отец и я.

— И давно вы тут?

— С весны.

— Но вы же не останетесь на зиму.

Это была скорее констатация факта, нежели вопрос. Никто не оставался зимовать в Риф-Пойнте. Эти домики были просто-напросто не предназначены для того, чтобы выдерживать бури, дорога становилась непроходимой, телефонные провода обрывало и электричества тоже временами не было.

— Думаю, останемся. Если только не решим куда-нибудь съехать.

Он нахмурился.

— Вы что, хиппи какие-нибудь?

Зная, как я выгляжу, я не могла обидеться на него за то, что он задал подобный вопрос.

— Нет. Просто мой отец пишет киносценарии и разные вещи для телевидения. Но он ненавидит Лос-Анджелес и наотрез отказался там жить, поэтому… мы сняли этот домик.

Мой новый знакомый казался заинтригованным.

— А ты чем занимаешься?

Я взяла пригоршню грубого серого песка и пропустила его сквозь пальцы.

— Ничем особенным. Покупаю еду, выбрасываю мусор и выметаю песок из дома.

— Это твоя собака?

— Да.

— Как зовут?

— Расти.

— Расти. Эй, Расти, приятель!

Расти удостоил парня кивком, который сделал бы честь принцу крови, и вновь устремил взгляд на море. Чтобы как-то компенсировать такое отсутствие манер, я спросила:

— А ты из Санта-Барбары?

— Угу, — но юноша явно не испытывал желания говорить о себе. — И давно ты в Штатах? У тебя все еще ужаснейший британский акцент.

Я вежливо улыбнулась этой фразе, которую слышала уже не раз.

— С четырнадцати. То есть семь лет.

— В Калифорнии?

— Не только. Нью-Йорк. Чикаго. Сан-Франциско.

— Твой отец — американец?

— Нет. Ему просто здесь нравится. Изначально он приехал сюда потому, что писал роман, а потом права на экранизацию романа купила одна кинокомпания и отец отправился в Голливуд писать сценарий.

— Серьезно? Я слышал о нем? Как его зовут?

— Руфус Марш.

— Ты хочешь сказать, автор «Долгого утра»? — воскликнул он. Я кивнула. — Боже, да я прочел эту книгу от корки до корки, еще когда учился в средней школе! Все свои знания о сексе я почерпнул из нее!

Он посмотрел на меня с новым интересом, и я подумала: «Ну вот опять история повторяется». Парни всегда были со мной дружелюбными и милыми, но нисколько не заинтересованными — до тех пор, пока я не упоминала о «Долгом утре». Думаю, что это как-то связано с моей внешностью, потому что глаза у меня бледные, как шестипенсовые монеты, а ресницы совсем бесцветные, и лицо у меня не загорает, а сплошь покрывается сотнями гигантских веснушек. Кроме того, я слишком высокая для девушки, и скулы у меня ужасно выступают.

— Он, должно быть, крутой парень, — добавил мой новый знакомый.

Теперь у него на лице появилось озадаченное выражение, а в глазах ясно читались вопросы, которые он наверняка не станет задавать из вежливости.

Если ты дочь Руфуса Марша, то с какой такой стати ты сидишь на этом забытом богом берегу, в этом калифорнийском захолустье, в джинсах с заплатами и мужской рубашке, которую десятки лет назад следовало без сожалений отправить в мусорную корзину, и у тебя даже нет денег, чтобы купить себе доску для серфинга?

С комичной предсказуемостью вторя моим мыслям, юноша спросил:

— Что он вообще за человек? Я имею в виду, кроме того, что он твой отец.

— Я не знаю.

И действительно, я никогда — даже в своих мыслях — не могла дать ему определение. Я загребла еще одну пригоршню песка и высыпала его из ладони тонкой струйкой. Образовалось нечто вроде миниатюрной горы, а сверху я воткнула сигарету огоньком вверх. Получился маленький кратер, крошечный вулкан, а его дымящейся сердцевиной был мой окурок. Так кто же он — мой отец? Человек, которому всегда нужно быть в движении. Человек, который легко заводит друзей и теряет их на следующий день. Неуживчивый спорщик, талантливый до гениальности, но опускающий руки перед лицом самых ничтожных повседневных задач. Человек, который может расположить к себе и привести в ярость одновременно. Живой парадокс.

— Не знаю, — повторила я и, повернувшись, посмотрела на парня, который по-прежнему сидел рядом со мной. Он был милым. — Я бы позвала тебя домой выпить пива, и тогда ты смог бы познакомиться с ним и составить о нем представление. Но он сейчас в Лос-Анджелесе и вернется не раньше завтрашнего утра.

Парень молча размышлял над моими словами, задумчиво почесывая затылок. Из его волос при этом вырывалась целая буря песка.

— Вот что, — наконец сказал он. — Я приеду сюда опять в следующие выходные, если погода будет хорошая.

— Да? — улыбнулась я.

— Я тебя найду.

— Хорошо.

— Возьму с собой вторую доску. Чтобы ты могла покататься.

— Тебе не обязательно меня подкупать.

Парень притворился обиженным.

— Что значит подкупать?

— Я и так познакомлю тебя с отцом на следующих выходных. Он любит новые лица.

— Я не пытался тебя подкупить. Честное слово.

— Знаю, — смягчилась я. Кроме того, мне очень хотелось покататься на серфе.

Он ухмыльнулся и затушил сигарету. Солнце, спускавшееся к морю, принимало четкие очертания и цвет — теперь оно было похоже на оранжевую тыкву. Мой собеседник сел, щурясь на свет, слегка зевнул и потянулся. Затем сказал:

— Мне пора, — с этими словами он поднялся и несколько мгновений в нерешительности стоял надо мной. Его тень на песке была бесконечно длинной. — Ну, тогда пока?

— Пока.

— До следующего воскресенья.

— Хорошо.

— Это свидание. Не забудь.

— Не забуду.

Он повернулся и пошел прочь. По пути он остановился, чтобы подобрать оставшиеся вещи, и салютовал мне напоследок, а затем направился через весь пляж туда, где росли старые, зарывшиеся в песок кедры, за которыми начиналась дорога.

Провожая юношу взглядом, я внезапно поняла, что даже не спросила его имени. И, хуже того, он не позаботился узнать мое. Я была просто дочерью Руфуса Марша. Но все же в следующее воскресенье, если погода будет хорошая, он, возможно, приедет снова. Если погода будет хорошая. На это стоило надеяться.