Я подумала о Тессе Фарадей, и перед моими глазами возник ее образ. Веселая и милая девушка с фотографии, которая стояла в обнимку с Синклером. Успешная, преданная своему делу лыжница. Молодая женщина, избравшая свой путь и получившая признание; обедающая в «Конноте» с моей бабушкой. «Очаровательная» — так охарактеризовала ее бабушка, а она редко ошибалась в людях. Ничто из этого не согласовывалось с тем впечатлением о ней, которое Синклер старался мне навязать.

— Ты сказал ей об этом? — осторожно спросила я.

— Ну, разумеется, сказал.

— И что она ответила?

Синклер повел плечами.

— Сказала, что если таково мое отношение, то она примет меры.

— И ты так все и оставил?

— Да. Мы оставили. Не будь такой наивной, Джейн. Тесса знает жизнь, она рассудительная девушка. — Все это время он не ослаблял своей хватки на моей руке, но теперь наконец отпустил ее, и я с облегчением расправила затекшие пальцы, а он взял кольцо указательным и большим пальцами и покрутил его немного, так, словно навинчивал мне на палец. — В любом случае, — продолжил он, — я сказал ей, что собираюсь жениться на тебе.

— Что ты ей сказал?!

— О дорогая, слушай внимательно. Повторяю: я сказал ей, что собираюсь жениться на тебе…

— Но ты не имел никакого права так говорить… Ты даже меня не спросил!

— Как это не спросил? Конечно, спросил. А что, по-твоему, мы обсуждали на днях? Что, по-твоему, я делал?

— Ломал комедию.

— Ну, это не так. И, более того, ты сама знаешь, что это не так.

— Ты не влюблен в меня.

— Неправда, — проговорил он уверенно и очень рассудительно. — Пойми, быть с тобой, то, что ты вернулась в «Элви», — это лучшее, что когда-либо со мной случалось. Ты как порыв свежего ветра, Джейни. Ты бываешь наивна как дитя, а в следующий миг вдруг изрекаешь что-то удивительно мудрое. И ты умеешь рассмешить меня; и я считаю тебя невероятно привлекательной. И ты знаешь меня почти лучше, чем я сам себя знаю. Разве все это не лучше, чем просто быть влюбленным?

— Но если ты женишься на ком-то, — заметила я, — это навсегда.

— И?

— Ты, должно быть, любил Тессу Фарадей, а теперь не хочешь иметь с ней ничего общего…

— Джейни, это было совершенно другое.

— Что значит другое? Я не понимаю тебя.

— Тесса симпатичная, веселая и с ней очень легко, и я наслаждался ее обществом… Но на всю жизнь… Нет.

— Этот ребенок будет у нее на всю оставшуюся жизнь.

— Я уже сказал тебе, что почти наверняка он не мой.

Было очевидно, что с этой точки зрения он считал себя неуязвимым. Я решила попробовать другую тактику.

— Предположим, Синклер, просто предположим, что я за тебя не выйду. Как я уже сказала тогда, мы двоюродные родственники…

— Такое уже случалось прежде…

— Мы слишком близкие родственники… Я бы не хотела так рисковать.

— Я люблю тебя, — сказал Синклер.

Никто еще не говорил мне этих слов. В тайных подростковых грезах я часто представляла себе, как это произойдет. Но никогда не думала, что вот так.

— Но… Но я не люблю тебя…

Он улыбнулся.

— Звучит не слишком убедительно.

— Но я убеждена в этом. Абсолютно.

— Значит, твоей любви ко мне недостаточно даже для того, чтобы… Помочь мне?

— О, Синклер, тебе не нужна помощь.

— Вот здесь ты ошибаешься. Нужна. Если ты не выйдешь за меня замуж, тогда мой мир разобьется на множество маленьких осколков.

Эта фраза была достойна влюбленного, и все же я не верила, что она была произнесена с искренним чувством.

— Ты имеешь в виду, в буквальном смысле, так ведь?

— Как ты проницательна, Джейни. Да, это так.

— Почему?

Внезапно он потерял терпение. Бросил мою руку, словно она ему надоела, и, вероятно, ища возможности уйти от ответа, принялся искать сигареты. Они были в кармане его пальто. Синклер достал одну и зажег ее от прикуривателя на приборной панели.

— О, потому что, — отмахнулся он.

Я помолчала немного, а затем спросила:

— Почему потому что?

Он сделал глубокий вдох и проговорил:

— Потому что я по уши в долгах. Потому что я должен или найти наличные, или вернуть долг ценными бумагами, а у меня нет ни того ни другого. А если все это всплывет — а существует огромная вероятность, что так и будет, — тогда мой директор вызовет меня к себе кабинет и уведомит, что обойдется без моих услуг, спасибо, до свидания.

— Ты хочешь сказать, что потеряешь работу?

— Ты не только проницательна, но и схватываешь на лету…

— Но… Как ты влез в долги?

— А ты как думаешь? Ставил на лошадей, играл в блек-джек…

Это звучало довольно безобидно.

— Но сколько ты должен?

Он назвал цифру. Я не могла поверить, что у кого-то вообще может быть столько денег, не говоря уж о том, чтобы задолжать такую сумму.

— Ты что, совсем рехнулся? Ты хочешь сказать, просто играя в карты…

— О, ради бога, Джейн, в некоторых игорных домах в Лондоне можно проиграть столько за один-единственный вечер. А у меня на это ушло почти два года.

Мне понадобилась минута или две, чтобы осознать тот факт, что мужчина может быть способен на такую глупость. Я всегда считала, что мой отец совершенно бездумно тратит деньги, но это…

— А бабушка не может тебе помочь? Дать денег взаймы?

— Она уже помогала мне раньше… Без особого энтузиазма, честно говоря.

— Ты хочешь сказать, что это уже не в первый раз?!

— Нет, это не первый раз, и не надо делать такое лицо. Кроме того, у бабушки такие суммы без дела не лежат. Она относится к поколению, которое верит в то, что нужно использовать свой капитал, и ее капитал целиком вложен в тресты, инвестиции и землю.

Земля. Я сказала как бы вскользь:

— А как насчет того, чтобы продать какую-нибудь землю? Хм… Охотничье угодье, например?

Синклер искоса бросил на меня взгляд, полный невольного уважения.

— Я уже думал об этом. Более того, я нашел кучу американцев, которые готовы выкупить угодье, а в том случае, если они не смогут это сделать, брать его в аренду за солидную ежегодную плату. Если быть честным, Джейн, по этой причине я и взял отпуск — чтобы поехать к бабушке и предложить ей эту идею. Но разумеется, она даже слышать об этом не желает… Хотя я просто не понимаю, какой ей толк от этого угодья…

— Но земля уже сдается в аренду…

— Задарма! Та рента, которую платит бабушке этот крошечный синдикат, едва ли хватает на патроны Гибсону.

— Кстати, а как же Гибсон?

— О, к черту Гибсона. Он уже ни на что не годен, его давно пора отправить на пенсию.

Мы снова замолчали. Синклер сидел и курил, а я вжалась в сиденье рядом с ним, лихорадочно пыталась разобраться в своих спутанных мыслях. Я поняла, что меня изумляло не его бездушное отношение, — я уже это подозревала, — и не тот факт, что он вляпался в такую ситуацию, а то, что он был настолько откровенен со мной. Или он совсем оставил идею жениться на мне и потому ему было нечего терять, или его самонадеянность просто не знала границ.

Я начинала злиться. Меня трудно вывести из себя, и это редко кому удается, но если это происходит, я становлюсь совершенно непоследовательной. Помня об этом и не желая допустить такого развития событий, я намеренно подавила все нежные чувства и поставила себе цель оставаться холодной и практичной.

— Я не понимаю, почему это должна решать бабушка, а не ты. В конце концов «Элви» однажды будет принадлежать тебе. Если ты хочешь продать кусок земли, ты вправе сделать это хоть сейчас, как мне кажется.

— Что заставляет тебя думать, что «Элви» будет принадлежать мне?

— А как иначе? Ты ее внук. Кому же еще?

— Ты говоришь так, будто это родовое поместье, будто «Элви» столетиями переходил от отца к сыну. Но все не так. «Элви» принадлежит нашей бабушке, и если она так решит, она может оставить его хоть приюту для кошек.

— Но почему не тебе?

— Потому что, моя дорогая, я сын своего отца.

— И как это понимать?