— То, что нужно. Теперь осталось найти стакан.

Я пошла в кухню и вернулась с двумя стаканами, кувшином воды и лотком льда из морозильника. Мой гость разлил напиток в стаканы. Жидкость казалась подозрительно темной.

— Я не очень люблю виски, — сказала я.

— Отнеситесь к нему как к лекарству, — с этими словами он протянул мне стакан.

— Но я не хочу, чтобы меня развезло.

— О, не волнуйтесь, не развезет.

В этом был здравый смысл. Виски имел привкус дыма и было невероятно согревающим. Успокоившись немного и уже стыдясь того, что я вела себя как полная дура, я нерешительно улыбнулась гостю.

Он улыбнулся в ответ и сказал:

— Почему бы нам не присесть?

Итак, мы присели, я на ковер, а он на краешек большого отцовского кресла, опершись локтями на колени и поставив стакан с виски на пол между ног.

— Разрешите узнать, из чистого любопытства, почему вы в конце концов открыли дверь?

— Все дело в том, как вы произнесли свое имя. Стюарт. Вы из Шотландии, не так ли?

— Да.

— Откуда именно?

— Кейпл-Бридж.

— Но это же совсем рядом с «Элви»!

— Я знаю. Видите ли, я из фирмы «Рэмсей, Маккензи и Кинг»…

— Бабушкины юристы!

— Верно.

— Но я вас не помню.

— Я начал работать в этой конторе всего пять лет назад.

У меня внутри все похолодело. Но я заставила себя спросить:

— Что-то… случилось?

— Ничего не случилось, — его голос звучал очень твердо и ободряюще.

— Тогда зачем вы приехали?

— Из-за целого ряда писем, — сказал Дэвид Стюарт, — оставшихся без ответа.

Помолчав немного, я произнесла:

— Я вас не понимаю.

— Из-за четырех писем, если быть точным. Трех — от самой миссис Бейли, и одного моего, написанного от ее имени.

— Написаны кому письма? — Сейчас было не время задумываться о порядке слов в предложении.

— Вашему отцу.

— Когда?

— В течение последних двух месяцев.

— Вы посылали их сюда? Я хочу сказать… Мы так часто переезжаем.

— Вы сами сообщили бабушке этот адрес.

Чистая правда. Я всегда высылала бабушке новый адрес, когда мы переезжали. Я выбросила свою наполовину сгоревшую сигарету в камин и попыталась как-то уложить в своей голове эту экстраординарную ситуацию. Мой отец, при всех его недостатках, был абсолютно неспособен что-либо скрыть… скорее наоборот, он имел склонность выражать свое недовольство вслух и жаловаться сутки напролет, если что-то раздражало или беспокоило его. Но о письмах я не слышала ничего.

Мой гость осторожно спросил, отрывая меня от размышлений:

— Так вы не видели этих писем?

— Нет, — сказала я. — Но это неудивительно, потому что отец всегда забирает почту сам, из магазина.

— Возможно, он просто их не распечатывал?

Но это тоже было на него непохоже. Отец всегда вскрывал письма. Не обязательно для того, чтобы прочесть их, а просто потому, что всегда существовала вероятность обнаружить в конверте чек.

— Нет, он бы так не сделал, — сказала я. Проглотила нервный комок, застрявший в горле, и убрала волосы с лица. — О чем были эти письма? Или вы, может, не знаете?

— Разумеется, знаю. — Теперь голос Дэвида Стюарта прозвучал очень сухо, и было несложно представить, как он, устроившись за старомодным письменным столом, откашлявшись и отодвинув эмоции на задний план, приступает к разбору всяческих завещаний, доверенностей, актов купли-продажи, договоров об аренде и прочих документов с их подводными камнями и невразумительными формулировками. — Дело в том, что ваша бабушка хочет, чтобы вы вернулись в Шотландию… Навестили ее…

— Я знаю, что она этого хочет, — перебила я, — она всегда писала мне об этом.

Он поднял бровь.

— Так вы не хотите возвращаться туда?

— Хочу… Конечно хочу… — Я подумала о своем отце, вспомнила подслушанный давным-давно разговор. — Я не знаю… То есть я просто не могу вот так запросто принять решение…

— Есть какая-то причина, препятствующая этой поездке?

— Ну, разумеется, есть… Мой отец…

— Вы имеете в виду, что некому будет вести хозяйство в ваше отсутствие?

— Нет, я говорю совсем не об этом.

Я осеклась. Молчал и Дэвид Стюарт, вероятно, ожидая от меня каких-то объяснений. Мне не хотелось встречаться с ним взглядом. Отвернувшись, я стала смотреть на огонь. По правде сказать, я чувствовала себя неловко и подозревала, что вид у меня довольно сконфуженный.

— Видите ли, — заговорил мой непрошеный гость, — никто и никогда не упрекал вашего отца за то, что он увез вас с собой в Америку…

— Бабушка хотела, чтобы я осталась в «Элви».

— Так значит, вам это известно?

— Да, я слышала, как они ссорились из-за меня. Они редко ссорились. Мне кажется, они всегда очень хорошо ладили. Но из-за меня тогда вышел ужасный скандал.

— Но это было семь лет назад. Теперь, между нами говоря, мы могли бы все устроить…

Я привела самый очевидный довод:

— Но это же так дорого…

— Миссис Бейли, разумеется, оплатит проезд. (Я с горечью представила себе реакцию отца на это.) К тому же вам не обязательно уезжать больше чем на месяц. — И он повторил свой вопрос: — Разве вы не хотите вернуться?

Его прямота обезоруживала меня.

— Конечно хочу…

— Тогда с чем связано это отсутствие энтузиазма?

— Я не могу огорчать отца. А он, очевидно, не хочет, чтобы я поехала, иначе он бы ответил на письма, о которых вы говорите.

— Да, письма… Интересно, где они могут быть.

Я указала на стол за его спиной, на котором лежали стопки рукописей и справочников, старые документы, конверты и счета, к сожалению, не оплаченные.

— Думаю, где-то там.

— Почему же он не говорил вам о них…

Я промолчала, но про себя решила, что причина мне известна. Отец в каком-то роде был обижен на «Элви» из-за того, что это место для меня столько значило. Вероятно, он немного ревновал к семье моей матери. Боялся меня потерять.

— Понятия не имею, — сказала я.

— Ну, ладно. Когда, говорите, он должен вернуться из Лос-Анджелеса?

— Я не думаю, что вам стоит с ним встречаться. Это только расстроит его. К тому же, даже если он согласится отпустить меня, я ни за что на свете не оставлю его здесь одного.

— Но мы наверняка сможем что-то придумать…

— Нет, не сможем. Нужно, чтобы кто-нибудь о нем заботился. Он самый непрактичный и не приспособленный к жизни человек на свете… Он никогда не покупает еду, не заправляет машину, и если я его брошу, то сама же буду все время ужасно за него волноваться.

— Джейн… Вам нужно подумать о себе…

— Я приеду как-нибудь в другой раз. Передайте моей бабушке, что я обязательно приеду в другой раз.

Дэвид молча обдумал услышанное. Допив виски, он поставил пустой стакан.

— Ну, хорошо, давайте оставим все как есть. Я уезжаю в Лос-Анджелес завтра утром, около одиннадцати. Я забронировал для вас билет на рейс в Нью-Йорк на утро вторника. Что мешает вам подумать до завтра, и если вы измените решение…

— Не изменю.

Он проигнорировал эти слова.

— Если вы измените решение, то вас ничто уже не сможет остановить. — Он поднялся, и его фигура нависла надо мной. — А я все-таки считаю, что вам стоит поехать.

Я не люблю, когда надо мной нависают, поэтому тоже встала.

— Вы, похоже, были уверены, что я поеду с вами.

— Я надеялся на это.

— Вы считаете, что я просто ищу отговорки, не так ли?

— Отчасти.

— Я чувствую себя виноватой перед вами — из-за меня вы совершили такое путешествие, а теперь вынуждены уезжать ни с чем.

— Я был в Нью-Йорке по делам. И я рад, что познакомился с вами, жаль только, что не застал вашего отца. — Он протянул мне руку. — До свидания, Джейн.

После секундного замешательства я вложила свою руку в его ладонь. Американцы не часто обмениваются рукопожатием, так что я успела от этого отвыкнуть.

— И я передам от вас большой привет вашей бабушке, — добавил Дэвид.