На первой же странице «Правды» была напечатана подборка под заголовком «Мировой пролетарский фронт». Портовые рабочие Данцига отказались разгружать военные материалы, предназначенные для Польши. Железнодорожники Карлсруэ задержали следовавшие в Польшу транспорты с военным снаряжением. Съезд «Республиканской федерации бывших воинов», собравшийся в Париже, решил в случае объявления новой войны сделать все, чтобы ее сорвать. Итальянская всеобщая конфедерация труда заявила о своей солидарности с российским пролетариатом.

Вторая страница «Правды» была посвящена событиям внутренней жизни: сведениям не особо радостным — о поступлении хлеба; сообщению о нормах отпуска продуктов населению Москвы: по карточкам для взрослых только хлеб на два дня; по детским карточкам — фунт сахару, полфунта сливочного и растительного масла, полфунта кондитерских изделий, а для грудных детей — сверх того три фунта керосина и фунт простого мыла. Все это, разумеется, на весь месяц.

Нижнюю часть этой страницы занимал раздел «Рабочая жизнь». В нем было напечатано несколько заметок, самая большая из них — «Надо учиться». Рабочий корреспондент из мызы Раево писал, что у них перерегистрация членов партии закончена. Вопросы, задававшиеся комиссией во время перерегистрации, теперь у всех на устах, каждый ищет на них ответа: почему наша партия называется партией большевиков? Кто был Карл Маркс? Что такое прибавочная стоимость? Партийная масса зашевелилась, задумалась, стала понимать, что коммунизм — это знание.

Свою заметку автор заканчивал словами:

«Товарищи, на коня! На Врангеля! Тыл, за книгу! За учебу! В пролетарское искусство! В партийную школу!»

В этот день, первого сентября, Ленин выступал с докладом о текущем моменте на Втором Всероссийском съезде работников просвещения и социалистической культуры и участвовал в заседании Политбюро Центрального Комитета партии.

На заседании Политбюро обсуждалось много вопросов: меры к более строгой охране шифрованных сообщений, идущих с военно-оперативной и дипломатической почтой; поездка Михаила Ивановича Калинина с агитационным поездом на Кубань; ходатайство Наркомпрода о партийной мобилизации на продовольственный фронт и об освобождении продовольственных работников от военных мобилизаций; состав новой советской делегации для мирных переговоров с Польшей; создание Комиссии по изучению истории Октябрьской революции; военное положение; закупка предметов военного снабжения; просьба Сталина об освобождении его от военной работы; создание боевых резервов и еще много других вопросов, в равной степени далеких и от истории греческой философии, и от словарей философских терминов.

Почему же Ленин в такой день просил прислать ему философские словари и книги по греческой философии?

В какой-то мере это было, вероятно, связано с тем, что он собирался написать предисловие к новому изданию своей книги «Материализм и эмпириокритицизм».

Мысль о переиздании «Материализма…» зародилась у него еще летом в связи с тем, что А. Богданов, живший тогда в Москве, усиленно развил пропаганду своих взглядов под видом учения о «пролетарской культуре» и выпустил в 1918–1920 годах целый ряд книг: второй том «Тектологии», «Вопросы социализма», «Социализм науки», «Очерки организационной науки».

Сначала Ленин предполагал, что он займется разбором взглядов Богданова сам и сделает это в предисловии к новому изданию «Материализм…», но из-за отсутствия времени поручил этот разбор Владимиру Ивановичу Невскому.

К первому сентября статья Невского «Диалектический материализм и философия мертвой реакции» была уже готова, и Ленин должен был написать только предисловие к новому изданию своей книги. Он написал его то ли в ночь с первого на второе сентября, то ли утром второго сентября.

Предисловие это небольшое, всего полстранички. Ленин выражает в нем надежду, что переиздаваемая книга будет «небесполезна» как пособие для ознакомления с философией марксизма и с философскими выводами из новейших открытий естествознания, и говорит, что последние произведения Богданова рассматриваются в печатаемой в качестве приложения статье Невского, который «имел полную возможность убедиться в том, что под видом „пролетарской культуры“ проводятся А. А. Богдановым буржуазные и реакционные воззрения».

Чтобы написать такое предисловие, греческие и философские словари, равно как и книги по истории греческой философии, Ленину не были нужны.

Значит, была у него какая-то другая мысль, которая, быть может, родилась, когда он решил переиздать «Материализм…». О чем-то он думал или что-то задумал. Что? Этого мы не знаем и не узнаем никогда.

Как властно его потянуло к философии, если он решил отдать ей такую ночь, как ночь с первого на второе сентября двадцатого года!

Для присланных из библиотеки книг у него могло найтись время только после заседания Политбюро. Александр Константинович Воронский наблюдал однажды за Лениным, когда он в перерыве между двумя заседаниями, налив себе на ходу стакан чая, принялся рассматривать привезенные ему новые книги. Воронский отметил характерную, прочно установившуюся манеру, с которой Ленин обращался с книгой, быстро и бегло перелистывая и словно охватывая и прикидывая ее в уме. Такая манера вырабатывается только в результате долголетней дружбы с книгой.

А потом — сколько прошло времени? Час? Два? Вся ночь? — Ленин со вздохом попрощался с книгами: ничего не поделаешь, времени нет.

Было у него такое выражение лица, переданное одной из фотографий двадцатого года: он слегка наклонил голову, смотрит долгим, задумчивым, ушедшим в себя взглядом.

То ли в тот день, то ли накануне его мы, группа работников комсомола, случайно встретили Ленина. Было это в Кремле, неподалеку от Царь-колокола.

Только что закончился Второй конгресс Коминтерна, во время которого происходило несколько международных конференций, в том числе молодежная. На ней решено было каждый год в первое воскресенье сентября проводить Международный юношеский день.

В двадцатом году первое воскресенье пришлось на пятое сентября. В субботу четвертого был назначен Всероссийский молодежный субботник, весь заработок от которого поступал в фонд помощи молодежи капиталистических стран, а на воскресенье были намечены манифестация и празднества.

Мы шли от Большого Кремлевского дворца по направлению к Троицким воротам, когда увидели Владимира Ильича. Поравнявшись с нами, он остановился, спросил о наших делах.

Содержание этого разговора я не помню. Помню лишь, что Владимир Ильич по своему обыкновению выпытывал у нас все, в том числе то, что нам казалось мелочами. Помню также слова Гёте, которые он нам напомнил:

«Достигни сам того, что ты унаследовал от твоих отцов. Только тогда оно будет твоим».

Пока мы стояли и разговаривали, откуда-то из-за Царь-колокола вылез мальчуган лет шести в ситцевой застиранной рубашонке и длинных холщовых штанах, заплатанных на коленках. Он пролез у нас между ногами и подобрался к Владимиру Ильичу. Тот, продолжая разговаривать, положил руку на голову мальчугана и привлек его к себе.

— Ну что ж, Васютка, пойдем? — сказал Владимир Ильич, заканчивая разговор.

— А чай пить будем? — спросил Васютка.

— Будем, — сказал Владимир Ильич.

— С сахаром?

— С сахаром.

— А про комарище споем?

— Споем, — согласился Владимир Ильич, засмеявшись.

Эту песню я помню еще по далеким временам моего детства. Кто-то из товарищей привез ее из Обдорской ссылки, и Владимир Ильич любил распевать ее с ребятами. Первые слова ее были такие:

Весело с нами попрощавшись, Владимир Ильич пошел, ведя мальчугана за довольно-таки грязную шершавую ручонку.