Лидер оппозиции разорвал воротник и обнажил волосатую обезьянью грудь.

– Солдаты Наутилии! – вскричал он, – я не верю, что вы враги свободы. Опустите ваши штыки!.. А, вы не хотите? Тогда колите мою грудь… Только через мой труп вы пройдете в сердце республики. Мы, социал-демократы, умеем умирать за свободу, и демократия не позволит…

Подскочивший Богдан одним взмахом сорвал оратора с трибуны. Лидер оппозиции, извернувшись, вцепился зубами ему в ухо, и они покатились под трибуну, откуда солдаты успели извлечь принца Максимилиана и стряхнуть пыль с его девственного мундира.

Один из спутников принца, подождав, пока водворилась сравнительная тишина, провозгласил:

– Как председатель временного кабинета его величества, объявляю, что волей народа на наследственный трон вступил король Максимилиан Первый. Предлагаю депутатам принять присягу на верность короне, в противном случае они будут преданы военно-полевому суду за государственную измену… Его величество дает десять минут на размышление, но депутаты не будут выпущены из зала. Правительство республики, доведшее страну до развала, подлежит задержанию. Объявляю перерыв заседания на десять минут.

И он спокойно занял председательское место.

По истечении десяти минут, во время которых зал парламента походил более всего на сочетание поля битвы с восточным базаром, солдаты восстановили порядок, растаскивая депутатов по местам, и лидер оппозиции, придерживая компресс у глаза, попросил слова.

– Я имею заявление от лица всей палаты. Мы протестуем… Не перебивайте меня! – отмахнулся он от нового председателя, предостерегающе звякнувшего в колокольчик. – Мы протестуем не против изменения конституции, а лишь против насильственного метода этого изменения, который является излишним. Я хочу сказать, что я был совершенно неправильно понят в момент моего предыдущего выступления. Говоря, что «демократия не позволит», – я хотел только сказать, что демократия не позволит, чтобы ее считали неблагодарной. Его величество, оказавший мне столь любезный прием в своей ложе неделю тому назад и вместе со мною храбро отстаивавший нашу национальную честь во время печального недоразумения в заведении Баста, достаточно доказал свое расположение к представителям социал-демократической партии и ее идеям. Мы верим, что принципы народовластия расцветут еще полнее под монаршей рукой, и приветствуем его величество. Да здравствует король!

Депутаты покрыли речь одобрительными возгласами.

Председатель нагнулся к принцу и, пошептавшись с ним, позвонил.

– Его величеству угодно поблагодарить депутатов за проявленную ими государственную мудрость. Прощу встать!

Принц Максимилиан показался на трибуне и, облокотившись, несколько секунд мутно разглядывал стоящих, взмахнул рукой и сказал, трудно ворочая языком:

– Ч-черт возьми! Ка-акие паскудные образины!

В ночь переворота все увеселительные заведения Порто-Бланко были закрыты приказом временной директории, и вплоть до рассвета по мостовым боцали кованые подошвы воинских патрулей, обвешанных оружием.

Но спокойствие города ничем не нарушилось.

Охваченные радостью и небывалым подъемом, толпы граждан теснились перед скромной виллой нового монарха Итля, где, весело взбрасывая в небо языки красного смолистого огня, горели факелы у выставленных прямо на мостовую громадных бочек старого вина.

По древнему обычаю страны, каждый гражданин подходил к бочкам, черпал прикрепленными на прочных цепях серебряными ковшами благодатный напиток и пил за здоровье короля, сколько мог выдержать.

К рассвету вокруг бочек образовались завалы из монархически настроенных слоев населения, дошедших в экстазе до полной нирваны.

Многочисленные грузовики, убранные цветами и королевским гербом, развозили этих преданнейших слуг престола к семейным очагам, и на каждой машине, рядом с шофером, сидел веселый шарманщик и вертел ручку шарманки, наигрывая старинный королевский гимн.

Утром, ввиду полного спокойствия, патрули были сняты, и к десяти часам крикливые, как воробьи, мальчишки расклеивали по стенам указ королевского правительства за подписями премьер-министра герцога Коста и гофмейстера двора его величества маркиза Атанаса с известием о восшествии на наследственный трон короля Максимилиана и готовящемся в воскресенье короновании.

Указ произвел потрясающее впечатление. Незнакомые люди, встречаясь на улице, кидались друг другу в объятия и, рыдая, клялись быть хорошими гражданами. Комитет хлебных торговцев постановил поднять розничные цены на хлеб в окраинных булочных.

Неосторожные приверженцы республики, пытавшиеся отозваться иронически о наступающем золотом веке, были поколочены тростями и зонтиками поклонников монархии, которые немедленно оказались в столице в подавляющем большинстве.

Но побитые не обижались и, получив в аптеках первую помощь и запудрив синяки, возвращались на улицы и, проклиная свои заблуждения, присоединялись к голосам, восхваляющим королевскую власть.

Кабинет министров срочно заседал в бывшем парламентском здании под председательством герцога Коста, обсуждая вопросы, связанные с коронацией и успокоением страны.

Один из вновь назначенных министров, крупный контрабандист, высказал опасение, что республиканцы, в особенности из числа левых депутатов парламента, могут повести разрушительную противомонархическую агитацию и вызвать волнения. Он указал, что внешнее спокойствие и отсутствие эксцессов подозрительно, и предложил для безопасности отечества объявить депутатов парламента вне закона и отправить их за фронт, как это делалось в отношении недовольных рабочих.

– Всех депутатов? – спросил министр просвещения.

– Всех! – не колеблясь, ответил оратор.

– Но ведь, кроме левых, там есть и монархисты.

– Безразлично! Они скомпрометировали себя вхождением в парламент вместе с омерзительными республиканцами, – горячо ответил министр.

Но против этого предложения резко восстал новый министр спокойствия и общественных удовольствий Антоний Баст.

– Я категорически протестую против подобной необузданности, – сказал он, наваливаясь своим неимоверным животом на стол залы заседаний, отчего тот пополз по паркету, – я протестую самым решительным образом. Наше правительство не является реакционным, и его величество выразил желание сохранить конституцию и представительные учреждения. Нам предстоит создать народу веселую и беззаботную жизнь, и он сам должен указать нам желательные для него развлечения и зрелища в очередной сессии палаты через своих избранников. Что же касается предположения уважаемого коллеги, что левая часть депутатов может попытаться поднять смуту, то я должен заметить, что коллега проявил себя грудным младенцем в области политики. Все депутаты парламента у меня здесь…

Старый Баст усмехнулся мудрой улыбкой сатира и вытащил из бокового кармана бумажник, а из него сверток бумаг.

– Вот, – продолжал он, – эти векселя, брошенные на чашку весов, перетягивают самые якобинские репутации. И если я махну ими направо – вся оппозиция скажет «а», махну налево – скажет «б»!

Он спрятал пачку обратно и добавил:

– Кроме того, чрезмерное рвение коллеги грозит лишить «Преподобную Крысу» половины контингента ее посетителей, а я не могу допустить гибели лучшего увеселительного заведения страны ни как министр удовольствий, ни как хозяин.

Кабинет признал, что предъявленные Бастом гарантии вполне достаточны, и гроза не разразилась над народными избранниками.

Президента Аткина вместе с членами республиканского кабинета в самый день переворота грузовик отвез в достаточно прочное место на окраине столицы.

Король Максимилиан, не будучи человеком неблагодарным и помня отеческое попечение о нем президента в бедственные времена, даже распорядился обставить тюремную камеру низвергнутого главы республики мягкой мебелью в стиле рококо.

По прибытии в камеру президент Аткин потребовал у начальника тюремного замка бумаги и написал огромное заявление на имя короля, в котором проявил все величие своего республиканского духа.