В это время на крышу, с трудом переводя дыхание, поднялся Мохим.

— Не понимаю, раз уж у людей нет крыльев, чего ради они строят себе трехэтажные дома? — ворчал он. — Боги все равно не потерпят, чтобы простые смертные подобрались к их владениям на небе. Ты был у Биноя?

Избегая прямого ответа на вопрос, Гора сказал:

— Шошимукхи не выйдет замуж за Биноя.

— Почему? Разве он не согласен?

— Я не согласен.

— Что? — Мохим в отчаянии всплеснул руками. — Это что еще за новости! Ты не согласен! А позвольте узнать, почему?

— Рассчитывать на то, что Биной останется правоверным индуистом, чрезвычайно трудно, поэтому не к чему ему жениться на девушке из нашего дома.

— Ну, знаешь ли! — воскликнул Мохим. — Много фанатиков перевидал я на своем веку, но такого, как ты, пожалуй, никогда не встречал. Куда до тебя праведникам из Бенареса! Они довольствуются тем, что насаждают правоверие. А ты требуешь гарантий еще и на будущие времена. Скоро ты будешь требовать, чтобы человек совершал обряд очищения, если тебе приснится, что он стал христианином.

Они препирались довольно долго, и наконец Мохим заявил:

— Я свою дочь первому встречному мужлану не отдам, так и знай! А люди образованные всегда будут так или иначе преступать шастры. Никуда ты от этого не спрячешься. Вот и спорь с ними, ссорься, издевайся над ними — непонятно только, зачем тебе понадобилось наказывать бедную девчонку и отнимать у нее жениха? Вечно у тебя все не как у людей.

Спустившись вниз, Мохим пошел прямо к Анондомойи.

— Мать, — сказал он, — повлияй на своего Гору.

— Что случилось? — встревожилась та.

— Я договорился с Биноем насчет его женитьбы на Шошимукхи. Гора тоже был согласен, но вдруг ему почудилось, что Биной недостаточно правоверен. У него, видите ли, обнаружились некоторые расхождения во взглядах с Парашарой и Ману! Ну и, конечно, Гора заупрямился. А ты сама знаешь, что это такое, когда он упрется. Пари держу, что, если бы нынешний Джанака обещал Ситу в награду тому, кто сломит упрямство твоего Горы, то тут сплоховал бы сам Рамачандра.[30] Из всех, кто стоит ниже Парашары и Ману, Гора признает только тебя. Стоит тебе сказать свое веское слово, и будущее Шошимукхи обеспечено. Лучшего мужа для нее и желать нечего.

И Мохим передал ей во всех подробностях свой разговор с Горой. Анондомойи не на шутку встревожилась. Она поняла, что размолвка Горы и Биноя грозит перейти в настоящую ссору.

Анондомойи поднялась наверх, но на крыше уже никого не было. Гору она нашла в его комнате. Он читал, сидя в кресле и положив ноги на стул. Анондомойи придвинула кресло поближе и села. Гора тотчас же спустил ноги на пол, выпрямился и внимательно посмотрел на мать.

— Гора, любимый мой, — начала Анондомойи, — послушай меня и не ссорься с Биноем. В моем представлении вы двое — братья. Мысль о том, что пути ваши могут разойтись, очень тяжела мне.

— Но, если мой друг хочет отойти от меня, я не стану зря тратить время и бегать за ним.

— Гора, я не знаю, что произошло между вами, но если ты мог поверить тому, что Биной хочет отойти от тебя, некрепка же, значит, была и твоя дружба.

— Ма, у меня прямой характер, и тот, кто любит сидеть на двух стульях сразу, мне не товарищ. Свой стул я из-под него выдерну, и пусть при этом ушибется он или я сам — мне все равно.

— Да скажи же мне наконец, в чем дело. Неужели вся вина Биноя в том, что он ходит в дом к брахмаисту?

— Об этом долго рассказывать, ма.

— Пусть будет так, но меня, Гора, ты все же выслушай. Ты похваляешься своей твердостью, уверяешь, что своего не отдашь никому и никогда. Так почему же ты так легко решил расстаться с Биноем? Разве ты отпустил бы так просто Обинаша, если бы он захотел порвать с вами? Или Биной значит для тебя меньше других, потому что он твой друг?

Гора задумался. Слова Анондомойи словно открыли ему глаза. До этого он считал, что приносит дружбу в жертву долгу. А сейчас вдруг понял, что на деле произошло нечто прямо противоположное. Он так сильно мучил Биноя именно потому, что тот не хотел подчиниться ему во имя дружбы. Он считал, что узы дружбы обязывали Биноя к беспрекословной покорности, и почувствовал себя оскорбленным, потому что Биной восстал против этого.

Анондомойи поняла, что ее слова произвели впечатление, и, не сказав больше ни слова, поднялась с кресла. Неожиданно Гора тоже встал, схватил с вешалки чадор и накинул его на плечи.

— Куда ты? — спросила Анондомойи.

— К Биною.

— Ужин готов. Может быть, сначала поешь?

— Я приведу Биноя, и мы поужинаем вместе.

Анондомойи повернулась и пошла к двери, но, услышав чьи-то шаги на лестнице, остановилась.

— А вот и он сам! — воскликнула она.

В комнату вошел Биной. При виде его слезы блеснули в глазах Анондомойи. Ласково положив руку на плечо Биноя, она спросила:

— Надеюсь, ты еще не ужинал?

— Нет, ма.

— Тогда тебе придется поужинать с нами,

Биной взглянул на Гору.

— А ты, брат, легок на помине, — сказал тот. — Я ведь только что сказал матери, что иду к тебе.

У Анондомойи отлегло от сердца; быстрыми шагами она пошла по лестнице вниз.

Друзья уселись, но ни у одного из них не хватало смелости начать разговор о том, что действительно волновало обоих. Чтобы не молчать, Гора заговорил о пустяках:

— Знаешь, мы нашли хорошего учителя гимнастики для нашего спортивного клуба. Он прекрасно ведет занятия…

Они продолжали в том же духе, пока их не позвали вниз ужинать.

По разговору друзей за ужином Анондомойи поняла, что тучи, омрачившие горизонт их дружбы, еще не рассеялись. Поэтому, когда они кончили есть, она обратилась к гостю:

— Вот что, Биной, сейчас уже поздно, оставайся у нас ночевать, а я пошлю кого-нибудь к тебе на квартиру предупредить, что ты не придешь.

Биной вопросительно посмотрел на Гору и улыбнулся:

— Сытый человек подобен царю, и ему не пристало ходить пешком по улицам — посему я остаюсь здесь.

После ужина оба друга снова поднялись на крышу и улеглись на циновках.

Было начало бхадро.[31] С неба струился слабый свет луны. Легкие, пушистые облака задумчиво наплывали на луну, мгновенно набрасывали на нее тончайший покров и потом снова медленно уплывали. Со всех сторон теснились крыши — высокие и низкие, просторные и совсем небольшие, они ряд за рядом уходили вдаль и вместе с купами деревьев, поднимавшихся там и тут, образовывали какую-то волшебную панораму, будто сотканную из света и теней.

Часы на храме пробили одиннадцать; последний раз предложив свой товар, замолкли продавцы льда; утих и шум уличного движения. Лишь слышно было порой, как бьет копытом о деревянный настил лошадь в конюшне соседнего дома, да еще где-то лениво лаяла собака. Долго никто из них не нарушал молчания. Наконец Биной заговорил. Сначала нерешительно, но затем все смелее и смелее высказывал он то, что накопилось у него в душе.

— Я очень много пережил и передумал за эти дни, Гора, — говорил он, — и должен поделиться с тобой своими чувствами и мыслями, хоть и знаю, что тебя этот вопрос интересует мало. Не берусь судить, плохо ли, хорошо ли то, что произошло со мной, знаю одно — я должен разобраться в себе; так просто отмахнуться от всего этого нельзя. Я прочел не одну книгу, посвященную этому чувству, и вообразил, что ничего неизвестного для меня тут быть не может. Знаешь, так же вот люди любуются фотографией прекрасного озера и думают, как чудесно было бы поплавать в нем, а я очутился в воде этого озера и понял, что плавать совсем не так легко.

После этого вступления Биной начал рассказывать Горе обо всем новом и изумительном, что вошло в его жизнь.

Время в его представлении перестало делиться на дни и ночи, уверял он, превратившись в нескончаемую вереницу сладостно томительных часов, оно обволакивало его и медленно увлекало за собой; небо превратилось в чашу, наполненную дивным нектаром, словно пчелиные соты весной, когда их распирает от душистого меда. Взгляд его стал острее, внимательнее, все вокруг обрело вдруг новый смысл и интерес. Он и не подозревал прежде, что так страстно любит окружающий мир, не знал, что так чудесно небо, так удивителен солнечный свет, что даже незнакомые люди, непрестанным потоком движущиеся по улицам, могут казаться такими близкими и понятными. И ему захотелось сделать что-то хорошее для каждого человека, с которым сталкивала его жизнь, захотелось отдать все свои силы служению людям, как отдает все свое тепло миру вечное светило — солнце.