Он смотрел, как проясняется цвет и бездумно ждал, чем закончится странная игра странного излучения в мягкой тьме.

Он чувствовал, как в нём ленивыми волнами покачиваются два искушающих желания: взглянуть на Бриса, чтобы узнать, что происходит, и — не упустить момента из спектакля на огромной сцене ниже. Он непроизвольно почти вплавлялся в холодные зелёные огни, когда сквозь растущие внутри панику и умиротворяющую созерцательность внезапно почувствовал длинное движение рядом.

Леон услышал даже чмокающий звук, когда отлепил свой взгляд от десятка прозрачно остекленевших глаз — назвать горящими их не мог, настолько ледяными они были.

Вернулся Брис. Не сводя глаз со стаи застывших в воздухе, точно неоновые светляки, глаз, он ткнул Леона вбок и кивнул наверх.

— Быстро, пока они ещё собираются…

— Ещё?

— Это же бешеные тараканы, забыл? Если хоть один отсутствует — не атакуют.

— Кто?!

— Между прочим, это ты придумал так назвать их.

Насчёт «придумал» Брис, может, и пошутил. Но сочетание «Бешеных тараканов» и жутковато–величественного зрелища было настолько абсурдным, настолько серьёзным ушатом холодной воды, что Леон сразу пришёл в себя.

Вполоборота, стараясь не терять «бешеных тараканов» из виду, они поднялись к мотоциклу. И вот тогда стая внизу взревела моторами и хлынула глазастой волной наверх, к ним.

Мотоцикл стоял почти на самом верху холма. Здесь ещё было достаточно светло от закатной белизны на горизонте.

— Может, бросить мотоцикл? — крикнул Леон. — Здесь сам чёрт ногу сломит — драть по этой стройке! Легче пешими!

— Ничего! Вик выдюжит! Давай, Вик, веди!

Толчок в плечо, порыв воздуха по щеке, что‑то жёсткое по виску (через секунду осознание стороной: Вик оцарапал искусственным крылом) — птица нырнула вперёд, Леон развернул мотоцикл, сзади навалился Брис, зачем‑то лихорадочно отдёрнул манжету Леоновой рубахи. Треск — пуговицы как не бывало. И обхватил горячей ладонь запястье Леона.

— Ну, всё! Жми за Виком!

Поверить уверенности Бриса непросто. Но Леон рискнул. А может, машинально повиновался приказам заставили дребезжаще–прыгающие огни, неумолимо окружающие их.

Вик летел в идеальной параллели земле — Леон, трясясь на каких‑то колдобинах и подпрыгивая на кочках строительного мусора, ровно вёл за ним. Рука Бриса не мешала ему: в какой‑то миг он решил, что, зная местность лучше, Брис просто приготовился бессловесно скомандовать внезапный поворот.

Но сухие пальцы сжали запястье — никакого приказа. Леон растерялся — и увидел: земля как будто горела, но не оттого что был заметен огонь. Прозрачные струйки воздуха поиграли в искажение видимости — раз, другой… То ли дух захватило, то ли от непривычной активности, но явно затошнило — раз, другой…

— Вик, направо и вниз!

Поворот — горло свело судорогой, и желудок подпрыгнул в нетерпении у самого горла. Ухнули вниз — Леон сглотнул металлическую горечь, уже не обращая внимания на ноющее от стального захвата запястье, ни на странные деформации воздуха, то обычного, то легко рассекаемого, то по плотности напоминающего водяной вал, который нахраписто грохочет к берегу.

— Стой! Оторвались!

Леон чуть не слетел с мотоцикла. Он не ослышался?! И сотни метров не проехали — оторвались?! Но послушался и оглянулся: позади лениво колыхалась ночная мгла.

Вик не сел — свалился на плечо. Искусственное крыло съехало вниз. Он неохотно поднимал его, но, видимо, тяжело всё время его контролировать, и крыло снова обвисало.

Леон повернулся взглянуть на птицу и погладить её по точёной головке… И вдруг все разрозненные наблюдения и впечатления слились в единое — понимание (воспоминание?): Вик на самом деле вёл их! Во — время! Через — время. Сквозь — время. Поэтому птица устала («Вик выдюжит!»), поэтому не может присобрать крыло, поэтому полуоткрыт её клюв.

И Брис вцепился в его запястье не для того, чтобы направлять его действия, а чтобы Вик тащил их обоих. Потому что Вик — птица Леона, а прикосновение Бриса (контакт живой плоти) соединило двоих. Сиди Брис просто сзади Леона, не миновать ему остаться среди «бешеных тараканов».

— Вик, пташка моя родная, потерпи до утра! Я тебе рыбки наловлю, — всё ещё напряжённо, но уже с видимым облегчением пообещал Брис и утёр пот с лица рукавом.

— И где ты её найдёшь?

— Этот городишко обсыпал полуостров. По сути, почти весь вдаётся в море. Нам до берега на колёсах — не больше пятнадцати–двадцати минут.

— А «тараканы» не найдут нас?

— Те — нет. Они способны пройти два–три уровня. А здешние о нас пока не подозревают. Кстати, воды они боятся. А мы спустимся к такому укромному местечку, что — гарантий не дам, но надеюсь — переночуем спокойно… Давай, освобождай руль. Мне места знакомые, я не так осторожно поеду.

Всё короткое путешествие до берега Леон молчал. Вид тёмной громады, мерцающей размытыми отсветами звёзд заставил пережить его мгновения странного состояния, сопоставимого лишь с выражением «на языке вертится, а вспомнить не могу». Вслед за тем он забыл и о вопросе, и о так и провравшихся воспоминаниях: едва покинув мотоцикл, Брис принялся отчаянно и раз за разом зевать.

— Что с тобой?

— Сам не понимаю. Но, честно говоря, сплю на ходу.

— Не спал предыдущей ночью?

— Спал. Я все ночи сплю… Не пойму, в чём дело…

Он сонно улыбнулся было, но блаженная улыбка доехала до блаженного же зевка, от которого возмущённо заверещал Вик.

— Всё, больше не могу…

Брис кинул на песок мятую куртку, тощий мешок с немногими своими пожитками бросил на её край и быстро свернулся калачиком на аскетичном ложе.

2.

Озадаченный Леон постоял над уснувшим мёртвым сном Брисом и тоже стал готовиться к отдыху. Прислушиваясь к размеренному, почти бесшумному дыханию Бриса, он решил, что, пожалуй, нашёл разгадку странного поведения своего спутника: да, Брис спал и до этой ночи, как полагается человеку. Но спал наверняка беспокойно, сквозь сон напряжённо вслушиваясь в ночную тишину. А теперь их двое, и Брис почувствовал себя настолько в безопасности, что позволил себе расслабиться: измученный организм тут же ухватился за редкую возможность — не спать, а выспаться.

Мысль оказалась правильной.

Пока Леон возился с мотоциклом, пока устраивался сам и устраивал Вика, прошло лишь несколько минут, и внезапно Брис встал. Он встал, как кошка: только лежал — и вдруг стоит.

— Ха–арошая ночка! — одобрительно промурлыкал он. — Дежурим по очереди?

— Не слишком ли мы здесь на виду?

— Я же сказал, «тараканы» воды боятся.

— Почему?

Вместо ответа Брис присел на корточки, набрал песка и слегка раздвинул ладони, давая песку стечь.

— Ничего не напоминает?

— Брис, слово «напоминает» в моём случае неуместно. Если бы я хоть что‑то помнил…

— Чтобы уйти от «тараканов», надо вилять, как заяц. Они просочатся в любую дыру во времени, если сообразят, куда ведёт след. Как просачивается в любое помещение вредное насекомое таракан. Как просачивается песок. Песок и таракан. Песок заносит в пустыне брошенное людьми место. Тараканы вторгаются туда, где нечисто во всех смыслах. В этом городе взбесившегося времени тараканы и песок — одно и то же. Переверни песочные часы — и вместо песка посыплются эти тухлоглазые твари.

— Уподобление тараканов песку я понял. Ты объяснил так поэтически. Но я до сих пор не понимаю, почему они боятся воды.

— Ах, какой сарказм в голосе! «Поэтически»! Да ведь это твоё объяснение! Ты разглагольствовал о сходстве тараканов и песка! И, чёрт побери всё на свете, ты оказался прав! Ведь эти мумрики и в самом деле состоят из песка!

— Что?..

— Плесни на них водой или разруби длинным лезвием — сразу оползут, осыплются. Да ты вспомни, как ругался Рашид, когда после каждой стычки с «тараканами» приходилось точить мечи. Но что всего хуже — они и плодятся‑то, как тараканы.

… Рашид поднял голову — он разглядывал вычищенный клинок — будто его окликнули. Его сосредоточенное лицо: отрешённые глаза в угольной рамке ресниц, раздутые ноздри тонкого носа, выпяченные узковатые губы — внезапно заухмылялось, наверное, вспомнил хорошую шутку… Леон напрягся: кто сидит за плечом Рашида? «Взгляд» восстанавливал всю фигуру, огромную, полуголую, начиная с приподнятой руки, раздувшейся от демонстрируемых мышц в сетке синеватых жил, и заканчивая бритой головой…