Хрустнув замковым железом, он открыл сейф и положил на свободную полку пистолет. Зря брал с собой, хотя по своему характеру даже в минуты опасности старался обходиться без стрельбы.

После ночного дежурства день раскручивался по старому, не им установленному распорядку: оперативное совещание, сводки происшествий, опросы свидетелей и пострадавших.

Новый день, да прежние заботы.

Вот уже месяц Климов расследовал дело по угону автомобилей, но выйти на преступников не удавалось.

Вчера украли еще одну, шестую по счету «Ладу». Нападения на гаражи совершались, как правило, ночью: в дождь, в грозу, когда никаких следов найти было нельзя. Что примечательно, машины угонялись только белые и только «Жигули» шестого выпуска — «шестерки», как их звали автомобилисты. Это и дало основание думать, что действует одна группа. Да и способ был один: ножовкой спиливались дужки навесных замков, а внутренние запоры открывались с помощью отмычек. Проникали внутрь гаража — и больше машину никто не видел.

Все ценное исчезало тоже.

Телефонные звонки, которые то и дело раздавались в его кабинете, могли довести до белого каления любого. Звонившие возмущались бездействием работников милиции, требовали пресечь и прекратить, и немедленно покончить.

Госстрах тоже подливал масла в огонь.

Требовавшие «пресечь и прекратить» никак не хотели понять, что у работников уголовного розыска тоже нервы не железные, а такие же, как и у них, задерганные до предела. И что можно было сделать для предотвращения угонов? К каждой машине, к каждому гаражу поставить но охраннику? Так это курам на

смех. Задворки ночного портового города в дождливую, ненастную погоду представляют собой такие дебри, что самый глухой лес но сравнению с ними покажется парком культуры.

Оперативная сводка за последние три дня была тревожной. Двое неизвестных нападали на стрелковый клуб. Благо, сторож оказался крепким орешком, дал отпор. Нападавшие, вооруженные кастетом, скрылись. Обшарив близлежащие строения, дружинники, пришедшие на помощь передвижной патрульной группе, нашли бензорез, похищенный двумя неделями раньше из шахтоуправления. Он был припрятан под летней эстрадой. При желании им можно было развалить не одну бронированную дверь.

Нападение на стрелковый клуб, где хранились малокалиберные спортивные пистолеты системы Марголина, было предпринято в десять часов вечера, а в третьем часу ночи неизвестные поднялись по пожарной лестнице на крышу университета и через чердак проникли в подвал к военному кабинету. Когда попытались открыть дверь и отключить сигнализацию, последняя сработала.

Неизвестные скрылись.

Сторож услышал треск отъезжающего мотоцикла. А днем у некоего Грабаря, проживающего в частном доме возле городского парка, кто-то похитил ружье: тульскую переломку двенадцатого калибра. С вертикально спаренными стволами. Сам Грабарь в прошлом был осужден за убийство жены на почве ревности, не так давно отбыл срок наказания. Единственный его сын Юрий носил фамилию матери. Жил у своей бабки, которая его и воспитала.

Обсудив с Андреем различные версии, Климов остановился на следующей: и напавшие на стрелковый клуб, и побывавшие в подвале университета, и, наконец, похитившие ружье у Грабаря, входят в одну группу. Оставалось выяснить: в какую? В ту, что угоняет машины, или во вновь формирующуюся?

После обеда Климов спросил у дежурного, не было ли для него новой корреспонденции, и, поблагодарив за протянутый конверт, склеенный из плотной серой бумаги, стал подниматься по лестнице.

Послание было частным.

Развернув сложенный вдвое листок, прочел одну-единственную фразу: «Съел, легавый?»

Над ним издевались.

Кому-то, видите ли, доставляю удовольствие дразнить уголовный розыск. Но если те, кому взбрело в башку играть с ним в кошки-мышки, будут действовать и дальше в таком духе, они — как пить дать! — поскользнутся на этом глупом шике: на погоне за дешевым эффектом. Наверняка круг их интересов замыкается на древней триаде: карты, бабы, выпивон. Сейчас они кажутся себе ужасно остроумными, заходятся от смеха в эйфории: самому Климову щелкнули по носу!

Швырнув конверт в ящик стола, он подошел к окну и открыл фрамугу. Сразу пахнуло свежестью, хотя вдали, на горизонте, скапливались облака. Упершись кулаками в подоконник, он задумался. Возникало несколько проблем, и одна из них упиралась в нехватку людей: желающих работать в уголовном розыске с годами становилось меньше. Да и, вообще, сейчас в управлении почти никого не было: период отпусков. Шрамко поехал к сыну во Владивосток, взглянуть на внучку, вернется в сентябре. Вместо себя оставил Климова, и все бы ничего, когда бы не угоны, не эта нарождавшаяся банда.

Памятуя о том, что попытка неизвестных завладеть автоматическим оружием чревата более решительными действиями, он составил докладную на имя начальника милиции. Необходимо срочно усилить охрану всех помещений, где находится стрелковое оружие, а также — караульные посты. На территории порта и охраняющие железнодорожный мост. Боевые автоматы, которыми вооружены охранники, явно на примете у преступников.

Через час его докладная приобрела силу приказа, и он позвал Андрея:

—

Поехали.

—

Куда?

—

К сыну Грабаря.

До улицы Портовой, на которой жил Юрий Бицуев, сын Грабаря, езды было минут пятнадцать. Андрей умело вел машину, изредка поглядывая на дождевую тучу и тормозя у перекрестков, трогался на зеленый свет с таким видом, словно ему жмут туфли.

Проехав Нижний рынок, он свернул направо и вскоре сбросил скорость у нужного им дома, а точнее, возле нужного двора, в одном из флигелей которого и проживал Бицуев.

Подождав, когда перед машиной пройдет сутулый дед с ведром, вода из которого хлюпала ему на кирзовый чувяк, Андрей въехал под каменную арку.

Двор был большой, типичный для старых южных городов, сплошь затянутый бельевыми веревками.

Как только милицейский «жигуленок» вкатился в него и, развернувшись, стал напротив флигеля под номером 44-с, тюлевые занавеси на двери невзрачного жилища распахнулись и в их проеме показалась старуха с половником в руке. Простоволосая, в застиранном халате.

В глазах ее застыло отчуждающее любопытство.

«По-видимому, это она», — думая о теще Грабаря, решил Климов и вышел из машины. Андрей остался за рулем.

—

Прощу прощения, — произнес Климов и казенной скороговоркой сообшил о цели своего визита. — Юрий дома?

—

А то где? — поднырнула головой под занавесь старуха, и Климову пришлось проделать то же самое.

В тамбуре он чуть не опрокинул мусорный бачок и вынужден был снова извиниться.

Теснота.

Когда он прошел в указанную комнату, Бицуев лежал на кровати, согнув колени и закинув одну ногу на другую. Справа от него, на низком столике, стояла темная бутылка, а рядом с ней — стакан с вином.

На груди лежащего кричал магнитофон.

Щурясь от сигаретного дыма, Бицуев глянул на вошедшего с той независимостью, с какой смотрят люди, не ощущающие за собой вины. Он даже руки заложил за голову, чтобы удобнее было смотреть.

—

Ты бы встал, когда пришли, — укоризненно-робко сказала старуха, и Бицуев нехотя поднялся, опираясь о стол.

—

А что?

Климов разрешил ему присесть.

—

Есть разговор.

Когда сын Грабаря опустился на кровать, Климов пододвинул к себе стул и не без опаски воспользовался им, доверив тело его расшатанно-скрипучему скелету. Усевшись, огляделся.