— Да скинь ты парчовый кафтан, Автомон Михайлович! Не пекись зря — пекись о деле. Подставляй плечо под бочку, пусть турки на вежах своих знают-ведают, каковы русские генералы.
Петр сбросил на землю куль с дробью, вытер пот со лба.
— Нам-то жарко, а туркам жарче будет, — как мортиры установим и зачнем бомбы метать. Вон какие славные у нас бомбардиры!
— А что есть вежды, герр Питер? — спросил Якоб Янсен. — Кажется, так называют глаза?
— Вежа! — рассмеялся Петр. — Вежа — это каланча. Далеко туркам видно с высокой каланчи, много узнать-проведать могут. А сейчас они все отдадут, чтобы наши планы вызнать. Первым делом, Яшка, нужно турецкие каланчи захватить!
Было новолуние, и ночь была черна. Трещали цикады, долетал с моря Синего теплый ветер. Двести казаков, войдя по плечи в реку, тихо подступили к одной каланче.
Казалось, немая каменная гора вылезла вдруг посреди степи и протянула в Дон железную суставчатую руку-цепь.
Держась за эту цепь, вышли казаки из воды. Подложили мину под железные ворота каланчи. Плеснул огонь, грохнул взрыв. Ворота вздрогнули, перекосились, но уцелели.
Пока еще турки не опомнились, казаки ломами раздолбили бойницу и ворвались внутрь.
Больше часа шел бой — турки отстреливались на узких крутых лестницах, швыряли сверху камни. И все же казаки одолели. Захватили много пленных, пушки и снаряды.
Как только показалось над степью донской солнце, начали обстреливать из сдавшейся каланчи другую, что на правом берегу реки. Говорят, метко били. Не долго продержались турки, бежали из второй каланчи, бросив все оружие, и убитых, и раненых…
Большая радость была в русском лагере. На военном совете Петр сказал генералам:
— По взятии каланчей врата к Азову отворились!
Плуг войны
Войска продвигались к Азову, роя, как положено, сапы и апроши. К началу августа так близко подошли, что слышно было, какой табак турки курят.
Дни стояли красные, ночи тихие. Земля иссушена под солнцем, и пыль от снарядных разрывов подолгу висела в воздухе, серебрилась, отсверкивала в солнечных лучах. Заступы и лопаты тоже поднимали пыль, как дымовую завесу. Солдаты от солнца и пыли азовской черны были, только глаза да зубы поблескивали.
— Эй, Гришка! — хлопнул Петр по спине Лукина. — Что загрустил, бомбардир? Надоело в земле копаться? Глядите-ка, братцы, ну, чистый арап — черен, как деготь! Подумают турки, что под Азовом африканское войско стоит.
— Сам-то хорош, господин бомбардир! — подмигнул Григорий. — Пора бы в Синее море окунуться.
— Успеем, успеем еще, — кивнул Петр. — И селедки с тобой наловим, как только турок одолеем.
Город обстреливали со всех сторон. Петр не отставал от своих товарищей-бомбардиров. Снаряды готовил, орудия наводил на цель.
В Азове начались пожары. Рухнула караульная башня. Но турки и не думали сдаваться. Безо всякого труда и препятствий подходило к ним морем пополнение, выгружали с кораблей снаряды, продукты. Русские войска никак не могли этому помешать — флота не имели…
А турки тушили пожары в городе, чинили разбитые укрепления и — более того — совершали опасные вылазки из крепости.
— Близко мы подошли к гнезду, — говорил Петр генералам, — и шершней раздразнили. Гнездо-то их сыплется, а они еще крепко кусаются.
И правда, меткие стрелки с длинными ружьями зорко следили за нашими сапами и апрошами. И стреляли они точно в цель. Конечно, не холостыми патронами.
— Ведите сапу тихую да глубокую, — наказывал Петр солдатам. — Голова целее будет!
И сам ходил по окопам, сгибаясь, как говорится, в три погибели. Да если б в полный рост встал, голова бы торчала, пожалуй, из самой глубокой канавы.
— Ну, скоро уж распрямимся, — утешал себя.
Как-то ранним утром поднялся он на высокий берег Дона. Далеко к горизонту уходили степи нетронутые. А здесь, перед Азовом, все было изрыто траншеями, апрошами, сапами да окопами, разметана земля снарядами.
«Эко, плуг войны пашет, — думал Петр. — И вспахано уже, и засеяно. Добрый должен быть урожай!»
Да только не суждено было в том году дождаться «добрых всходов» у Азова…
Измена и штурм
Темной ночью командир батареи Якоб Янсен перебежал к туркам. Он разбил-изуродовал пушки на своей батарее, связал часовых.
Петр долго не верил в это предательство. Ходил скучный, мрачный. Генералы боялись приблизиться к бомбардиру.
А Якоб Янсен благополучно пробрался в Азов и встретился с комендантом города Мурзатой-пашой.
— Наконец я среди достойных людей, — сказал он. — Этот русский царь Петр живет, как простой солдат. Он думает, что все его любят за это. А скажите, паша, какая может быть любовь на службе военной? Главное, чтобы жалованье точно платили!
И доложил Янсен, что сподручней всего напасть на русских в полдень, когда те спят, спасаясь от жары.
Ровно в полдень отряд турок незаметно выбрался из крепости. Потихоньку — полем, засеянным коноплей, — подкрались они к передовым окопам и батареям. И набросились внезапно с гиканьем и страшными воплями. Перебили тут же сонных часовых. Генерал Гордон поспешил на помощь с небольшим отрядом, да чуть было сам в плен не угодил.
Только через несколько часов турок выбил с батареи подошедший Преображенский полк. Но те успели уволочь с собой семь пушек, а оставшиеся вывели из строя.
— Ну, Яшка-подлец, доберусь я до тебя! — негодовал Петр. — Змея подколодная! Бука — рогатая да копытная! Завтра же идем на штурм крепости турецкой!
Не захотел он ждать, когда подведут минные подкопы, как это было «по науке» под Кожуховом. До того раздосадовался, что решил взять крепость именно что — навалом и налетом!
Пятого августа, через месяц после начала осады, русские полки пошли на приступ. Солдаты храбро лезли на земляной вал. Турки яростно отстреливались, не робкого тоже десятка.
Получилось так, что наши войска штурмовали крепость на одном лишь участке. А турки как раз подтянули туда лучшие свои силы и сбросили русских с вала.
Пришлось трубить отбой атаке.
Много было в нашем стане убитых и раненых. Не просто оказалось войти в Азов. Однако Петр все еще не сомневался в победе.
— Доберусь-таки до Яшки-сволочи! Тогда спрошу — зачем предал?!
Казалось ему, все беды русского войска пошли от подлой этой измены.
Тяжело драться одной рукой
Но и второй штурм крепости тоже был неудачен. Трофеев добыли — знамя да пушку. А потерь куда больше.
От тяжелых ран умер Григорий Лукин. Горевал Петр, видя, как гибнут старые товарищи. «Друга моего не стало, — писал в Москву. — Не оставьте без заботы родителей его».
В конце сентября неожиданно наступили холода. Солдаты мерзли в легкой летней одежде, с тоской вспоминали о жарких днях, когда ругали свирепое азовское солнце.
На исходе была мука, сухари да солонина.
А к туркам все время шла морем подмога, свежие силы. Крепость Азов напоминала Кощея Бессмертного — срубят ему голову, а он в море окунется, и цел-невредим.
Вновь собрался военный совет, и порешили снять осаду. Петр только молча кивнул.
Ох, не хотелось так бесславно от Азова уходить, но понимал, что не взять в этот раз крепость.
В захваченных каланчах для их обороны оставили три тысячи войска. Остальная армия двинулась домой по уже морозным, заснеженным степям донским. Путь был тяжелый, и на душе у всех было тяжко. Неудачей закончилось первое ратное дело молодого царя.
— Господин бомбардир, Петр Алексеевич, — подошел к нему Федосей Скляев, — как же так — совсем не пойму! Три месяца стояли под Азовом, дрались с турком храбро, а уходим, как псы побиты, несолоно хлебавши?
— Подумай сам, Федосей, можно ли одной рукой драться и в драке сей победить? Всегда бит будешь! А у нас-то всего и есть одна рука — войско полевое. Вот к весне флот построим — ухватимся за Азов-крепость двумя руками.