— Возьми, служивый, — пригодятся. Это такие карты, что никогда в проигрыше не останешься.

Ну, солдат и тем доволен — поблагодарил старичка и дальше своей дорогой к дому.

Долго ли, коротко ли, а приходит в царскую столицу. Бродит там-сям и диву даётся — так тихо вокруг, ни слова, ни смеха… Даже в трактире мирно и покойно, как на погосте, — ни гу-гу!

Остановил посреди улицы старушку и спрашивает:

— Что это, бабуля, уж не беда ли в нашем царстве-государстве?

— Эх, служивый, — шепчет старушка, — Давненько ты, видно, не был в наших краях. Прикачнулся к царской дочери, к Марфе-царевне, подлый дух нечистый. Каждую ночь мучает. Уж царь-батюшка и знахарей, и колдунов-ведунов призывал, да никто не избавил сердечную от налётного беса…

«Эка! — думает солдат, — Всякого навидался на службе-то — и чёрта, и дьявола, и сатану, и бесов без счёта! Выручу, пожалуй, царевну. Зачтётся мне на том свете!»

Ну, почистил шинель от дорожной пыли, пуговицы мелом надраил, ранец за спину и — прямо во дворец. Как дознались слуги, какое у солдата дело, подхватили под руки и привели к царю-батюшке.

А на того горько поглядеть — еле сидит на троне, слёзы отирает, то с правого глаза шёлковым платочком, то с левого.

— Здг-а-ав-ствуй, служба, — говорит, сморкаясь. — Зачем пожаловал?

— Здравия желаю, ваше величество. Слышал я, будто Марфа-царевна расхворалась, — так берусь вылечить!

Ох, и обрадовался царь:

— Сделай милость, братец, услужи! Коли поможешь, бери мою дочь в жёны, да ещё, как водится, полгосударства на закуску.

— Рад стараться! — говорит солдат. — Да прикажите, чтобы выдали мне для дела всё, что потребуется.

— Будь спокоен! — обещает царь.

В тот же вечер доставили солдату его заказ — меру свинцовых пуль, меру грецких орехов, железный налобник и чугунного болвана, подобного человеку, с руками и ногами на злющих пружинах.

Обошёл солдат все дворцовые палаты, да крепко-накрепко окна-двери запер.

Одну лишь оставил открытой — в спальню Марфы-царевны.

Перед дверью разместил столик, обитый зелёным сукном, — на таких обычно в карты режутся. Свечи зажёг, и дарёную старичком игральную колоду так выложил, чтобы сразу в глаза бросалась. Налобник пристегнул. Да чугунного болвана в самый тёмный угол поставил — ну, вылитый дядька, ротный командир.

В один карман себе насыпал свинцовых пуль, в другой — орехов грецких.

Только управился, как слышит — ломится какая-то тварь во все двери. Мечется туда-сюда, будто летучая мышь. У входа в спальню брякнулась об пол и встала на ноги в облике человека. Конечно, так себе облик, дрянное обличье! Того и гляди, выпрет какая-нибудь бесстыжая бесовская харя.

Солдат саблю наголо.

— Кто идёт?!

— Свои, — лукавит бес, — Я придворный государский! Пропусти, служивый!

— Не велено, — говорит солдат, — Нечистая сила тут не в почёте!

Достал орешки из кармана и пощёлкивает. Так заманчиво, что и бес не стерпел:

— Послушай, казённая твоя душа, дай-ка и мне похрумкать.

— Ну, так и быть, — протягивает солдат пригоршню пуль.

Бес полную пасть набил и ну, — грызть! Треск да хруст по всему дворцу! Пулям-то что? А вот клыки бесовские сыплются в стороны, точно скорлупа.

Солдат меж тем дюжину орехов, словно семечки, налузгал.

— Крепки у тебя зубы! — дивится бес.

— Да что там! — усмехается солдат. — Давно уж притупил на службе сухариками, а в молодые годы таким зубастым был — не тебе ровня!

Обидно бесу, а возразить нечего. Вот и думает, как бы солдата облапошить да унизить, чтобы знал, кто тут главный.

И вдруг видит — карты игральные! Ну, карты для всякого беса — отрада, в карты бес любого надует. Вот он и говорит:

— Что ли перекинемся, служивый!

— А на какой интерес? — спрашивает солдат.

— Знамо дело — на деньги!

— Эх, бес, орехов ты, бес, объелся!? — вскричал солдат. — Откуда у меня деньги, если жалованье — три медных копейки? Только, считай, — в баню сходить, бороду побрить да ваксу купить! Играем на щелчки…

— Ну, коли такой бедный, пусть на щелчки, — согласился бес, — Да, чтоб не пятиться!

Сели играть. Бес, знамо дело, — дух нечистый. И на руку, понятно, нечист — всё мухлюет, карты гнёт, подтасовывает. То и дело пять тузов у него!

Солдат, хоть и видит все проделки, а помалкивает. Более того — поддаётся.

Уже десять щелчков задолжал бесу. А тот руки потирает, персты разминает.

— Проверим, каков у тебя лоб! Не расколется ли, будто орешек…

— Эх, проклятый, — вздохнул солдат и голову подставил.

Бес рад стараться. Такие щелканы отвешивает, — душу бы вышиб, кабы не железный налобник! А ему-то что — гудит, точно колокол. Зато бес все когти обломал, пальцы расплющил. Трясёт кистями — вот-вот улетит.

— Отыграться надо! — крякнул солдат. — Шутки шутками, а теперь всерьёз!

Сели снова за стол, и дело наладилось по-другому. Чертовски не везёт бесу. Как ни ловчит, а всё не та карта. В миг проиграл десять щелчков.

— Готовься! — говорит солдат. — У меня каждый палец, как дубинка, а большой — крепче булавы!

Струсил бес, аж побледнел:

— Ты, служивый, не во всю силу! Не особенно-то старайся! А лучше возьми деньгами!

— На что мне деньги твои нечистые, — усмехается солдат. — Играли на щелчки, вот и расплачивайся! Хотя, признаюсь, сердоболен я — сердце у меня жалостливое. Тут в уголке, знаешь ли, мой дядька-ротный отдыхает — рука у него лёгкая, старческая — он тебя не обидит…

Подвёл беса к чугунному болвану, оттянул злющую пружину. Ну, «ротный» огрел со всего маха, как молотком, так что бес — кубарем покатился.

— Э, нет! — говорит солдат, — Был уговор не пятиться.

Приволок беса обратно. Оттянул пружину до упора. Да так угостил чугунным кулаком, будто кувалдой. Еле очухался бес, и бежать без оглядки.

А солдат кричит вслед:

— Куда, окаянный? Ещё восемь щелчков!

Да, известно, не просто бесов отвадить. Следующей ночью налетел во дворец другой.

— Я, — говорит, — кум того, вчерашнего! Любопытствую, отчего у него звон в голове?

Ну, поболтали о том, о сём. Сели в карты играть. Досталось и куму по первое число, узнал, откуда звон, — еле ноги унёс.

Однако племя бесовское настырное! Не унимаются бесы. Тринадцать дней прошло, как солдат на пост заступил, и каждую ночь учил их, бесов, уму разуму — то в лоб, то по лбу.

Наконец, старый да зловредный бесище, батька всем прочим, решил сам проверить, почему такая заминка. Неужто какой-то солдатёнок бесам жизнь портит?

А солдат-то хитроумен! Заранее велел приготовить рукавицы железные, по пуду каждая, царапку пятизубую, вроде грабель, да три воловьи шкуры. Ну, и поджидает на посту, у спальни Марфы-царевны.

Ровно в полночь, как часы пробили, пожаловал батька-старшой. Тяжело ступает бес, полы гнутся. Оглядел белыми глазами солдата — с головы до ног. Вроде прикидывает, как ловчее сожрать.

— Ох, коротка твоя служба! — прорычал, как пёс. — Выйдешь нынче в отставку! Да не сыщут, куда вышел!

— Цыц, собака! — гаркнул служивый. — Не съешь солдата! Солдат сам собака! Убирайся, окаянный, подобру-поздорову — не то кликну моего дядьку-ротного!

Хитёр солдат, да и старый бес не прост.

— Га, на что мне твой ротный?! Буду с тобой силой мериться — на кулачках! Кто верх возьмёт, тот здесь за главного!

Ну, ладно. Посчитались они, и выпала старшому удача — его первый удар.

Примерился бесище, да как со всего плеча ахнет — точно по лбу — и раз, и другой, и третий…

Хоть и не прост старый бес, да нельзя сказать, что шибко умён. Колотит тугодум в железный налобник, запыхался.

— Экие вы, служивые, твердолобый народ…

— Отдышись, старче, — говорит солдат. — Мой черёд!

И как треснет пудовой рукавицей — завертелся бес волчком, зубы лязгают, глазки пелена застит.

— Эй, сила нечистая! — смеётся солдат. — Нечистые вы охламоны, потому и слабосильные!

— Скалься, скалься! — рявкнул бесище. — Для смеху и поддаюсь! Поглядим, кто в чехарду одолеет.