Они встретились в «русской гостиной» с чудотворной иконой Богородицы, длинным столом и стеклянными шкафами, в которых, словно в ризнице, красовались усыпанные каменьями кубки и серебряные ларцы, золотые, с рубиновыми глазами павлины и старинные книги в тяжелых переплетах, инкрустированных самоцветами. Ромул был возбужден состоявшейся пресс-конференцией. В нем не было торжествующего самодовольства, как в былые президентские времена, когда часами он жонглировал остроумием, властной иронией, грозными намеками, выходя победителем из интеллектуальной схватки. В нем кипело нетерпеливое раздражение, сознание своего поражения. Виртуоз сочувствовал, был готов разделить с ним горечь неудачи.

— Этот чернявый иудей Натанзон, что он себе позволяет? Это правда, что его перекупил Лампадников? Говорят, заканчивает о нем подобострастную книгу? А ведь стелился передо мной, как коврик. Суку мою взасос целовал, она потом, бедная, неделю чихала от чесночного запаха. Кто его сюда притащил? Неужели ты?— Ромул пронзительно, в упор, взглянул на Виртуоза, словно старался угадать в нем признаки вероломства. — Гнать его в шею с моих пресс-конференций! Позови попов, пусть освятят помещение!

Виртуоз не отвечал, ожидая, когда погаснут малиновые пятна на бледном лице Ромула и его умная, осторожная воля опять обретет способность воздействовать на окружающий хаос, отсекая наиболее опасные его проявления. Маленький, ладный, с верткими движениями дзюдоиста, он умел уходить от лобовых столкновений. Был способен круто менять ход мыслей, подобна горнолыжнику на скользком склоне, бросающем тело в крупно виражи.

— Сейчас соберется ареопаг, — произнес Ромул. — Меня информировали, что некоторые из моего ближайшего круга установили особые отношения с Лампадниковым. Хочу их проверить. Хочу заглянуть им в глаза. Если прилетают скворцы, значит, пришла весна. Если появляются изменники, значит, власть начинает слабеть.

— Если у женщины появляются веснушки, значит, их пора выводить,— Виртуоз произнес эту фразу с серьезным видом и смеющимися глазами. Ждал, когда ледяные, синие глаза Ромула оттают и задрожат живым смехом. Оба рассмеялись, и смех Ромула был заливистый, детский, счастливый. Прошел мимо Виртуоза и на ходу быстро, благодарно пожал ему локоть.

— Когда они все соберутся, прошу, изложи им идею праздника «День Духовного Лидера Русского Мира». Дай им понять, что на время праздника статус «Духовного Лидера России» меняется на статус «Духовного Лидера Русского Мира». Этим я начинаю мою президентскую кампанию. Это лишит Лампадникова политического маневра, сорвет его намерение избираться на второй срок. Подтвердит превосходство духовной власти над светской. Все, как ты говорил, Илларион.

— Идея возникла у тебя, Виктор. Я только эффектно ее оформил.

— Не скромничай, мой дорогой. Все идеи твои. Ты умеешь ненавязчиво и необидно одаривать меня своими идеями. Благодарю тебя за это, мой друг.

В этих, несвойственных Ромулу словах благодарности проскользнула беззащитность, даже мольба. Он просил не оставлять его одного в момент, когда все вокруг начинает двоиться, расслаиваться, становится зыбким, двусмысленным. «Эффект двоевластия», о котором предупреждал Виртуоз. Ромул, по необъяснимым причинам, отверг возможность остаться Президентом на третий срок. Породил мучительную и нестойкую конструкцию власти — «один в двух» и «два в одном». Осуществлять ее было столь же трудно, как сохранять термоядерную плазму в установке Токамак, когда удерживающая оболочка из магнитных полей то и дело рвется и огнедышащий язык выплескивается наружу.

— Какой странный, тревожный сон я видел сегодня, — произнес тихо Ромул, — Будто у меня нет тела, а одна голова, в которой сосредоточено все мое «я». Эта голова совершает фантастические полеты, над дивными озерами и лесами, золотыми куполами и пагодами. Такой красоты нет на земле. Я оказываюсь на безымянных планетах под полумесяцами и лунами, как на картинах безумного Ван Гога. А то вдруг попадаю в ловушку зеркал, которые отражают меня бесконечно, и я не могу понять, где я, а где мои отражения. Становлюсь каким-то числом и испытываю сладость первой влюбленности. Превращаюсь в другое число, и мне хочется плакать, как в тот день, когда умерла мама. Или вдруг я испытываю ужас, тот, когда мне позвонил Президент Америки и сообщил, что его лодка протаранила наш атомный «Курск». Во время этих полетов меня сопровождал дивный поющий голос какой-то восхитительной женщины. Ты, Илларион, был где-то рядом, что-то требовал от меня, а я не мог тебе ответить, потому что слушал дивный женский голос. Кто это пел? — лицо Ромула было мечтательным и нежным, словно в нем проснулся отрок.

Виртуоз знал, какие полеты ему приснились. Галлюцинации, порожденные бразильскими грибами, были столь сильны, что вовлекли в себя не только сознание самого Виртуоза, но и душу Ромула, которую он увлек в фантастический сон. Виртуоз был уверен, что под стоячим воротником, закрывавшим шею Ромула, таится нечто, что подтверждает реальность лунатического сна.

— Кто это пел? — задумчиво повторил Ромул.

— Должно быть, это пела Полина Виардо. Эти стены сберегли ее голос, и твой ночной слух улавливает отголоски.

— Не мудрено, что разведчик Иван Тургенев находился под чарами этого голоса. Думаю, влюбленность в Полину помешала ему выполнить поручение русского императора и предотвратить участие Франции в Крымской войне.

— Одну секунду, — Виртуоз потянулся к Ромулу, — у тебя воротничок на рубахе загнулся. Позволь, я поправлю. — Он прикоснулся к стоячему воротничку, слегка отогнул и увидел на шее Ромула тонкий розовый рубец, какой оставляет удушающая гитарная струна, — Вот теперь хорошо. — Он разгладил воротник и, удовлетворенный, отошел.

В «Дом Виардо», в гостиную с чудотворной иконой, собирались приближенные Ромула. Они составляли ближний круг в период его президентского правления. После добровольного отречения, перейдя в услужение к новому Президенту, поддерживали репутацию Ромула, как Духовного Лидера. Все были хорошо известны Виртуозу, как садовнику известны взлелеянные им цветы. Каждого он взращивал, поливал и подкармливал удобрениями, добиваясь цветения. Наполнял ими придворную оранжерею. Каждый обладал неповторимым цветом и запахом, великолепно смотрелся в многоцветном букете, источал приторное благоухание власти.

Именитый кинорежиссер Басманов явился первым и сердечно расцеловался с Виртуозом, пощекотав его щеку пушистыми холеными усами. Виртуозу он казался пышной, белой астрой с множеством чутких бархатистых лепестков. Следом появился председатель правящей партии Сабрыкин, сухощавый, с землистым лицом и колючей щеткой усов, которому в мире цветов соответствовал жесткий садовый василек. Директор Федеральной службы безопасности Лобастов, крупный, слегка заторможенный и расплывшийся, имел глубинное сходство с фиолетовым гиацинтом, чье удлиненное сочное соцветие окружено едва заметным пламенем. Министр иностранных дел Валериев, угловатый, лысый, с выпуклыми надбровными дугами и длинными руками, ассоциировался с садовым колокольчиком, неприхотливым, выцветающим на солнце до седой белизны. Министр обороны Курнаков, крупный, упитанный, кипящий энергией и энтузиазмом, был золотой шар, украшение любого палисадника. Мэр Петербурга Королькова, немолодая, с плотным крупом и тяжкой поступью дама, обладавшая, благодаря хирургическим и косметическим ухищрениям, нежным лицом тридцатилетней красавицы, была белой лилией, сочной и маслянистой, как сливки. Директор правительственного телеканала Муравин, благодушный, вальяжный, погрузивший длинную сухую кисть Виртуоза в теплую мякоть своей ладони, был малиновым пионом с золотистой сердцевиной. Министру промышленности и энергетики Данченко, лысому, с большими губами и умными глазами навыкат, соответствовал львиный зев, облюбованный пчелами, которые охотно погружают свои лапки и голову в сладкую пасть цветка. Последним явился митрополит Арсений, в черной рясе, с драгоценной, усыпанной бриллиантами панагией. Огромный, крепкий, он напоминал деревенского мужика с седой бородой, крупным носом и косматыми бровями, из-под которых блестели черные, грозные, иногда плутоватые глаза. Среди цветочных аналогов ему соответствовал мясистый, тяжеловесный георгин вишневого цвета, в алмазных каплях дождя.