— Твои «силовики» давно уже — «слабовики», торгуют мебелью и китайским ширпотребом. Они у меня в кармане. Твои губернаторы ненавидят тебя за то, что ты отнял у них полномочия. Я обещал им вернуть полномочия, и они все, как один, за меня. Крупный бизнес не простил тебе расправы над ЮКОСом, изгнание Березовского и Гусинского, олигархи называют тебя палачом. Интеллигенция видит в тебе второго Сталина, только и ждет, чтобы забросать тебя грязью. Церковь, которую ты считаешь своей опорой, давно уже перенесла от тебя ко мне свои епитрахили, панагии, клобуки, а также дорогие «мерседесы» и «вольво». Партия, которую ты собирал из камней, кизяков и головешек, надеясь превратить ее в свою политическую гвардию, так и осталась сборищем карьеристов, мелких спекулянтов и жуликов, готова голосовать за меня. Америка и Европа видят во мне либерала, а в тебе едва ли не Гитлера. Ты — один, давно один, но не замечаешь этого!

— Ты лжешь! Ты хочешь открытого конфликта? Ты посягаешь на Духовного Лидера нации? — голос Ромула сорвался на свистящий булькающий клекот, словно в горле у него была фальшиво свистящая дудка.

— Духовный Лидер? Совесть нации? Воплощение этики и благородства?.. Но если народ узнает, что нет никакого Духовного Лидера, нет блюстителя закона, ревнителя этики и благородства? Он увидит коварного, трусливого и суеверного лилипута, непомерного властолюбца, который однажды, бросив все государственные дела, помчался в захолустный монастырь к полубезумному, лежащему на смертном одре старику, и тот, уже в агонии, набормотал ему что-то про убийство в урочном году Верховного Правителя России. И этот благородный Духовный Лидер поверил в стариковский бред и решил обмануть судьбу. Не пошел на «третий президентский срок», хотя его умоляли миллионы льстецов. Сделал вид, что почитает Конституцию, уважает демократию. Передал кремлевское кресло своему сподвижнику, верному соратнику, другу детства, которого называл братом. Чтобы его, любимого брата, верного друга, поразила судьба. Чтобы в него в урочное время выстрелил террорист. Чтобы его самолет потерпел аварию над Атлантикой. Чтобы ему на приеме подсыпали в бокал шампанского горстку полония. Друг умрет, пророчества старца сбудется, и наш Духовный Лидер, уронив слезу на могилу друга, преспокойно вернется в Кремль, перехитрит судьбу, обманет самого Господа Бога. Вот какие нынче на Руси подвижники, духовные вожди, национальные лидеры.

Рем тонко улыбался, видя, как мертвенно бледнеет Ромул, как его покидают последние силы. С ужасом, забыв убрать свой оскал, тот смотрел на Рема, и в этом оскале были невыносимая мука и страдание:

— Откуда знаешь? — прошептал Ромул.

— Ветром навеяло.

— Кто рассказал?

— Прикатился колобок, русский витязь. Он и поведал.

— У моляю, скажи, как узнал? — жалобно, сокрушенно, почти готовый упасть на колени, взмолился Ромул. Рем, торжествуя победу, видя поверженного соперника, выпивая остатки его жизненных сил, ответил:

— Видишь ли, мои сторонники в Патриархии доложили о твоем тайном визите в Псково-Печорский монастырь. О твоей часовой беседе с Иоанном Крестьянкиным, после который ты вышел сам не свой. Вернувшись в Москву, сразу прекратил все приготовления к своей, третьей по счету президентской кампании. Ты неожиданно предложил мне стать Президентом. Если ты помнишь, я тебя отговаривал, убеждал не покидать Кремль. Искренне убеждал, полагая, что твой «третий срок» — это благо России. Ты прикидывался страшно усталым, что-то говорил про галеры, про уважение к Конституции, о мировом общественном мнении. Я не верил тебе. Предчувствовал какую-то тайну. Сразу же после избрания, когда мы вдвоем вышли из Спасских ворот и прошествовали по мокрой брусчатке под патриотические песни «Любэ», я послал своих агентов в Псково-Печорский монастырь. Почтенный старец к тому времени усоп и был погребен в пещерах. Тайно, ночью, агенты проникли в пещеру, извлекли из могилы тело старца и отделили ему голову. Голова была доставлена в Москву, в лабораторию «Стоглав», где профессор Коногонов произвел над ней свои уникальные опыты. Мертвая голова поведала свою тайну. Удалось прочитать несколько мыслей старца, мучивших его перед смертью. Про «индивидуальный налоговый номер», который он рекомендовал принимать православным, не считая «печатью зверя». Его любимую поговорку: «Что-то начато, что-то сделано, вот и жизнь прошла». А также пророчество, что он поведал тебе, согласно которому в урочном году Верховный Правитель России будет убит. Не Президент, а Верховный Правитель, словно речь шла о Колчаке. Профессор Коногонов сообщил мне результаты опытов. Голову старца вернули в монастырь, снесли в пещеру и приложили к телу, так что монахи ничего не узнали. Так я понял истинную причину твоего отказа от президентства. Ты выдал меня судьбе, принес меня в жертву, как древние язычники кидают на алтарь окровавленные тела своих близких. Ты совершил неотмолимый грех.

— Прости, Артур, — едва слышно произнес Ромул, и вдруг все его маленькое тело стало сотрясаться, и из глаз побежали обильные прозрачные слезы, как у измученного ребенка.

Рем смотрел на рыдающего друга, и в нем не было жалости, а только желание продлить страдания.

— Если России нужна моя жизнь, я готов ею пожертвовать. Если тебе, моему другу, нужна моя жизнь, что ж, бери ее. Разве я не русский человек, хоть кто-то и сеет слухи, будто я религиозный еврей? Разве я не знаю, что русская власть требует жертвы? Так пожертвовали собой Борис и Глеб, хотя ведали о замысле Святополка Окаянного. Так пожертвовал собой Иван Сусанин, обувшись в сапожки юного царя Михаила, уведя по ложному следу банду польских убийц. Так пожертвовал собой последний русский царь Николай, отдавая себя в руки убийц. Так пожертвовал собой сын мещанина, отрок Иван Мызников, заступая место царевича Алексея в подвале кромешного дома. Нужна, нужна жертва! И я ее приношу, потому что знаю — России необходим такой правитель, как ты. Пусть тебя пощадит судьба. Пусть ее удар настигнет меня. «Жизнь за други своя»! «Жизнь за царя»! Я не сужу тебя — принимаю случившееся как высший дар, как возможность жизнью своей послужить ненаглядной России!

Ромул рыдал. Кинулся на грудь Рему, орошая его рубашку жаркими слезами. Рем обнял его, прижал к себе его белесую, с редкими волосами голову. Гладил, утешая, как малого ребенка:

— Ну не надо, Витя… Все хорошо… Все будет, как ты задумал.. . Если хочешь, я подам в отставку… Устроим досрочные выборы… Ты снова станешь Президентом России…

— Прости, Артур, — сквозь слезы, едва выговаривал Ромул.

Они сидели в гостиной. Ромул комкал мокрый от слез платок, изредка вздрагивал. Нос его хлюпал, был красный. Белки розовели, как у кролика. Рем спокойно его разглядывал.

— А помнишь? — Ромул нуждался в воспоминаниях, которые свидетельствовали об их светлой нерушимой дружбе.— Помнишь того жильца, который обитал в четвертом подъезде на втором этаже? Такой старомодный господин, фетровая шляпа, галстук-бабочка, всегда чуть-чуть подшафе. Встретил нас и насыпал в пригоршни конфеты «Мишка на севере».

— Помню, — ответил Рем.

— А помнишь, как в лесу набрели на гнездо тетерки? Раздвинули ветки, а она сидит на яйцах, шея вытянута, взгляд умоляющий, словно просит: «Люди, не троньте меня. У меня будут дети». Мы снова сдвинули ветки и ушли поскорее.

— Коричневая, серая в крапинках, шея с зеленым отливом.

— А помнишь, на школьному балу поспорили? Кто подойдет к классной даме Семалии Трахтенберг и пригласит ее на танец. Я подошел, пригласил. Танцевал с ней, чувствуя ее большую грудь, твердые соски. Слегка прижал к себе, и она мне ответила тем же.

— Красивая женщина. Искушение для подростков.

— Никогда не забуду, как ты прикрыл меня своим телом. На Второй линии Васильевского острова вырулил этот джип, и автомат хлестнул. Потом мы отыскали этих вольных стрелков. Теперь на их могилках березки уже большие.

— Да, дорогой мой. Много пережили, всегда помогали друг другу. Будем и впредь помогать. Дружба превыше всего. Давай-ка, выпьем за дружбу. У меня есть великолепный коньяк. — Рем поднялся и вышел в соседнюю комнату, где размещался бар.