Я вновь взялся за руль.

Куда я попал?

Хорхе Репид, Дерри… Бородач и компадре… Дежурный и инспектор… Наконец, этот блеф с отправкой в Манаус… У меня голова шла кругом.. Что это за обсерватория? Не одна ли из тех фирм, что, запрятавшись в укромном месте, производит наркотики?.. Вряд ли. Зачем прятаться в сельве? Каменные джунгли Сан-Пауло или Рио удобнее…

«Сумерки»… Я невольно усмехнулся.

Проезжая под каменной, слепой, как скала, стеной обсерватории, подумал - кем она заселена, кроме дежурного и инспектора? Почему никто не выйдет, не остановит машину?

И опять усмехнулся: с одной стороны река, с другой сельва. Куда я уйду?

Но уйти я решил твердо. Остановил «джип» на пустом пирсе, закурил, еще раз обыскал машину. Перерыл все уголки, заглянул под капот, под сиденья, но, кроме сумки водителя с сигаретами и термосом с кофе, ничего не нашел.

Под легким крытым навесом аккуратно стояли весла. Взяв пару, я бросил их в привязанную к скобе лодку. Я никому не давал никаких обещаний, с меня не брали подписок, я волен сам выбирать свой путь. По крайней мере, оставаться там, где на тебя покушались, бессмысленно… И в последний раз бросив взгляд на бетонные стены, на «джип», сиротливо застывший под ветками фуксий, я решительно оттолкнул лодку от берега.

Весла скрипели. Я бросил их, предоставил себя течению. До боли в глазах всматривался в свисающие повсюду воздушные корни мангров.

Будут ли меня преследовать? Скоро ли обнаружат «джип»? Скоро ли найдут тело водителя? Как оправдываться, если меня обвинят в убийстве?

Я поежился, вспомнив, как странно и страшно шуршал песок, стекая на труп свалившегося с берега водителя…

А шеф!

Я с раздражением вспомнил о шефе. Он раньше меня узнал о том, что в Либейро нет никаких обсерваторий. Но это его ничуть не смутило!

Впрочем, шеф тоже не знал, где я нахожусь. Иначе я сидел бы сейчас не в лодке, а в резиденции Фила Симонса и слушал бы не тишину, а брань репортера по поводу загубленных сыростью пленок.

Смеркалось.

Увидев большой остров, я причалил. Он порос пальмами, но вдоль берега тянулась неширокая каменистая полоса, и я вытащил лодку повыше, надежно укрыв ее за кустами. Теперь, если река выйдет из берегов, лодку не унесет. Сигареты у меня были, и был кофе. Я хотел открыть термос, но странные звуки - будто невдалеке проволокли по камням что-то металлическое - заставили меня привстать, осторожно выглянуть из-за кустов. Я не ошибся - на острове были люди. Они вышли из длинной деревянной баржи, причалившей чуть ниже того места, которое и я выбрал для высадки, и теперь разгружали явно тяжелые, плоские ящики.

С реки сверкнул фонарь. Раз, другой… Кто-то крикнул по-испански:

- Где Верфель?

- Еще не пришел,- ответили с берега.

Затаившись, я следил за людьми. Можно ли им открыться?… Ругаясь, один из них пошел берегом в мою сторону и сразу наткнулся на лодку.

Теперь можно было не прятаться. Я спустился по плоским камням и окликнул неожиданных гостей. Они повернулись ко мне и замерли, как перед Курупури.

Все пятеро были почти одного роста и в одинаковой форме - полосатые полотняные рубашки, шорты, тяжелые башмаки. Ближайший ко мне, рыжий, веснушчатый, с глазами, под которыми отчетливо набрякли мешки, сунул руку в карман, сплюнул, резко спросил:

- Что ты делаешь на острове?

- Ловлю рыбу.

Они переглянулись. Моя ложь была очевидна.

- Ты один?

- Жду товарищей.

- Не лги. Не будь виво!

Они принимали меня за проходимца - виво. Но это было лучше, чем снова попасть в обсерваторию со столь странным названием. А неизвестные вновь спрашивали меня:

- Чем ты ловишь рыбу? Ты кто? Твои товарищи - они тоже рыбаки? Их много? Или их совсем нет?

Один из них, нервничая, ткнул меня в бок кулаком.

Но на реке снова сверкнула мигалка, и они забыли обо мне. Да и я обо всем забыл, потому что по реке медленно двигалась… субмарина! Вот оно - начало легенд о боиуне, обманывающей индейцев и серингейро!

Медленно, с какой-то даже торжественностью субмарина миновала остров и вошла в широкую протоку. Я напрасно искал взглядом опознавательные знаки. Их не было.

А потом из протоки выскочил катер. Вслед за накатившим на берег валом он мягко ткнулся в песок, и с борта спрыгнул компадре - тот самый, что вывел меня из сельвы. И я услышал, как, указав в мою сторону рукой, он спросил:

- Кто это?

- Виво! - заявил рыжий.- Спроси, Отто, зачем он на острове?

Верфель, именно так звали прибывшего, подошел и холодными пальцами задрал вверх мой подбородок.

- Компадре…- он узнал меня.- Не думал увидеть тебя так быстро.- Последние слова он явно подчеркнул.

- Этот человек - виво! - повторил рыжий.

Верфель не ответил рыжему, поманил меня пальцем, отвел на берег, к катеру, и тут, пристально и холодно уставившись на меня, спросил:

- Что видел?

Я пожал плечами. Верфель говорил по-испански, но в речи его явственно слышался акцент.

- Вы иностранец? - спросил я.- Немец? Из латифундистов?

- Моя родина - «Сумерки»,- холодно заметил он.

Его тон меня возмутил:

- Я помню, что примерно так сказал в свое время химик Реппе, ставивший опыты на людях в стенах концерна «ИГ Фарбениндустри». Он скупал польских женщин по сорок марок за каждую и еще находил, что это дорого. А на допросе сказал: «Моя родина - «ИГ Фарбениндустри»…

Верфель холодно усмехнулся. Он не придал моим словам никакого значения. Отвернулся, раскурил сигарету, а потом ровным, бесцветным голосом заметил:

- Безопаснее всего спускаться по реке утром.

И вдруг мне показалось… Вдруг мне действительно показалось, что Верфель ждет… Что он ждет удара!.. И я, правда, мог ударить его, ударить, а потом угнать катер, и вряд ли меня смогли бы догнать.

Но ударить человека, стоящего ко мне спиной, я не мог. Я вообще не мог ударить человека. Это не было трусостью. Мне мешал целый комплекс весьма серьезных причин.

Время ушло.

- Бор! - крикнул Верфель.- Проводи виво!

И, повернувшись ко мне, презрительно процедил:

- Я не имел чести знать Реппе. Но в ответе его есть достоинство.

Недовольно ворча, рыжий спустился к катеру.

- Виво! - выругался он.- Безродный бродяга!

Катер медленно сносило течением. Верфель с берега взглянул на нас, но ничего не сказал. Дождался, когда заработает мотор, и поднялся к работающим наверху людям.

Недалеко ушел я от обсерватории - часа через два катер ткнулся носом в пирс.

- Иди, виво! - раздраженно выругался рыжий.

Он не собирался меня провожать. Мало того, тут же оттолкнул катер от пирса и исчез в темноте. Я остался один, и ничто тут за это время не изменилось - даже «джип» стоял там, где я его оставил. Минуту подумав, я шагнул к навесу, под которым хранились весла, но там, под навесом, вдруг проявилась неясная угрожающая тень… Что ж… Я влез в машину и дал газ.

Дежурный встретил меня у лифта.

- Меня просили проводить вас в музей,- добродушно, с тайным укором произнес он.- Ваша комната занята.

- Гости? - не без иронии спросил я.

Он не ответил. Улыбнулся. Он, кажется, действительно ничего не знал, ничего не подозревал. И предложи он мне билет до Манауса, я бы, наверное, растерялся.

Ах, да, билет!

Я вытащил билет из кармана и протянул дежурному. Он покачал головой.

- Думаете, пригодится? - спросил я.

- Разумеется.

В лифте дежурный был крайне предупредителен. В музей не вошел, но я слышал, что лифт ушел не сразу,

А потом в темном помещении, где я оказался, вспыхнул свет.

Я вздрогнул.

На стене, прямо передо мной, была начертана огромная свастика.

Будь свастика в другом месте, я принял бы ее за солярный знак. Но тут, пауком распластавшись на стене, она занимала слишком видное место, чтобы придавать ей столь невинный смысл. Другую стену занимали портреты и огромная карта полушарий. Больше в зале ничего не было. Даже стула.