До проникновения на Мангышлак русских рыбопромышленников весь улов продавался скупщикам, приезжавшим на определённые места торга. Такими местами были Тюб-Караганская бухта и станица Николаевская. К югу от Тюб-Караганского залива — Урлек, Аралды, Кизыл-Узен, Аленсандр-Бай, Кызык, Киндерли, Суя, Бек-Даш, к северу от Тюб-Караганского залива — Тюб-Караганский мыс, остров Кулалы, Караган, Джигалтан, Сарыташ и многие другие. В крупные торговые пункты, например в Астрахань, возможности доставлять рыбные товары у них не было. Они не имели для этого соответствующих судов.

Другим дополнительным видом промысла была охота на птиц.

Горы Кара-Тау, тянущиеся вдоль плато с юга на северо-восток, и Каспийское море оказывают заметное влияние и на климат, и на развитие животного мира Мангышлака. Здесь малоснежная зима, и потому фауна очень богата различными породами птиц. Севернее города Форт-Шевченко в мелководном Мангышлакском заливе в период зимовки можно было наблюдать огромные стаи белых фламинго. Вдоль кромки воды постоянно снуют юркие кулики. Ранее здесь водилось множество уток, гусей, лебедей. Кстати, лебединый промысел организовывался довольно просто. Завидя издали стаю плавающих лебедей, охотники садились в очень лёгкие будары и, построясь в ряд или дугой, старались постепенно загнать их в какое-нибудь известное им глухое место, не имеющее протока. Затем одна партия охотников, оставаясь на лодках, заграждала птицам обратный путь, а другая, выскочив, нападала на них. Однако, загнанные в тупик, смышленные лебеди не всегда ловились этим средством: завидя охотников, они рассыпались врозь и старались уплыть от преследователей в открытое море.

Зимой мангышлакцы занимались и тюленьим промыслом. Этот промысел тоже сравнительно прост, хотя и требовал определённой сноровки и знания поведения животного. Животных били из ружей, когда они плавали на льдинах, весной — баграми на островах, когда они выходят вылёживаться. Ныне лебеди здесь встречаются редко. Бороздящие во всех направлениях моторные рыболовные и транспортные суда отпугивают их, и они теперь улетают в более глухие уголки. Однако на побережье сохранились места, где лебеди собираются на линьку. Основной же профессией мангышлакцев было рыболовство.

Но заниматься мирным трудом и торговлей с соседями свободолюбивым жителям этого побережья, как и их южным сородичам, не давали персидский шах и хивинский хан.

Сделавшие туркмен объектом своих набегов, — они не теряли надежды поработить их.

Чтобы избежать влияния Персии и Хивы, измученные преследованиями туркмены Мангышлакского побережья тоже решили прибегнуть к покровительству сильной державы — России, начавшей устанавливать в то время торговые связи с ними. В великой державе они видели надёжную экономическую опору, а в русском царе — своего покровителя. Но дать им положительный ответ на их неоднократные обращения о принятии их в русское подданство, царское правительство не решалось. Русский царь не видел в этом выгоды.

Не выдержав претеснений местной феодально-родовой знати, в 1813 году коренные жители Мангышлака туркмены-абдалы самовольно переселились в Астраханскую губернию. В 1814 году из Мангышлака в Астраханскую губернию откочёвывает другая группа туркмен, предводительствуемая старшиной Балты-Ниязом. Особенно велико было стремление перейти в подданство России среди туркменской бедноты, на которую ложилась вся тяжесть гнёта феодальных властителей.

В 1812 году в Астрахань прибыли представители крупного туркменского племени — човдуров с заявлением от двух тысяч трёхсот семей о желании принять русское подданство и переселиться в Россию. В 1813 году в Астрахань прибыла другая делегация туркмен с просьбой присоединить их к России. Особенно стремились принять подданство России неимущие слои населения. «Означенные депутаты, — говорится об этой делегации, — есть беднейшее состояние и не имеет никаких средств снискать себе пропитания».

Наконец в мае 1813 года русское правительство приказало командующему Каспийской флотилией подготовить суда для перевозки човдуров на русский берег Каспия. Пока шли эти приготовления, «означенные депутаты, — как доложил генерал Ртищев в Петербург в начале 1813 года, когда он возвратился в Астрахань, — ему объявили, что не только все туркмены того рода к переселению готовы, а что присоединились к ним ещё три тысячи шестьсот семей родов: кохдавлиева, игдырова и иогфриева, так что всех составилось пять тысяч девятьсот семей». Не имея возможности перевезти такое количество людей сразу, власти приказали Ртищеву переправить на военных судах сначала две тысячи триста семей из рода човдура; остальные три тысячи шестьсот семей из других родов предполагалось переправить позже. Оставшаяся часть човдуров в 1814 году тоже обратилась к астраханскому генерал-губернатору с просьбой переселить их в пределы русского государства.

После принятия русского подданства прибрежные туркмены Мангышлака хотя и избавились от нашествия поработителей, но жили по-прежнему в постоянной нужде.

С начала 80-х годов прошлого столетия в Мангышлакский уезд проникли астраханские рыбопромышленники. Сложившаяся на Мангышлаке, как и в других районах побережья Каспия, система взаимоотношений между рыбопромышленниками и рыбаками превратилась в открытую форму жестокой эксплуатации. По всему восточному побережью Мангышлака от Форт-Александровска до Киндерли рыбопромышленники, имея возможность нанимать рабочих со стороны и располагая соответствующими орудиями лова и судами, производили массовый лов сельди неводами. При этом они не учитывали того, что неводы разбивают сельдь косяками, и она уходит в глубь моря. Этим самым они лишали добычи бедных рыбаков, которые могли ловить сельдь только ставными сетями близ побережья.

Очень плохим был улов, например, и в 1888 году. Это сильно отразилось на материальном положении жителей станицы Николаевской, для которых рыбный промысел был единственным источником существования. Понеся большие потери во время урагана весной того года, они впали в долги, а плохой улов в 1889 году их положение ещё более ухудшил. В их порт изредка заходили купеческие суда с продовольствием и другими товарами, но покупать даже необходимое население не могло: было не на что. В 1901 году на участке Киндер ли весь берег был загромождён шалашами с чанами для соления сельди — здесь занимались ловлей неводами двадцать пять промышленников.

В 1901 году не имели совсем улова сельди по той же причине поселяне местечка Урулю-Николаевка. В их водах тоже были расставлены неводы промышленников. Жители протестовали против такого произвола, просили местные власти навести порядок в этом жизненно важном для них деле. «Лов сельдей неводами, — писали начальнику Мангышлакского уезда в своём прошении от 17 августа 1901 года жители Форт-Александровска и Киндерли, — приносит пользу только людям богатым, а мы, поселяне, народ бедный и неводами ловить не можем».

С другой стороны их притесняли жёсткие правила и условия, которые царское правительство выработало якобы с целью упорядочения лова рыбы. По этим условиям, начиная с 1874 года, каждый ловец обязан был брать билет на право лова рыбы в течение всего года. Стоимость билета зависела от класса лодки. Если лодка служила для прибрежного лова, то билет стоил пять — десять рублей. Если рыбацкая лодка могла выходить в открытое море под парусом, то рыболов должен иметь билет стоимостью двадцать пять рублей. Но и это не было пределом. Под тем или иным предлогом билет постоянно дорожал. В 1902 году его стоимость дошла до пятидесяти двух рублей пятидесяти копеек, что, несомненно, для населения было новым тяжёлым бременем. Кроме сборов на право лова, рыбаки платили другие налоги, и потому даже в лучшие годы, когда улов был более или менее хорошим, они еле сводили концы с концами.

Лов рыбы каждого вида разрешался только в определённые сроки; запрещалась ловля наживными снастями в местах, даже если иной способ лова применить было нельзя.

С 1 января 1901 года был запрещён бой тюленей (с 15 декабря по 15 февраля — лучшее время для этого вида промысла). Ранее до введения этого запрета промысловики на тюленей старались добраться до отдалённых мест, где залегал тюлень, в первых числах января, потому что промысловая путина начиналась в феврале и в начале марта. Установленный же запретный период тюленьего убоя отнимал у промысловиков целый месяц, ограничивая время боя всего двумя неделями.