И вдруг в разгаре беседы Никитин тяжело вздохнул и сказал:

—  А все-таки свинство, что у нас нет приемника. Живем, как в лесу: ни радио, ни газет. Вот бы сейчас Москву послушать, а?

Люди сразу притихли: как же можно было забыть, что сегодня 6 ноября? Хорошо тем, кто в полку: у них ведь мощный радиоприемник.

—  Наверное, сейчас бомбят, сволочи! — с сердцем высказал Труд.

И все поняли, о чем идет речь: конечно, немцы обязательно постараются испортить праздник москвичам бомбежкой.

—  Ну, положим, это не такое простое дело сейчас — бомбить Москву, — возразил Покрышкин. — Им дешевле обошлось бы прямо на земле, еще до взлета, жечь свои «юнкерсы»: летчики остались бы целыми. Но праздник Москве, конечно, не в праздник.

Он вспомнил затемненные улицы столицы, безлюдные тротуары, баррикады на перекрестках, вспышки зенитных разрывов в небе, и беспокойное чувство овладело им. Тяжко было вспоминать всякий раз, что немцы — у ворот Москвы. А тут еще загалдели сержанты, наперебой вспоминая, кто как встречал праздник в прошлом году, где какие были вечера, как прекрасно были иллюминованы города, какие балы устраивались на площадях, на каких пирушках кто гулял...

—  Хватит! — сказал вдруг резко Покрышкин. — С вами в самом деле в детство впадешь. Надо было хоть с мастерскими связаться, что ли? Наверняка у них праздничный вечер был. А мы тут... Как медвежата в берлоге, как дикари, честное слово! Объявляю на завтра торжественный вечер. Ясно?

И он приказал технику приготовить на утро «Ути-4» к полету, решил слетать с утра пораньше в полк посоветоваться. Ему приходилось многое делать в жизни, но в роли организатора торжественного вечера он выступал в первый раз.

Утром, как назло, сел промозглый туман. Его едкие, тяжелые белесые волны без конца плыли над летным полем, сырость пронизывала до костей, даже меховой комбинезон не спасал от холода. Лететь в такую погоду было неблагоразумно. Но упрямство Покрышкина взяло верх, и он взлетел. С трудом добравшись до Новошахтинска, Саша кое-как разыскал в густой мгле посадочную полосу и сел. Поеживаясь, отряхивая снятым шлемом осевшие на комбинезоне капли влаги и стуча бурками, Покрышкин вошел в помещение командного пункта. И сразу же к нему бросился с умоляющим лицом начальник связи.

—  Ради бога... тс-с-с!.. — прошептал он и указал пальцем на приемник.

Саша, подняв глаза, увидел, что в помещении полно людей, жадно прислушивавшихся к неровному, глухому шуму, напоминавшему рокот далекого прибоя, — этот шум доносился из репродуктора. Он присел рядом с Крюковым и тоже стал слушать.

Вдруг чей-то голос явственно сказал:

—  Торжественное заседание, посвященное двадцать четвертой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, объявляется открытым...

Крюков жарко зашептал на ухо Саше:

—  Это запись на пленке... Заседание, оказывается, вчера вечером было... А сегодня на Красной площади был парад.

—  Парад? На Красной площади? — изумился Покрышкин.

—  Ну да. Парад!..

Все зашикали на Крюкова и Покрышкина. Пал Палыч осекся.

Покрышкин даже покраснел от волнения и весь взъерошился. Все это было так неожиданно и так радостно: и то, что состоялось торжественное заседание в честь годовщины Октября в Москве, хотя фронт у самых ее стен, и то, что даже традиционный парад на Красной площади тоже состоялся назло всем чертям! На душе стало теплее: Москва держится, Москва борется! Значит, все будет в порядке, как бы тяжело ни приходилось теперь.

Девятого ноября полк перелетел в станицу Ново-Золотовскую, широко раскинувшуюся на берегу Дона, там, где в него впадает Северный Донец: затишье кончилось, битва за Ростов и Дон возобновилась с новой силой. В этот же день в Ново-Золотовскую перебрались и сержанты. Один «МИГ» Покрышкин привел сам, второй доверил Труду. Андрей был очень польщен этим, но вскоре опять приуныл: машин становилось все меньше, и на-боевые задания летали лишь самые опытные летчики.

Работу истребителей сильно затрудняли морозы и вьюги. Особенно тяжело доставалось техникам: изношенные, много раз бывавшие в боях самолеты часто выходили из строя, их приходилось без конца чинить на ветру, под открытым небом. Летать же надо было каждый день: полк нес разведывательную службу.

Чаще всего на старт выруливал бурый, весь заплатанный «МИГ» с большой единицей на хвосте. Его обслуживал техник Вахненко — усталый, измученный бессонницей человек, про которого говорили, что по упорству он ровня Покрышкину. «Единицу», как звали в просторечии этот «МИГ», Вахненко принял еще тогда, когда Саша и его друзья пригнали из Москвы новые самолеты. В те дни на «единице» летал Морозов. Потом, в разгаре битвы за Таврию, сломалась в моторе шестеренка. Немцы стремительно продвигались вперед. Полк отходил на восток. Как быть с самолетом? Вахненко прицепил его к грузовику и повез в Геническ, рассчитывая там найти запасную деталь. В Геническе поиски его не увенчались успехом. Немцы были близко. Ходили слухи, что пути на восток уже перерезаны. Вахненко все же потащил самолет дальше — в Володарку. Здесь ему удалось, наконец, разыскать шестеренку. «МИГ» ожил, и Покрышкин перегнал его в Астраханку. Это было как нельзя более кстати: машин в полку не хватало, и теперь на «единице» летали по очереди Фигичев, Барышников и Паскеев.

Вскоре мотор опять сдал. Упрямый Вахненко снова стал искать, где бы отремонтировать его. Так со своим самолетом он протащился через все Приазовье, терпя всяческие мытарства и не раз подвергаясь опасности быть отрезанным от своих. Он побывал в Обрыве, в Таганроге, в Ростове, в Злодейской и, наконец, в Аксае разыскал-таки новый мотор. Сейчас самолет снова был в строю, и летчики готовы были на руках носить вечно замасленного, обмороженного техника.

Оставался в строю и «МИГ» с голубой цифрой «5» на хвосте. «Голубую пятерку» обслуживал Гриша Чувашкин — тот самый техник, который когда-то провожал Покрышкина в полет к Запорожью. Этот «МИГ» был из той же партии, что и «единица». Он так же часто требовал ремонта, и Гриша после каждого полета долго возился у машины, проклиная войну и стылый металл, прихватывавший пальцы.

Летать приходилось в любую погоду. В снегопаде и тумане исчезал горизонт, занесенная снегом земля казалась мертвой белой пустыней, ориентироваться на местности было чрезвычайно трудно. К тому же машины обледеневали. И все-таки Крюков, Фигичев, Покрышкин продолжали делать свое дело. Воздушная разведка учила их точности, настойчивости и терпению. Летчики знали, что сведения, которые они доставляют, необычайно важны командованию.

Обстановка на фронте оставалась сложной. Перегруппировавшись и пополнившись, армии генералов Шведлера и Клейста яростно штурмовали нашу оборону, силясь завершить завоевание Донецкого угольного бассейна и завладеть Ростовом, — Шведлер и Клейст рассчитывали разместить там свои войска на зимние квартиры.

Все атаки противника с запада и со стороны Новошахтинска потерпели неудачу. Тогда Клейст, выбрав новое, более удобное по условиям местности направление, бросил на Ростов свою 1-ю танковую армию. Танки прорвались к городу. Защитники Ростова упорно продолжали борьбу на улицах, встречая атакующие танки огнем пушек и противотанковых ружей. Но войска Клейста располагали огромным численным перевесом, и им удалось, потеряв пятьдесят пять танков и несколько тысяч солдат и офицеров, овладеть Ростовом. Это произошло 21 ноября.

Гитлеровцы поспешили широко разрекламировать свой успех. Однако очень скоро им пришлось пожалеть об этом: общая обстановка на Южном фронте складывалась уже не в пользу Клейста и Шведлера.

Еще до того, как фашистские танки ворвались в Ростов, советские войска, совершив перегруппировку, предприняли контрнаступление, нанося удары во фланги и в тыл гитлеровцам. Правда, техники и людской силы все еще не хватало и наступление развивалось медленно, поэтому предотвратить захват Ростова не удалось. Но разведчики, постоянно летавшие над полем боя, отчетливо видели, что происходит что-то необычное. Покрышкин вспоминал контрудар, нанесенный летом под Мелитополем. Тогда наши войска тоже наступали, тоже громили фашистов и отбирали у них обратно деревни и железнодорожные станции, но силенок у нас совсем было мало, и успех не мог быть прочным. А сейчас... Сейчас развертывалась операция крупного масштаба, в которой участвовало несколько армий: 37-я, сформированная из дивизий, выведенных в резерв с Юго-Западного и Южного фронтов, 9-я, прошедшая долгий и трудный путь от Прута до Дона, 18-я и 56-я отдельная.