—  Вот, когда некоторые пишут, — продолжал он, — все вроде получается очень просто: взлетел, сбил, сел, опять взлетел. Даже красиво! Ас, мол, и тому подобное. Вот Покрышкин уже шестой десяток добивает — это верно. Ну, и у меня и у других немало есть на счету. А почему многие из наших, и даже очень хороших ребят, не только ни одного фашиста не сбили, но сами в первом же бою погибли? Выходит, не любой становится героем?.. Но я опять тебе говорю: это не для прославления избранных, нет! Я к тому, что история с асами не нами придумана. Она к нам с той стороны пришла, — Клубов махнул в сторону фронта. — Это они завели моду летать с чертями да с тузами пик на фюзеляже, и кое-кто из наших обезьянничать стал. А Саша Покрышкин — хоть он и полковник и комдив — для меня все равно Саша, потому что он настоящий боевой товарищ. Так вот, Покрышкин по-другому рассуждает: искусство истребителя — наука и труд. Конечно, тут и вдохновение требуется и интуиция, но это все-таки не стихи писать. Тут девять десятых учебы и труда и одна десятая вдохновения и интуиции — вот как Золотые Звезды зарабатываются...

Клубов на минуту задумался. Потом он потер шершавыми пальцами свой чистый юношеский, не тронутый ожогом лоб и сказал:

—  И еще. Помнишь, как Ленин писал... Были когда-то такие, как их звать, — не то пораженцы, не то ликвидаторы, — нет, путаю, я уже теперь забывать стал, а в школе хорошо помнил, — в общем были такие неправильные люди, которые говорили: герой все, а толпа ничто! Так вот Ленин этим неправильным людям давал тогда чертей. Он им отвечал: ерунду, мол, вы говорите, не герои историю делают, а история делает героев. Верно? Вот и Покрышкина история сделала, и Крюкова, ну и меня, и всех нас, а мы, конечно, всем народом делаем историю...

Я смотрел во все глаза на своего нового знакомого. Сказать по правде, я не ожидал такого интересного разговора, тем более что мне рассказывали о Клубове много такого, что не вязалось с этими его словами. Говорили, что он сорвиголова, отчаянной души человек, с трудной и не всегда прямолинейной биографией. А Клубов, еще раз строго взглянув на меня, продолжал:

—  Вот ваш брат все пишет о летчиках, о героях опять же. Знаем, что герои. Мне уже надоело корреспондентам рассказывать, как я горел. Ему интересно это расписывать, а мне вспоминать больно. И почему он не пойдет к техникам, не расспросит их, как они работают? Героев Советского Союза летчиков много. А почему не дают Золотые Звезды техникам? Я тебя спрашиваю! Вот, к примеру, приезжает фоторепортер из «Красной звезды»: «Желаю снять вас, товарищ Герой Клубов». А я ему говорю: «В одиночку сниматься не буду, сними меня с моим техником, с которым я всю войну прошел и который и в снег, и в дождь, и в пургу из любого летающего гроба за ночь самолет делал, чтобы я на нем утром фашиста сбил!»

—  Нет, — с силой сказал Клубов. — И если ты с честным намерением к нам приехал, учти все это. Нашему народу не нужно с нас, летчиков, иконы писать. Ты так о нас расскажи, чтобы любой школьник прочел и подумал: «Да, трудное это дело. Но если с душой взяться и поту не жалеть, ну, так не Покрышкиным, скажем, а таким, как Андрюшка Труд, стать можно. Но только не прячь, пожалуйста, трудностей, и всяких наших бед, и несчастий, и даже смертей. А то ведь, знаешь, сколько нам навредила довоенная кинокартина «Если завтра война»? Дескать, раз-два — и в дамки! А что вышло? Вот то-то!.. А сейчас иди. Я спать буду: завтра мне летать...

Этот памятный разговор состоялся у нас вечером 28 октября 1944 года, а два дня спустя Клубов, тренируясь на «Лавочкине-7», разбился насмерть. Человек, истребивший до полусотни гитлеровских самолетов в трудных воздушных боях, погиб, как это бывало, до обидного нелепо. При посадке закрылки оказались неисправными. Поэтому Клубов сел с большим перелетом и попал в болотный грунт. Колеса зарылись в грязь, полный капот — и смерть.

Вся дивизия оплакивала этого храброго и умного человека с чистой душой. И я посчитал своим долгом, прежде чем начать рассказ об Александре Покрышкине и его боевых друзьях, помянуть добрым словом этого человека, чьи советы, высказанные в осеннюю фронтовую ночь, прозвучали как завещание солдата молодому комсомольскому журналисту.

Работая над этой книгой, я старался следовать его советам, хотел показать, как рядовые советские молодые люди, начавшие войну безвестными и неопытными пилотами военно-воздушных сил, сумели пройти через все испытания тяжкого 1941 года и стать первоклассными мастерами своего дела, грозой авиации Геринга.  

Хорошо весной в Бельцах!

Сады, владеющие городом, окутаны бело-розовой дымкой. Ветвистые клены и каштаны, выстроившиеся шеренгами вдоль каменных тротуаров, машут прохожим своими пахучими ветвями. Усики виноградных лоз, устремленные к горячему белому солнцу, карабкаются по резным балясинам тенистых веранд...

И все в Бельцах весной такое яркое, ослепительно чистое, красочное, непривычное для северянина: и эти канареечные дома, и вот эта ярко-голубая церковь под цинковой крышей, и необыкновенные пестрые вывески, и мостовые из белого камня, и ленивый немноговодный Рэуц в зеленых камышах. Кажется, здесь словно огромную цыганскую шаль накинула на себя бессарабская земля!

И вот цокает копытами сытый конь; мягко катится на дутых шинах высокий фаэтон; загорелый бородатый возница, лениво щелкая длинным бичом, мурлыкает какую-то свою песенку, недопетую на вчерашней гулянке. Покачиваются на кожаных подушках юные пассажиры — зеленые гимнастерки, серебряные птицы на рукавах, малиновые кубики в голубых петлицах. До аэродрома несколько километров, почему и не отдать рубль извозчику?

Вот уже скоро год, как молодой 55-й истребительный авиаполк перекочевал из Кировограда в Бессарабию. Он был сформирован 15 сентября 1939 года. В нем собрались разные Люди: и бывалые летчики и зеленая молодежь, только что вышедшая из стен училища. Как часто бывает в таких случаях, полк долго жил шумным и беспокойным биваком.

Летчики гордились тем, что их 55-й одним из первых получил новые скоростные истребители «МИГ-1». Говорили, что в боях на большой высоте, до восьми тысяч метров, им нет равных во всем мире. До этого летали на старых машинах — сначала на «доисторических» «И-5» и «И-15-бис», потом получили курносые «И-16», прославившиеся в боях в Испании, но с тех пор уже устаревшие. «МИГи» были доставлены в полк совсем недавно, в апреле, но летчикам так не терпелось овладеть ими, что, работая с превеликим энтузиазмом, почти все уже не только изучили новый самолет, но и успели полетать на нем.

Работали в полку много, приходилось заниматься и не своим делом: в Бельцах раньше не было авиационной базы, поэтому летчикам пришлось помогать строителям. Они часто устраивали воскресники, субботники: надо было побыстрее забетонировать взлетно-посадочную полосу, построить бараки, вымостить шоссе к аэродрому.

Жили летчики пока что в юроде, на частных квартирах, столовались в веселых молдаванских ресторанах с шумливыми, темпераментными музыкантами и дешевым бессарабским вином.

Командир полка майор Иванов, лихой мастер воздушной акробатики и поэт в душе, по вечерам читал друзьям наизусть целые главы из пушкинских поэм, а иногда и собственные стихи. Втайне майор считал себя неудачником: сколько раз просился добровольцем на боевые дела — не пустили ни в Испанию, ни в Монголию, когда шли бои на Халхин-Голе. Это очень обижало его, но он старался не подавать виду и скрывал свою тоску под напускной веселостью.

Командир полка, конечно, отдавал себе отчет в том, что, в сущности говоря, уже пора было бы завести более жесткие порядки, подтянуть воинскую струнку. Но, видя, что летчики летают и учатся неплохо, не спешил, выжидал, пока люди еще ближе узнают друг друга, пока накрепко завяжутся узы воинского братства...

Фаэтон уже перекатился через мост, и теперь копыта коня глухо стучали по грунтовой дороге. В такое погожее утро не хотелось думать ни о чем серьезном. И вдруг широкоплечий старший лейтенант с волевым угловатым лицом, озаренным ясными серыми глазами, сказал, продолжая мысль, которая, видимо, не давала ему покоя: