— Иду. Павел Иванович, вы вот в гардеробе оставили плащ, зонт. В плаще никаких документов не оставляли, указывающих на вашу работу?

— Что вы, Алексей Григорьич, чисто профессиональная привычка — быть совершенно чистым, особенно в подозрительном месте.

Они договорились, во сколько созвонятся на следующий день. Павел Григорьич ещё предложил Лёхину завести себе электронную почту для переписки…

Лёхин закрыл за детективом дверь, мельком глянул на прислонённую в угол гардинку. Закрыл дверь вторую — и замер. Перед глазами замаячила картинка: Павел Иванович встаёт из-за столика, идёт к симпатичной ему девице, приглашает потанцевать. Она соглашается. Во время танца, медленного и спокойного, есть возможность поболтать о пустяках — о погоде, например. Девица говорит детективу что-то вроде: "Какой вы милый!" и дружески, как думает Павел Иванович, чмокает его в щёку. Они продолжают танцевать, но у детектива вид уже несколько другой, и девица деловым тоном спрашивает: "А кем вы работаете?" Услышав ответ, перепуганная девица зовёт хозяина или делает ему какой-то знак, по которому тот понимает, что клиент для "Ордена Казановы" опасен, и посылает мальчиков-красавчиков незаметно убрать неугодного…

Но, несмотря на воображаемую яркую картинку, Лёхин сразу задался вопросом: почему "убрать неугодного" потащили в тупиковый коридор, когда легче его вытащить через парадный вход, объяснив любопытным гостям, ежели таковые найдутся, что товарищ слегка перепил? И почему Павел Иванович сегодня не выглядит влюблённым, если на него вчера, возможно, наслали любовный морок?

— Елисей, — позвал он, вернувшись на кухню.

— Аюшки, Лексей Григорьич? — Домовой пятился к краю верхней полки, таща за собой большую банку с мукой.

— Подожди-ка.

Лёхин ухватил банку и спустил на подоконник.

— Блинчиков к ночи нажарю, — объяснил домовой. — А чего спросить хотел, Лексей Григорьич?

— Елисей, а если на человека навели… ну, я не знаю, как назвать, в общем — его влюбили, это можно увидеть? Ну вот как я призраков увидел?

— Глаза посильнее должны быть, — задумчиво сказал Елисей. — Любовь — материя тонкая, так просто не разглядишь.

— Я не о самом чувстве, а о наведённом. Вот, например, на госте нашем…

— Эх, Лексей Григорьич, раньше надо было спрашивать, я б присмотрелся.

Лёхин только вздохнул. Мда, хорошая мысля всегда приходит опосля…

22.

Фотографии пришлось завернуть в прозрачные пакетики — по две штуки, чтобы не вынимая разглядеть можно было.

А из квартиры Лёхин выходил — так и не понял: то ли просто вышел, то ли Шишика спас. Когда оборачивался дверь закрыть, "помпошка" врезалась ему в грудь и суетливо свистнула в карман. А вихрь разъярённых привидений о ту же дверь едва не размазался.

Крайне изумлённый, Елисей, провожавший Лёхина (как не изумиться: несётся такая орава с явно уголовным намерением на разбойничьих рожах!), аж закричал:

— Чего ж вы это, окаянные, вытворяете-то, а?!

— Мы?! — в праведном гневе возопили привидения. — Мы вытворяем?!

Пришлось Лёхину остановиться и выслушать претензии.

А они и правда оказались справедливыми.

Шишик-то информацию с компьютера не читал, а фотографировал: посмотрел на страницу — следующую кликнул, посмотрел — следующую! Так и дальше: взгляд — клик. А привидения и первой строки не прочитали!

Лёхин глянул на карман. Невинные глазища невинного пушистого… тьфу ты — лохматого существа печально таращились из темноты.

— Елисей! — умоляюще глянул на домового хозяин.

— Блинчики!

— Приду — помогу! Успею до полуночи! Пока тесто поднимется!

— Иди уж, Лексей Григорьич, — вздохнул Елисей.

Лица привидений виновато-радостно засияли.

Лёхин закрыл дверь и тоже вздохнул. Купил, называется, себе игрушку…

… У хозяина оказалось бы меньше причин для вздохов, появись он на минуту в зале. Оставленный у включенного компьютера Линь Тай задумчиво смотрел на экран. После встречи со страшными вирусами призрачному мальчишке и его старшему другу как-то не очень хотелось напрямую в Тернет. Но сейчас что-то буквально подзуживало Линь Тая сунуть ногу в компьютер и оказаться среди непрочитанных страниц, среди неувиденных видеофильмов. И — он решился. Вплывающий в комнату Глеб Семёнович увидел тень, мелькнувшую в экранное пространство, и без раздумий нырнул следом. Почти одновременно с ужаснувшимся Дормидонтом Силычем.

Касьянушка от ужаса завизжал-заверещал. Елисей вбежал в зал и остолбенел посреди комнаты…

… До кафе надо ехать с пересадкой. Лёхин этой пересадки не любил — идти долго: сначала от остановки к перекрёстку, потом вниз, почти ещё пол-остановки до нужной, где снова садиться. Но пошёл, с трудом удерживая зонт и критически размышляя, зачем ему вообще этот зонт, если ветер сегодня не дует, а явно раздаёт пинки — э-э, под зонт, конечно. И ведь не угадаешь, с какой стороны следующий будет… Дойдя до остановки, он постоял немного, наблюдая, как налетают, с трудом останавливаясь в потоке воды, троллейбусы один за другим, и понял: в транспорт ему неохота. Там влажно, сыро промозгло. Лучше пройтись. Теплее будет.

Он обернулся. Дорога вниз, чёрно-жёлтая вечером, энергично и немного нервно плавилась: лужи кипели и взрывались; текли и разливались совершенно распоясавшиеся ручьи, на пешеходные дороги падали веера с проезжей части.

Если посчитать, то пути ему… ну… почти три остановки. "Не сахарный — не растаю", — решил Лёхин. И обувка у него неплохая: почему-то Елисей велел надеть старенькие, но добротные ботинки — недавно из ремонта, хотя вчерашняя обувь тоже неплоха и уже почти успела высохнуть. Впрочем, для заботливого домового "почти", наверное, не считается.

Интересно, почему его, Лёхина, хотели заставить заплатить за вход, а детектива пропустили просто так? Какая разница между ними? Пока в этих двух визитах Лёхин видел одно различие: Павел Иванович охране сказал, что хотелось бы поесть, когда его спросили, к кому он пришёл; а Лёхин сразу назвал имя Дианы. Немного сомнительный вывод: если тебя и в самом деле обработали, скажем, любовной магией, ты готов платить любые деньги, лишь бы лицезреть предмет обожания.

От рванувшего ветра он нырнул под козырёк грустного, обливаемого дождём газетного киоска… Кстати, теперь понятно, что произошло с Ладой. Один из мальчиков-красавчиков ей встретился. Задурманил голову и выведал, кто она. Стоп. А она знает, кто она? Знает ли, что является какой-никакой, но родственницей одного из богатейших людей города? Не-ет, она бы тогда не пропала, а начала бы частенько забегать в "Орден Казановы". Или хозяин решил, как это называется, "срубить бабки по-быстрому"? В виде выкупа? И опять возвращаемся к незнанию Лады о своём могущественном родиче… Да и Ромка… Могли ли его подловить на девицу-красавицу, понимая, что в деньгах семьи он не самостоятелен?

А может, Лёхин зря решил, что Лада и Ромка объединены "Орденом Казановы"? Не слишком ли он самонадеянно взялся за их поиск?.. Словно со стороны ему возразили: "Но не бросать же всё на полпути, когда на тебя уже столько народу надеется?"

В арке сегодня пусто. Перепрыгивая ручьи и лужи, Лёхин пробежал её, лишь раз оглянувшись на угол с приступком, где сидели вчера Бирюк и кошка. Из арки свернул налево и добрался до приметного подъезда с бетонными скамейками. И только разогнался двумя прыжками одолеть лестничку и оказаться наконец под крышей, как навстречу ему вдруг посыпался маленький народ. От неожиданности да в темноте, живой от качающихся деревьев и бегущей воды, показалась Лёхину — целая толпа. А разглядеть точно не успел: один подпрыгнул да повис, вцепившись в рукав куртки:

— Лексей Григорьич, человека побивают!

— Где?!

По печальной мокрой бороде, по унылым волосам, облепившим крупную головёнку, Лёхин с трудом признал Сверчка. А домовой правильно расценил главный, заданный Лёхиным вопрос: спрыгнул на приподъездную дорожку и помчался от дома через дорогу. Дорога небольшая — двум машинам еле разбежаться. Сразу за ней — тоже небольшая, шириной метров в пять, полоса с зеленью: ряд каких-то кустов, в которых прячутся два мусорных ящика, натоптанная тропинка в голой сейчас тополиной аллее, опять кусты. А за той полосой опять дорога перед высотным зданием.