Уволокут беднягу в "Скорую" и — что? Не худший вариант, между прочим…

Лехин наконец сообразил, что его смущает и тревожит. Когда небо сплошь в темных грозовых тучах, любой ощутит беспокойство. Странно. Из дома он вышел в солнечный свет и в чистейшее синее небо. Опять синоптики лапшу на уши навешали со своим "преимущественно без осадков"? Или вот эта темень и бесконечные, размазанные облачные волны, вот этот вкрадчивый ветерок, пока невинно вздымающий пыль и мелкий сор, как раз и относятся к "преимущественно"?

Со слухом тоже что-то не то. Куда делись воробьи? Пешеходная дорога, по которой шагал Лехин, вела по нескольким микрорайонам. Когда-то давно ее обсадили шиповником, боярышником и еще чем-то, чему Лехин названия не знал. Сначала, до района Южного Бульвара, он шел между кустами, кое-где буквально звенящими от воробьиного крика. Здесь — тишина. Там — по асфальту бегали деловитые голуби. Здесь — только шелест рваной бумаги по земле.

"Распсиховался! — сердито решил Лехин. — Правильно все. Перед грозой вся птица прячется. А ты уж готов напридумывать черт те знает что! В обычных ситуациях увидеть — как это называется? — пророческие знаки? Знамения? Не отвлекайся. Еще о постороннем начнешь задумываться, когда с насущным не кончил". Он велел себе сосредоточиться на глазах "помпошки", хотя уже было ясно, что никуда сворачивать не придется.

А отвлекаться все-таки хотелось. Например, на поздние цветы шиповника. На холодный сладкий аромат, видимо, усиленный предгрозовой погодой. Ветер опахнул разгоряченное до пота лицо. Лехин вдохнул глубже, наслаждаясь запахом, напоминающим о весне. И — брезгливо сморщился; порывом донесло еще один "сладкий" аромат — вонь от гниющей плоти. Слева. Где кусты гуще. Притворяться, что срочно понадобилось что-то сделать возле этих кустов, не пришлось. Ни сзади никого, ни впереди. Поэтому Лехин просто раздвинул ветви. В тот миг, когда он стал наклоняться над кустом, он сообразил, что увидит. "Шишик мертвых видел", — сказали домовые.

Чуть дальше корней шиповника лежала черная псина. В общем-то, слово "лежала" ей не подходило. Собаки лежат, если спят или отдыхают. Лежат и дышат. Эта — всем телом обвалилась, откинув голову, и ровным гудом гудели над ней мухи.

Лехин резко отпустил шиповниковые ветки. Смотреть на собаку, погибшую не от старости, всегда тяжело. Ему захотелось побыстрее пройти дорогу с кустами и выйти на оживленное место перед следующим домом. Место, сплошь заасфальтированное. Без кустарника, скрывающего смерть.

Но тут заартачился Шишик. До конца дома с "Книжным" оставалось шагов двадцать, когда "помпошка" вылезла из кармана и так напряженно распахнула пасть, что даже хозяин понял: Шишик изо всех сил вопит. А чтобы Лехин точно знал, что его пассажир вопит, Шишик для верности крепко пинал карман.

— Чего тебе надо? Я что — не так тебя понял? Здесь и свернуть некуда. Разве только опять в кусты? Зачем?!

Но Шишик захлопнул пасть и мрачно таращился на кустарник, откуда нагло и победно торчала потемневшая от старости крапива.

— Мне обязательно туда смотреть? Шишик, я на первую псину хотел посмотреть, потому что запах был непонятный. Второго раза мне не надо. Времени в обрез!

"Помпошка" уставила на Лехина желтые глазища и демонстративно пнула в пуговицу. Лехин вздохнул, огляделся и снова нагнулся над кустом.

Рыжая собачонка-лисичка моргнула на него слезящимися глазами и проскулила что-то жалобное. Вокруг нее сидели три кошки — серая, белая и черная. Будто сторожили.

— Эй, Рыжик! Ты-то как уцелел? Пойдешь со мной? Я тебя выведу.

На подбадривающий голос собачонка с готовностью выскочила из-под куста и прижалась к ноге Лехина. На худущей шее болтался новехонький ошейник с металлическими клепками.

— Чья-то, да? Сбежала погулять, да не в то месте. Эх, бедняга… Ладно, пошли.

Кошки не дрогнули, остались в кустах. Лехин еще недоуменно подумал, что вид у них очень уж спокойный и не забыть бы у домовых спросить, что это значит. Собачонку он взял на "поводок" — отыскал в сумке веревку (он теперь запасливый!) и привязал к ошейнику. Подопечная не возражала, смирно семенила у самых ног, а "помпошка" то и дело свешивалась с Лехина снисходительно поглазеть на нечаянного спутника.

Следующий длинный домина начинался "Почтой", а заканчивался универсамом. Между ними ютилась куча магазинов и ателье. Здесь народ был. Правда, не прогуливался перед домом, а предпочитал сбегать куда надо и за чем надо и — домой. И никто не улыбался. Вытянутые лица. Пустота действовала.

В одном из отделов универсама Лехин купил Рыжику две сосиски, чем заслужил его вечную благодарность. Дальше появился дом, чуть отжатый от дороги шикарной лужайкой — газоном. Незадолго до Лехина с Рыжиком лужайку о-очень хорошо поливали, и Лехин терпеливо выждал, пока псинка напьется из лужицы. А напившись, Рыжик повеселел, поднял хвост шелковой длинной кистью и побежал даже чуть впереди.

Высотный дом. Потом дом-игрушка — в четыре этажа затейливой архитектуры. Девятиэтажка с грузными пристроями — настоящий городок-муравейник. Скучный длинный жилой дом, который рос, рос, а потом надоело вытягиваться в бесконечность, и поставили точку — газетный киоск.

А за киоском — широкая дорога. Троллейбусной линии здесь еще нет. Только автобусы соединяют две главные улицы — нижнюю, где живет Лехин, и верхнюю.

А за дорогой — пустырь, обнесенный забором из добротных железных прутьев. Внутри этой клетки — три этажа припавшего к земле огромного недостроенного здания. И при виде этой много лет назад застывшей стройки у Лехина сердце ухнуло куда-то вниз. "Здесь? — спросил он себя. — Я такой чувствительный стал или только придумываю? Потому как ежу ясно, что место с дурной репутацией всегда служит логовом для всяких монстров. А вот с чего бы у меня в ушах звенит? Предгрозовое напряжение в воздухе?"

От Шишиковых глазищ остались лишь желтые скобки, и эти скобки не отрывались от стройки. Псинка потянула налево: "Пошли, временный хозяин, дальше гулять!"

— Вдохнули полной грудью — и вперед, — вполголоса сказал Лехин. Он безо всяких причин вдруг начал бояться, что стройка услышит. И — что сделает? Неизвестно. Но боязно.

Шаг на дорогу. Привычно слабая веревка в руке внезапно поехала по коже, и Лехин цапнул ее, чтобы совсем не выронить.

Рыжая псинка стояла насмерть. Она, видимо, приготовилась, что ее поволокут или вообще придушат. Однако собственными лапами идти к страшному месту не желала. Псинка стояла боком — дрожащий зад приподнят, хвост исчез под животом, и весь пришибленный вид ее словно говорил: "Ах, хозяин, я такая виноватая, что не слушаюсь! Мне так неудобно! Но поделать с этим ничего не могу!"

Лехин вернулся на тротуар. До перекрестка — пара шагов. Надо бы перевести подопечную из Пустоты на ту сторону. Проблема нарисовалась в том, что рыжая псинка-лисичка видела вдоль проезжей части каменную стену и пройти ее не могла. А для Лехина устраивать представление, вынимая меч и сражаясь с невидимой стеной — то есть дурака валять в глазах прохожих и пассажиров проезжающего транспорта, — это наверняка наткнуться на сердобольного, который немедленно решит Лехина спасать и наберет на телефоне заветный номер "Скорой".

Пораскинув мозгами, Лехин отвязал веревку от ошейника (подивившись, что вообще привязывал. Вон, какая послушная!) и взял собачонку на руки. К перекрестку и от дома он двинулся не спеша — так, чтобы Рыжик видел, что они уходят именно отсюда. Псинка увидела, успокоилась, перестала дрожать и сама сделала то, что хотел от нее Лехин: уткнулась ему носом в подмышку. Теперь оставалось только погладить ее и как бы в рассеянности оставить ладонь на гладкой теплой голове, чтобы в нужный момент прижать ее насильно. Больше псинка стены не видела, и Лехин мог надеяться, что стена не пускала только видящих ее. Сам он старательно разглядывал противоположную сторону улицы, жутко страшась своего желания снова полюбоваться на камень, перейдя на необычное зрение.