Ниро, пережидавший припадок человека чуть поодаль, подошёл ближе, обнюхал неподвижную голову Вадима и прилёг рядом охранять хозяина.

6.

Сначала он выплывал из небытия, как из цепкого глубокого сна. Его медленно несло по тёмной норе, населённой туманными призраками. С некоторыми он говорил о чём-то, некоторые перешёптывались между собой, а он слушал и тут же забывал и сказанное ими, и их самих. И чем ближе к выходу из норы, тем отчётливее понимал, что либо спит, либо…

Сознание прояснялось, и одновременно сон становился светлее, но внешний мир был настроен к Вадиму не слишком благожелательно. Он почувствовал это отношение, когда странные колокола стали раскачиваться и бить в его уши бухающим грохотом, сочно пропитанным злобой и страхом.

Точно отодвигая от себя дорогу, Вадим упирался перед собой и ставил перед собой ладони всё ближе и ближе к себе, пока не сел — боком и неудобно, но сел.

Не колокола — рычал Ниро. Он буквально закатывался в истерике, наводящей жуть, потому что его истерика была яростью дикого зверя, защищающего не просто родное прибежище, но и спрятанного в нём детёныша. И ярость была вызвана именно тем обстоятельством, что дикий зверь знал: с этим врагом ему не справиться. Задом к Вадиму — "Это мой детёныш!" — в полуприседе по-волчьи, хвост по асфальту, холка и плечи вздыблены, уши прижаты, Ниро раз за разом взрывался в хрипах низкого задыхающегося рычания.

Морщась от бьющих по ушам звуковых волн, с трудом заставляя отяжелевшие глаза шевелиться, Вадим медленно повёл головой и увидел, наконец, объект, на который Ниро изливал злобу.

Очень близко, метрах в трёх от вытянутой морды пса, на высоком бордюре дороги, сидел человек. Он сидел спокойно и расслабленно, как сидит очень усталый человек, радуясь найденному местечку для отдыха: ноги широко расставлены коленями вверх, в них упираются руки, сцепленные перед грудью, и чем-то, чуть не доставая до асфальта, эти руки помахивают — каким-то круглым предметом. Предмет мотается легонько, но Вадим не успевает глазами за его движением, не успевает разглядеть, что это, да и Ниро загораживает.

— Ниро.

Он думал сказать негромко, а с губ слетел беззвучный сип.

Ниро услышал. Он не оглянулся, не замолчал — только попятился и присел около Вадима в стартовой позе, готовый сорваться с места при намёке на необходимость. Злобный рык он поумерил, но то, что дрожало теперь на низких нотах в его груди, внушало достаточное опасение.

Но только не сидящему на бордюре. Он весело ухмылялся, точно знал какой-то секрет или новость, которые осчастливят окружающих. Ухмылка обладала таким обаянием, что Вадим не мог отвести глаз от лица незнакомца. А тот, убедившись во внимании, почти засиял. И вот тут-то Вадим ощутил, как затекла рука, на которую он опирался, сидя на асфальте: иголочки, только едва покалывающие в пальцах, крепкой морозной метелью обдали всю его спину. Он всё смотрел на незнакомца, почему-то не в силах моргнуть, хотя глазам было очень больно. "Красивый мужик, как выразилась бы Виктория, — вдруг подумал Вадим, — почему же… он мне… Он похож на манекен, у которого отвалилась кожа с челюсти, с зубов!.. У манекена нет плоти. Всё равно похож".

Пауза затягивалась, как и счастливая улыбка "красивого мужика", улыбка, которая у другого человека уже казалась бы не только неуместной, но и идиотской. При взгляде на неё обычно пожимают плечами и, мысленно или на деле постучав себя пальцем по лбу — или покрутив им же у виска, отходят от её обладателя. Улыбку незнакомца идиотской, дурацкой не назвать. Она умудрялась сочетать и чувство радости, и откровенно наглый оскал заплесневевшего черепа.

Да, пауза затягивалась. Но стоило Вадиму шевельнуться (застывшая рука мгновенно взорвалась в мельчайшие осколки), как незнакомец заговорил.

— Итак, мы начинаем игру снова и, лишь благодаря ей, снова же выходим на привычный уровень бытия, где ты вспоминаешь, кто ты, а я обретаю привычные функции твоего извечного антагониста. Может, впервые в истории нашего противостояния произойдёт маленькое, но такое значительное чудо — и мы объединимся? Право же, Страж, мысль довольно забавная на вкус?

— Я не… — начал Вадим фразу "Я не Страж", но закончил по-другому: — Я не понимаю.

— Омоложение пошло тебе на пользу. Смотри-ка, каким молодцом ты выглядишь! А то в последнюю нашу встречу… Говоришь — "не понимаю"? Это что — третий вариант игры? Но ты же должен понимать, что смирно постоять в сторонке и ждать, пока я всё не приберу к рукам, тебе просто не разрешат. Есть и четвёртый вариант исхода, раз уж тебя сейчас так привлекает роль стороннего наблюдателя. Ты отдаёшь предмет сервировки сразу — и наслаждаешься жизнью. Я же и мои преданные слуги оставляем тебя в покое.

— А если нет? — спросил Вадим, заворожённый странной логикой разговора.

— Что — нет?

— Если я не отдам вам предмет?

— Игра на старых условиях? — скривился незнакомец и тут же очаровательно улыбнулся. — Приверженность традициям — это неплохо. Тогда и начало будет традиционным. В качестве основного давления на тебя, Страж, как обычно, пострадает твоё ближайшее окружение, а фоном послужит умирающий город. Кстати, очень одобряю его рост. Справиться с ним будет труднее — в количественном отношении, я имею в виду. Зато сколько фантазии, какое разнообразие приёмов в его уничтожении! Поверь, на сей раз я буду весьма и весьма изобретателен. Простым лицезрением покидающих сию юдоль ты уже не ограничишься, Страж.

— А если… если я не знаю, где находится предмет?

— Интрига! — воскликнул незнакомец. — Ты научился варьировать ситуации! — Он изобразил какой-то сложный жест левой рукой, правая по-прежнему опиралась на его колено и по-прежнему раскачивала круглый предмет — глаза Вадима давно рассмотрели его, но сознание, привыкшее к внешней упорядоченности существующей реальности, отказывалось его идентифицировать. — Мальчик мой! Ты далеко пойдёшь. Жаль только, интриги твои наивны по-младенчески и являют собой оборотную сторону твоей недавней фразы. Ты ведь уже говорил, что не понимаешь происходящего. А теперь, наивно хлопая глазками, уверяешь, что не знаешь о местонахождении предмета! Ми-илый мой, да кто же, кроме Стража, и знает, где находится Кубок?

Ответить на вопрос, для незнакомца, видимо, чисто риторический, Вадим уже не мог. Сознание его, наконец, нехотя, но всё-таки определило словесно предмет, которым неизвестный размахивал столь небрежно, словно авоськой с буханкой. Сознание яростно сопротивлялось выполнению своих прямых обязанностей: оно вопило в ужасе, перечёркивало данную для уточнения картинку, искажало её и даже пыталось перевести взгляд Вадима на что-нибудь другое. Но глаза Вадима будто прилипли к монотонному качанию, и сам он начинал себя чувствовать не человеком, а часами-игрушкой, где для потехи малышей вытаращенные глаза двигаются в такт тиканью: слева — направо, слева — направо, тик-так.

Отрезанная. Нет, отрубленная. Ладно, пусть будет отделённая. Голова без тела.

Значит, вчера не показалось. Вчера этот "красивый мужик" и в самом деле нёс в руках от… в общем, отделённую от тела голову. Эта, что сейчас у него в руках, та же?

И вдруг всё стало на свои места. Да, конечно, незнакомец вообразил себя неким паранормальным существом, которому дозволено всё. Маньяк-убийца, спятивший на религиозной… нет, на мистической почве. Надо заговорить ему зубы, удрать, вызвать соответствующие службы.

А ты кто такой? Новое ощущение дежа вю высосало из Вадима способность размышлять и рассуждать.

Кто ты такой, что тебя преследуют слуховые и визуальные галлюцинации? Тоже спятил? Где твои волосы, которые обычно мягко касаются подбородка? Где очки? Чью одежду ты так легко надел и носишь?

Внезапно в виски плеснулся шёпот: "Не зли его. Дай ему договорить, и пусть идёт. Просто молчи и ни о чём не думай". Вадим почувствовал, как кровь отхлынула от лица: шёпот прозвучал отчётливо, словно в уши воткнули миниатюрные наушники.