Совершенно бездумно Вадим оглянулся. Машина, вывернувшая на дорогу и некоторое время стоявшая у небольшого перекрёстка, теперь приближалась к ним и, судя по всему, набирала скорость… Он неожиданно понял, что сейчас произойдёт, и нож, спрятанный в правом наруче, немедленно въехал в ладонь. Но это движение было бесполезно, и Вадим побежал к дороге, что-то отчаянно крича и махая руками водителю чёрной легковушки.

Чёрный пакет внезапно взмыл лохматой простынёй навстречу машине. Два быстрых встречных движения — и ветровое стекло мгновенно облепило плотной чёрной плёнкой. В момент, когда чёрный пакет жадно распластался по стеклу, обе линии мусора по обочинам рванули на машину, будто две разъярённые осиные стаи.

И примолкший было воздух вновь взорвался шёпотами.

Они были жадные, задыхающиеся, причмокивающие, торопливые.

Словно кто-то множественный боялся опоздать к дележу добычи.

Машина жёстко остановилась. Видимо, водитель успел что-то понять.

Мусор облепил машину, лез в открытые из-за жары окна.

Вадим добежал, подёргал дверцу, с обмирающим сердцем глядя на забитый грязью салон машины. Исходящие тошнотворной вонью предметы Вадима не трогали. Он сунул руку за окно, в мусор, нащупал ручку. Дверца распахнулась под тяжестью привалившегося к ней хозяина машины, после чего водитель мягким мешком начал сползать на дорогу. Вадим подставил колено, чтобы он не упал, и лихорадочно принялся рвать бумагу и какое-то скользкое гадство с его головы. Именно рвать — пластиково-бумажный мусор выглядел так, словно его, насколько это возможно, выпрямили и разгладили, чтобы удобнее обмотать голову жертвы. И обмотали-облеплили голову водителя плотно. Вадим с трудом цеплял края жуткой обёртки, с трудом рвал её под звуковое сопровождение шуршания и постукивания всё ещё слетавшихся к машине и в машину предметов, под шёпот невидимок…

Он ещё успел подумать: хорошо хоть, они больше не пытаются лезть на водителя, а — тщательно и плотно утрамбовываются в самой машине…

Он успел ещё немного удивиться терпению водителя — тот не дёргался и не мешал…

Вадим рванул последние слои бумаги и картона — и за плечом раздался короткий стон Дениса.

Чёрный пакет, остановив машину, видимо, сразу влетел в салон.

Блестящая чёрная плёнка заполнила все выемки, все морщинки на человеческом лице. Идеальная маска мучительной смерти — вылезающие от удушья глаза, напряжённо обозначившиеся ноздри, лакированный провал рта, кричащего, искажённого страданием — наверное, едва водитель раскрыл рот закричать, чёрная плёнка забила всю глотку…

20.

Шёпот начал стихать. Но не так, будто замолкало одно невидимое существо, потом другое. Скорее — он удалялся. Разномастная куча вещей, выброшенных людьми за ненадобностью, снова переживала время ненужности и в определённом смысле — вторую смерть. Психованный дождь обрушился на землю: сухое постукивание бумаги, громыхание консервных банок и утробное подпрыгивание пластиковых бутылок под торопливое шлепки продуктовых отходов.

Вадим вскинул руки, защищаясь. Денису было не до мусорного дождя: он усадил водителя на расчищенное место перед рулём и снимал с мёртвого лица плёнку-убийцу. Не оборачиваясь, сказал:

— Почему-то мокрая. Прилипла. Влипла так, что кожу тянет.

Уже очищенное мёртвое лицо Денис будто обласкал ладонями, и закрылся рот мертвеца, опустились веки, и лицо стало маской уставшего от страданий человека — человека, потерявшего надежду и с ужасом ждущего предсказанных мук. Вадим почувствовал, как горячо сжался живот, когда Денис вполголоса заговорил:

— Господи, прими раба твоего вновьпреставленного…

Впереди, с центральной трассы, не спеша ехала к ним машина с мигалкой.

— Аминь…

— Денис, идём.

Уходя, Денис только раз обернулся взглянуть на заваленную мусором машину.

В одном из уютных двориков, которыми они шли, Ниро ткнулся носом в бутыль с минералкой. Нёс её Вадим, и он остановил Дениса.

— Денис, ты как хочешь, но на этот раз мы с Ниро больше не можем.

— Что случилось?

— До дому ещё полчаса, а я весь грязный, Ниро хочет пить, минералки почти не осталось.

— Дойдём до следующей остановки, там бензоколонка с автомойкой, а за ней две цистерны стоят и всегда с водой на всякий случай. Я видел. Потерпите?

Вадим повёл плечами, ощутил, как саднит тело от сохшей крови и царапин, учуял вонь от недавней возни с мусором.

— Ладно, веди. Ниро, пошли, немного осталось.

Пока они шли, у Вадима было достаточно времени для раздумий. Но в мыслях не существовало, к сожалению, той стройной системы и логики, которые, как он помнил, были характерны для прежнего Вадима.

Вспомнив о системе и логике, он рассеянно вызвал в памяти картинки из сна: Вадим на лыжах, Вадим перед компьютером, Вадим за плечом Вадима. Удиравший от снежной лавины Вадим снова заставил увидеть чёрную "ауди", погребённую под внезапно ожившим мусором. Дальше — больше. Открытая дверца машины вызвала воспоминание, как сидела в своей машине Виктория и ждала его, изнывая от жары, раздражённая, жёлчная и — жалкая. Почему — жалкая, Вадим и сам не мог бы объяснить. Да и некогда.

Рассеянные мысли повернули вспять. Три Вадима в одном. Что он собой представляет, этот один? Да нужно ли пытаться понять себя? Плыви себе по течению, выполняй то, что требуется по ходу событий, — живи, в общем… Но сейчас Вадим внезапно и отчётливо почувствовал себя бахтинским героем — и всё почему-то встало на свои места, всё объяснилось легко и сразу…

Литературоведа Бахтина Вадим Третий (а может, Первый? Тело-то его!) открыл для себя, как студента, слишком рано — Достоевского изучали на следующем курсе, а Бахтина к нему давали в списке критической литературы. Забежать вперёд пришлось, собирая материалы к очередной дипломной работе. Вадим, как всегда, скрупулёзно изучил предложенный список литературы и работами Бахтина буквально заболел. Особенно ему нравилась бахтинская концепция авантюрного героя: "С авантюрным героем всё может случиться, и он всем может стать". В определённом смысле, для Вадима, этот герой походил на героя любой компьютерной игры, стопроцентно запрограммированного, сосредоточенного на ситуативных событиях игры; на деятеля — "чистой функции приключений и похождений", по определению Бахтина. Теперь Вадим начал лучше понимать идею авантюрного романа, видеть её во многих сюжетах, но одного всё-таки ни понять, ни принять не мог.

— У тебя есть родные? — внезапно спросил Денис. — Ну, родители? Братья-сёстры?

— Читаешь мысли? Есть. Есть родители, брат и даже, можно сказать, подружка. Или любовница?

— Что ж так грубо — любовница? Ди-джеи предлагают более мягкое наименование — любимая девушка.

— Издеваешься? Грубо… По инерции, Я сейчас думал о том, что на происходящее с нами очень удобно накладывается трафарет авантюрного романа. Единственное различие в том, что авантюрный герой ни с кем не связан, а у меня очень сильная зависимость от родных и друзей. Хотя я и чувствую себя героем игры в самом начале пути через препятствия.

— Ты имеешь в виду компьютерную игру?

— Её.

— А что такое авантюрный роман?

— Долго объяснять.

— А ты попробуй. Быстрее дойдём.

Едва уловимая наигранность интереса в ровном голосе Дениса — и Вадим поневоле пригляделся к спутнику. С того мгновения, как Денис открыл ему дверь в квартиру Августа Тимофеевича, и по сейчас разительные перемены в его внешности не касались только грязи на одежде или общей усталости. Его осунувшееся лицо сияло такой смесью смирения, вдохновения и отрешённости, что Вадим немедленно почувствовал себя телохранителем некоего наследного принца, путешествующего инкогнито. Неожиданный образ, определивший роли "знатная особа — её охрана" позабавил и даже вызвал желание покопаться в ассоциативных связях, давших этот образ.

Денис свернул с дороги на тропку вдоль забора, окружавшего автомойку, и все мысли Вадима, посторонние и ненужные, улетучились при виде первой же цистерны с плохо прикрученным краном. Трава по обе стороны асфальтированной полоски над краном блаженствовала: здесь она росла не только гуще и выше, чем та, что поодаль, но и… Вадим лихорадочно покопался среди оценочных эпитетов и облегчённо вздохнул: "Тучнее! Вот!"