— Ты успокойся и хорошо подумай. Дедушка действительно был на лодке?

— Ну да.

Полицейский, задавая вопросы, угощал Нобуо дешевыми конфетами.

Нобуо честно рассказал о том, что видел: как пришел первый трамвай, солнышка еще не было, он проснулся, потому что захотел в туалет.

— Ну, хорошо, хорошо. А теперь главное. Дедушка, что ли, упал? Или сам в воду кинулся?

— Я не знаю.

Настроение полицейского явно испортилось, и он нервно стал постукивать карандашом по столу.

— Да не может быть, чтобы ты не знал. Ты меня расстраиваешь. Вспомни хорошенько…

Но по-настоящему расстроенным был Нобуо. Он исподлобья посмотрел на полицейского:

— Я не видел и потому не знаю.

— Так ты же видел, как он червяков ловит! К тому же отца разбудил, потому что дедушка куда-то делся. Как же ты не видел, как он в воду падает?

— Так он же как раз в это время случайно на другое посмотрел, — сердито вмешался Симпэй.

— Я с вашим сыном разговариваю. Мы даже не можем установить, где этот дед жил.

— Так и узнавайте. Раз мой сын говорит, что не видел, значит, так оно и есть.

Нобуо неожиданно вставил:

— Наверное, этого дедушку съели.

— Что?

— Наверное, его карп-оборотень съел. Только тогда полицейский отпустил их домой. Пока отец вел его за руку, Нобуо повторял, словно одержимый:

— Дедушку карп съел. Правда. Я видел сам.

— Ну да, ну да. Он слишком много червяков ловил, вот его самого рыба и съела, — поддакнул ему отец.

В эту ночь С ада ко легла спать, прижав мальчика к себе. Ей было нестерпимо жалко сына, который, словно сумасшедший, повторял одно и то же про огромного карпа.

Тело старика так и не нашли.

— До чего беспокойный ребенок! Когда ешь, не смотри по сторонам! — Садако неожиданно стукнула Нобуо, который то и дело посматривал на другой берег.

Закат, словно красная ржавчина, медленно полз по реке, постепенно темнея. Когда по окрестностям разносится запах ужина, брат с сестрой из плавучего домика выходят поиграть на улицу. Их можно увидеть из дома Нобуо. В сумерках было видно, как Киити и Гинко играли во что-то, присев на корточки. И даже когда становилось темно, их фигурки все еще мелькали.

И свет в комнате их матери, который то гас, то снова разгорался, казался таким непрочным и слабым, словно голубизна мелкой ряби на воде. Совершенно непонятная сила влекла душу Нобуо в этот плавучий домик и к этим детям. Но это было совсем не то чувство, что испытывал Нобуо к своему веселому светлому дому.

— Можно, я как-нибудь Ки-тяна приведу?

— А кто это такой?

— Мальчик, который живет на катере.

— Ты уже успел подружиться с ним?

— Ну да. А мама его меня сахаром угощала. Садако зажгла свет.

— То-то ты все туда посматриваешь…

— У него есть сестра, Гинко-тян зовут. Нобуо рассказал, как он провалился в грязь и Гинко мыла ему ноги.

— А чем они занимаются?

Нобуо не знал. А действительно, чем же они занимаются?

— Да я не знаю. Когда Ки-тян придет, ты его шербетом угостишь, ладно?

— Ну, конечно, раз это твой друг, мы его примем как следует.

Садако поспешила вниз сменить Симпэя. Вечером посетителей почти не было, но так сложилось, что до восьми столовая была открыта. И Симпэй, которому скорее хотелось выпить рюмочку за ужином, торопил снизу жену.

— Нобу-тян, ну как уроки?

Поднявшийся наверх Симпэй прижал голову сына к себе.

— Половину сделал.

— Ну что, может, остальное папка сделает?

— Нам сказали, что уроки нужно обязательно самим делать.

Симпэй засмеялся, налил себе сакэ и залпом выпил.

— Это ваша учительница такие строгие речи говорит?

— Ну да. Говорит, даже если обманете, все равно узнаю.

— Летние каникулы для того и даны, чтобы поиграть. Не будешь играть, не будет из тебя потом толку. Скажи своей учительнице, что не надо моего единственного сыночка таким важным человеком делать.

Нобуо рассказал отцу о брате и сестре.

— Ихний отец тоже на войне был и умер от ран. Нобуо не ожидал, что отец знает об этой семье.

— Да я о них от местных слышал. У него остеомиелит был. Это когда кости гниют. Война все никак не закончится, Нобу-тян.

Обычно, когда Симпэй выпивал, он снимал рубашку. На его теле были видны следы от пулевых ранений. А через всю спину, прямо до подмышки, тянулся длинный шрам.

— Ты вечером к ним не ходи.

— А почему?

В ответ Симпэй молча потряс бутылочкой. Обычно он делал так, когда просил сына подогреть сакэ. По словам отца, Нобуо был в этом деле просто мастер. Вроде бы чуточку не догрел, а кажется, что перегрето немножко. «В общем, самое то, — всегда хвалил он сына, — странные у моего сына способности, а?»

— Так почему нельзя вечером к Ки-тяну ходить?

Отец не ответил, задумавшись о чем-то своем. Потом неожиданно спросил, подперев рукой щеку:

— Нобу-тян, ты хотел бы жить там, где много снега, а?

— А где это бывает?

— В Ниигате.

Нобуо не мог представить, где находится Ниигата.

— Папке чем-то другим хочется заняться, чтоб было интересно. Я уже один раз умирал. В тот день, когда тот дядя с подводой погиб, я целый день был сам не свой. Он же перед смертью как раз говорил, что один раз уже умирал. И он, и я — сколько раз мы на волосок от смерти были. Может, тебе и не надо говорить, но я и вправду был сам не свой. И вроде смерть не в первый раз видел. Сколько у меня на глазах народа погибло… Но так проняло только в тот день.

Нобуо рассеянно смотрел на отца.

— Прямо на глазах человек умирал. А вроде только что разговаривал с тобой. Из нашего отряда только двое в живых остались. Когда я на родную землю ступил, подумал, какой я счастливчик. Только потому, что живу. А как мамку твою снова увидел, прямо ущипнуть себя хотелось. Неужто, думаю, у меня жена такая красавица…

Сегодня отец был каким-то странным. Снизу послышался голос Садако, приветствующей гостя. Нобуо подлил отцу сакэ.

— Когда я на жаре кинцуба готовлю, почему-то лето в Маньчжурии вспоминаю. Иногда думаю: интересно, как же я не погиб на этой войне? Почему выжил? Выжил тогда и еще один парень, Мураока его звали. Крестьянин, из Вакаямы родом. Двое детей у него было. Он даже под самым страшным обстрелом ни царапинки не получил. А месяца через три, как вернулся, с обрыва сорвался… И обрыв-то невысокий был, всего пять сяку. Сколько раз он смерти в лицо смотрел, а вернулся домой и так глупо помер…

Среди друзей отца было много тех, кто рассказывал Нобуо и другим детям о своих подвигах на войне. Это всегда были героические, словно в кино, рассказы. Но сам Симпэй никогда не говорил о пулеметных атаках или налетах бомбардировщиков.

— После войны года два прошло, наверное. Как-то раз попал я на блошиный рынок около храма Тэнно-дзи, а там молодой парень из несостоявшихся камикадзе с ножом бегает… «Слышишь, — кричит, — Япония проиграла! Проиграла Япония! Проиграла Япония-то! Камикадзе нас всех обманули. Камикадзе, выходите сюда!» — нес всякую чушь и плакал. Дурак он. Да разве тому, кому бумага пришла, и его после этого с женой и детьми разлучили и на фронт отправили, есть разница — выиграли, проиграли? Тут только — умер или выжил. Хотел я ему это сказать, да тут вспомнил Мураоку, и слезы просто ручьем полились…

Симпэй подозвал сына и посадил его к себе на колени.

— Слышь, Нобу-тян. Вот живет человек, изо всех сил старается, а как помирать соберется, так глупо помирает, а? Как дядя тот с подводой. Он же в Бирме был, оттуда мало кто вернулся…

По мосту прошел трамвай. И его тряска передалась Нобуо. Он устроился у отца на коленях и вспомнил, как в плавучем домике качался пол и потому казался ему таким непрочным.

— Меня один человек зовет в Ниигату, говорит, дело там откроем. А папке так хочется работы, чтобы все силы в нее вложить.

От отца сильно пахнет сакэ, но Нобуо знает, что Симпэй не пьян. Он ощущает это телом, потому что, когда отец пьянеет, то его колени теряют силу.