— Никогда не встречал такой чистой и порядочной девочки, — проговорился однажды Кэйсукэ.

— По-видимому, она не по годам развита, если в свои пятнадцать лет уже имеет возлюбленного, — ответила Мияко. — Подумать только, теперь у пятнадцатилетних девушек уже есть дружки. Счастливые! А ты, Кэйсукэ, в самом деле можешь понять, в чем чистота женщины? Ее ведь разглядеть не так просто.

— Могу!

— Скажи мне тогда: в чем она?

— Разве это объяснишь словами…

— Она кажется тебе чистой, потому что ты так о ней думаешь.

— Уверен, ты и сама бы все поняла, когда бы ее увидела.

— Женщины жестоки. У них не такой мягкий характер, как у тебя, Кэйсукэ.

Он запомнил эти слова и, должно быть, потому краснел от смущения и чувствовал себя даже более неловко, чем Мидзуно, когда Мияко пригласила их и впервые познакомилась с Матиэ. Позвать друзей брата к себе Мияко не посчитала возможным и предложила встретиться в доме у матери.

— Она наверняка мне тоже понравится, — сказала Мияко, помогая брату облачиться в новую студенческую форму.

— Ты так считаешь? Погоди, я забыл надеть носки. — Кэйсукэ опустился на пол. Мияко присела напротив него, аккуратно расправив голубую плиссированную юбку. — Не забудь поздравить Мидзуно. Кстати, я попросил его привести Матиэ.

— Конечно, поздравлю.

Кажется, Матиэ нравится брату. Мияко с сочувствием поглядела на него.

— Родственники Мидзуно против того, чтобы они встречались. Они написали Матиэ домой и, по мнению ее родителей, допустили в письме грубые и бестактные выражения. Те рассердились и запретили ей встречаться с Мидзуно. Поэтому она придет сюда тайно, — взволнованно сказал Кэйсукэ.

Матиэ была в форменной матроске, какие носят школьницы. Она принесла букетик душистого горошка, чтобы поздравить Кэйсукэ. Цветы поставили в стеклянную вазу на его столе.

Мияко пригласила своих гостей в китайский ресторан в парке Уэно, чтобы заодно поглядеть на цветущие вишни, но там было так много народа, что даже деревья утомленно опустили усыпанные цветами ветви.

И все же они вдоволь налюбовались розовыми цветами при свете фонарей.

То ли Матиэ была от природы молчалива, то ли стеснялась Мияко, но говорила она мало. Правда, пока они бродили по парку, Матиэ рассказала, как приятно поутру глядеть у них в саду на лепестки вишни, осыпавшиеся на кусты азалий. Упомянула и о том, что по дороге к дому Кэйсукэ смотрела на солнце, плывшее между деревьями аллеи, которая протянулась вдоль рва. Солнце было похоже на желток яйца, сваренного всмятку…

На каменной лестнице близ храма Киёмидзу было темно и малолюдно. Они начали спускаться по ступеням.

— Помню, когда мне было три не то четыре года, мать привела меня сюда, и я повесила на дерево у храма бумажных журавликов. Это чтобы отец поскорее выздоровел, — сказала Мияко.

Матиэ промолчала, но вместе с Мияко остановилась посередине лестницы и долго глядела на Киёмидзу.

По дороге к музею нескончаемой вереницей шли люди, и Матиэ предложила пойти в другую сторону, к зоопарку. Вдоль ступеней, ведущих к храму Тосёгу, жгли костры. Сбоку тянулись каменные фонари, темными силуэтами выделявшиеся на фоне костров. Над фонарями простерли свои ветви цветущие вишни. Те, кто пришел любоваться цветами, садились позади фонарей в кружок на траву, выпивали и закусывали. В центре каждого кружка горели свечи.

Если кто-нибудь из подвыпивших подходил к ним слишком близко, Мидзуно загораживал спиной Матиэ, а Кэйсукэ становился между ними и пьяницей, как бы защищая обоих. Ухватив брата за руку и стараясь обойти нахального пьяницу, Мияко с удивлением думала: ишь какой смельчак ее Кэйсукэ!

При свете костров лицо Матиэ казалось прекрасным. Взгляд у нее был серьезный, губы плотно сжаты, а цвет лица рисовал в воображении послушницу, молящуюся при свечах.

— Ой! — неожиданно вскрикнула Матиэ и спряталась за спину Мияко.

— Что случилось?

— Там моя школьная подруга… Их дом совсем рядом с нашим.

— Но почему вы должны от нее прятаться? — удивилась Мияко. Она невольно взяла ее за руку и чуть не вскрикнула от восторга, ощутив, какая мягкая и ласковая рука у Матиэ. Ее потрясла необыкновенная красота девушки.

— Матиэ, вы счастливы? — спросила она, пытаясь этими словами выразить свои чувства.

Девушка покачала головой.

— Почему? — удивилась Мияко и заглянула ей в глаза.

В зрачках девушки отражались огни костров.

— Разве такая, как вы, может быть несчастлива?

Матиэ молчала. Рука, которую держала Мияко, безвольно опустилась. Сколько же лет минуло с тех пор, когда она в последний раз гуляла вот так, рука об руку с подругой, подумала Мияко.

Чем дольше она глядела на девушку, тем сильнее ее охватывала невыразимая тоска. Хотелось остаться одной и уйти далеко-далеко. Встретив Матиэ на улице, Мияко, наверное, обернулась бы и долго глядела ей вслед. Неужели мужчины идут по пятам за ней, за Мияко, под влиянием того же самого, а может, и значительно более сильного чувства?..

Звук упавшей на кухне посуды вернул Мияко к действительности. Должно быть, нынче там снова разгуливают мыши. Хорошо, если одна, а может, их там целых три, подумала Мияко, не решаясь встать с постели и пойти на кухню. Представив их мокрые от дождя тельца, она невольно дотронулась ладонью до своих недавно вымытых волос и ощутила их прохладу.

Арита тяжело задышал и пошевелился. Потом стал содрогаться всем телом, что-то мыча. Опять его мучают кошмары, подумала Мияко и, сердито нахмурившись, отодвинулась. Старик часто по ночам видел страшные сны, и она давно уже к этому привыкла. Он судорожно задвигал плечами, словно человек, которого душат, потом выставил руки, пытаясь что-то отстранить, и больно ударил Мияко по шее. Ей следовало бы разбудить его, но она сжалась и замерла, чувствуя, как в ней закипает злость.

— А-а-а… А-а-а! — закричал во сне старик, протягивая руки в поисках Мияко. Обычно, прикоснувшись к ней, он сразу успокаивался, не просыпаясь. Но в эту ночь его разбудил собственный крик.

— Ох! — Арита потряс головой и вплотную придвинулся к Мияко.

Привыкнув к его ночным кошмарам, она даже не удосужилась спросить, как бывало: «Вы так стонали, наверно, вам приснился дурной сон?»

— Я говорил во сне? — с беспокойством спросил Арита.

— Нет, вам, должно быть, приснилось что-то страшное.

— А ты не спала вовсе?

— Нет.

— Спасибо тебе. — Арита притянул к себе руку Мияко и прижался к ней щекой. — Меня особенно изводят кошмары, когда начинается сезон дождей. Наверно, и ты поэтому не могла уснуть, — сказал старик, потом смущенно добавил: — А может, ты проснулась из-за того, что я кричал во сне?

Он и в самом деле так громко стонал, что разбудил Сатико, спавшую на первом этаже.

— Мама, мама! Мне страшно, — зашептала Сатико, прижимаясь к матери. Тацу схватила ее за плечи и оттолкнула.

— Чего испугалась, дуреха? Это наш господин от страха стонет. Из-за своих кошмаров он никогда не спит один. Ты ведь знаешь: когда он отправляется путешествовать, он непременно берет с собой нашу госпожу и очень заботится о ней. Когда он перестанет мучиться во сне, это будет означать, что он совсем состарился и не способен иметь дело с женщинами… Успокойся, ему всего лишь приснился страшный сон.

По косогору поднимались дети. Они были еще слишком малы, чтобы учиться в школе, — по-видимому, шли домой из детского сада. Двое или трое потешно ковыляли, опираясь на палки. Остальные подражали им, делая вид, будто и у них тоже палки в руках.

Так, ковыляя, они распевали песенку:

Дети без конца повторяли эти слова, хотя ничего забавного в них не было. Увлеченные своей игрой, они старались ковылять как можно выразительней. Одна девчушка даже не удержалась на ногах и упала.