Обслуживали нас, кстати, по высшему разряду, как в лучших салонах Европы. Продавщица и заведующая так давно не видели живых денег, что готовы были выскочить из кожи, только бы хоть что-нибудь продать.

Марфа Оковна, сломленная впечатлениями, почти не сопротивлялась разгулу моей «широкой натуры». Так что я, за какие-то тридцать долларов, по курсу ММВБ, упаковал ее на все четыре времени года добротной одеждой и обувью, моды конца семидесятых — начала восьмидесятых годов. Кстати, я даже позволил себе бестактно дополнить ее гардероб предметами интимного свойства байковой и трикотажной фактуры, да еще очень веселенькой расцветки. Как подсказывал мне банный опыт, эти новшества женского интима до ее деревни еще не дошли. Мало того, я сделал поистине царский жест, подарил селянке чудо радиотехники, транзисторный приемник «Пионер», работающий на средних и коротких волнах.

Марфа Оковна, вдохновленная, с сияющими глазами, тут же предала стародавние традиции, сменив свое антикварное платье на яркую безвкусную тряпку из ацетатного шелка, а красные сапожки на красные же лаковые босоножки.

Наконец покупки были отобраны, оплачены и упакованы. Я загрузил их в машину и, провожаемый льстиво-ненавидящими взглядами, повел свою даму к авто.

Нам осталось заехать за хлебом, и можно было возвращаться домой.

Между тем, рядом со мной теперь сидела не перепуганная деревенщина, а зрелая красавица, уверенная и знающая себе цену. Я только диву давался, незаметно наблюдая за возрожденной женщиной.

Ко времени приезда хлебовозки, около «сельмага» собралась довольно большая толпа местных жителей. Марфа Оковна безо всякого принуждения с моей стороны, самостоятельно вышла из машины и направилась к группе пожилых женщин. Раздались приветственные восклицания. Я догадался, что это бывшие жительницы «нашей» деревни, перебравшиеся в село.

— Никак ты Марфа! — воскликнула толстая баба с глупым лицом, вглядываясь в подошедшую нарядную Оковну. — Ишь, а я думаю, Марфа, иль не Марфа? Уж больно, думаю, нарядна. Это сколько годов-то прошло, а ты я гляжу все такая же.

— Здравствуй, Анисья, ты тоже ничё еще. Я-то тебя сразу признала, какой была…

Женщины начали рассматривать друг друга и затеяли общий разговор. На меня никто не обращал внимания, и я отправился в магазин за хлебом. Продавщица отпускала хлеб «на запись» без денег. При моем появлении разговоры смолкли, и мне освободили место у прилавка. Я удивился такой вежливости к приезжему и без помех купил хлеба с запасом.

На улице Марфа Оковна королевой стояла среди затрапезно одетых теток. Увидев меня, она кокетливо помахала рукой. Все собравшиеся обернулись. Я отнес хлеб в машину и подошел к женщинам.

— Хотите ехать, Марфа Оковна, или погодите? — преувеличенно почтительно спросил я.

Она, озорно блеснув глазами, жеманно повела плечом.

— Ладно, бабы, недосуг мне. Прощевайте!

Марфа Оковна фланирующей походкой пошла к автомобилю. Я забежал вперед и распахнул перед ней дверцу. Как она села! Как будто специально этому училась. Это была знающая себе цену красавица, а не недавняя, всего боящаяся деревенщина. Я с полупоклоном закрыл за ней дверку, сел на свое место, включил двигатель и, сделав по площади круг почета, медленно покинул потрясенную публику. До выезда из села мы не обмолвились ни словом. Марфа Оковна, видимо, чувствовала смущение от своего «демарша».

— Думают, раз в селе живут, так они особые, — в конце концов не удержалась и, довольно ухмыляясь, сказала она.

Я не стал заострять вопрос и промолчал. В конце концов, везде кипят страсти, и всегда люди стремятся хоть как-то возвыситься за счет ближних. Никаких претензий к хозяйке на этот счет у меня не было, ее поведение было только следствием высокомерного отношения бывших соседок. В чем я ей и подыграл.

— Как люди в такой сутолоке живут! — сказала она, когда мы въехали в ее деревню. — Шум, гам, разговоры!

Я невольно рассмеялся.

— Вы в больших городах не бывали. Там столько людей, что их просто перестаешь видеть.

— Это как так?

— Очень просто: не всматриваешься в лица, не смотришь по сторонам, занимаешься своими делами, стараясь не мешать окружающим.

— Откуда людей-то столько развелось? — поинтересовалась она.

— Причин много, но основная: стала лучше медицина. Научились лечить многие болезни, победили эпидемии, снизилась детская смертность.

— Ишь, ты, значит, много вас стало, ишь ты…

Мы подъехали к дому, и я принялся перетаскивать покупки в горницу. Марфа Оковна начала по второму разу радоваться каждой новой вещи. Мне это быстро прискучило, и я отправился купаться. Ее восторги никак не соотносились со скромностью моих трат, так что я чувствовал себя не гордым меценатом, а жуликоватым спонсором, зарабатывающим на грошовой благотворительности.

Пообедал я в сухомятку. Хозяйке было не до обедов. Она определяла каждому новому предмету место и режим хранения и не опускалась до прозы жизни. Зато вечером, помолодевшая, счастливая и, главное, здоровая, она забрала бразды правления хозяйством в свои руки и организовала царский ужин из плодов сада и огорода, леса и реки.

На столе стояли неведомые мне жареные, пареные, соленые, моченые, квашеные блюда.

Почти все было очень вкусным. Кое-что — необычным, можно сказать, на любителя. Мое представление о крестьянской русской кухне было поколеблено — зауважал!

Вот с самогоном вышла промашка: даже настоянный на разных травах, он отдавал сивухой. У меня был еще порядочный запас водки, но лезть со «своим уставом» было неудобно, да и не так самогонка была плоха, чтобы обижать из-за этой малости хлебосольную хозяйку.

Как всегда, после определенного момента опьянения, за столом начинаются душевные разговоры. Сначала, как водится, «про любовь», — это интересовало мою ископаемую подружку, — потом «за жизнь», что интересовало меня.

— Как же так, — удивлялся я, — вы ничего не слышали о том, что происходит в стране? Здесь, что, совсем людей не бывает?

— Так нам, какой резон говорить о тех, кто у вас там правит! — возмущалась моей бестолковостью хозяйка. — К нам не лезут, так и ладно. Кои веки в тишине и спокое живу. Ни попов, ни чиновников.

— А если власть изменится, и опять начнут что-нибудь отбирать?

— Вот тогда, и узнаем, — не без юмора сказала Марфа Оковна. — Тогда или бежи, или лижи. Гость, он пришел, — продолжила она, — его накормить, напоить надо. Разговором хорошим потешить. Вспомнить, что было. Опять же, об урожае, здоровье…

Я как-то прочитал в чеховской «Степи», что русские живут не настоящим, а прошлым. И с большим удовольствием говорят об экзотических (тогда) галошах, чем о прозаических лаптях. Марфа Оковна никак не хотела отходить от простой реальности. Мне же хотелось разговорить ее о прожитом.

Мы так мало знаем о жизни предков, не о войнах и смутах, а о быте, традициях, их ментальности. Уходят поколения, и с ними исчезают целые пласты культуры. Потом мы от большого ума начинаем реконструировать историю, основывая суждения на скудных, случайных материалах, и получается это, думаю, не лучше чем в псевдоисторических голливудских фильмах.

…Марфа Оковна никак не могла взять в толк, чего я, собственно, от нее хочу. А я не мог сформулировать свой интерес. Поэтому разговор у нас шел непоследовательный. Мы перескакивали с одного на другое, и каждый старался направить беседу в определенное русло. Как непроста моя хозяйка, я уже убедился и больше напирал на водку, а не на хитрость.

Самая неприятная для нее тема разговора была о ее народе и предках. Кое-что сказав, она никак не хотела утолить до конца мое любопытство.

Пришлось мне по отдельным замечаниям, обмолвкам составлять общее представление об этих уникальных по долголетию людях. Сколько в моей реконструкции фактов, сколько домысла, я до сих пор твердо сказать не могу. Кое-что из предположений и догадок подтверждается, кое-что нет.

На уровне гипотезы можно предположить, что кроме нас, обычных людей, существуют параллельные и побочные ветви человеческой популяции.