В штабной землянке за раскладным деревянным столиком сидел старший писарь Василий Федорович Батюшкин. Перед ним, понуро опустив голову, стоял рослый, хорошо сложенный молодой писарь Антон Дымов, неделю назад вместе с другими саперами прибывший в инженерную бригаду из запасного полка. В тот же день, оформляя документы пополнения, Батюшкин обнаружил удивительно красивый почерк у рядового Дымова. Это и решило его участь. В бригаде давно уже была вакантная должность младшего писаря, и начальник штаба, выслушав доклад Батюшкина о необыкновенном почерке Дымова, тотчас же приказал зачислить молодого солдата на свободную вакансию.

Василий Федорович, работавший в мирное время бухгалтером в колхозе, за два года войны освоил штабную службу во всех ее тонкостях и горячо полюбил свою беспокойную должность. Был он строг и требователен к подчиненным и, пользуясь своим более чем двойным превосходством в возрасте, не упускал случая прочесть нотацию или, как он выражался, «напутствие» рядовому или сержанту штаба за малейший промах в работе.

Целую неделю пристально присматривался Батюшкин к Дымову и отметил с сожалением, что не было у него склонности к писарскому делу. Более того, парня, видимо, даже тяготила эта работе. И вот теперь, рассматривая донесение, написанное Дымовым по заданию начальника штаба, старший писарь сокрушенно покачивал головой.

— Понять не могу, в чем тут дело, — укоризненно говорил он, пощипывая колючую щеточку седых усов, — то ли ты без души за дело берешься, то ли нет у тебя к штабной работе призвания. Сколько уж раз было сказано: если к старшему начальнику бумага идет, начинать ее следует словами: «докладываю» или «доношу». К равному кому-нибудь форма обращения иная. «Ставлю в известность», например, или просто «сообщаю». А если к младшему, то — «приказываю».

Старшин писарь поднял на Дымова строгие глаза и добавил с ударением:

— Такое различие в форме обращения не пустяк, а субординация. Учти это.

Дымов, уставившись неподвижным взглядом на выбритую до блеска голову Батюшкина, смущенно переминался с ноги на ногу.

Взглянув еще раз на младшего писаря. Батюшкин вздохнул и заключил:

— Один, видно, у тебя талант, Антон, — почерк каллиграфический. Во всем остальном...

Не договорив, он безнадежно махнул рукой.

— Так ведь я этого не отрицаю, товарищ старший сержант, — уныло отозвался Дымов. — Нет у меня влечения к писарскому делу. Я по саперной части дальше бы пошел. В запасном полку говорили, что минер из меня хороший может получиться.

— В минеры, значит, рвешься, — нахмурился Батюшкин. — Боишься, что повоевать не успеешь? Ничего, брат, хватит и на тебя фашистских мин. На союзничков-то невелика надежда. Самим придется фашистскому зверю хребет ломать.

— А ведь они обещаются, что вот-вот второй фронт откроют, — неуверенно заметил Дымов.

— Обещаются, — усмехнулся Батюшкин, и на продолговатом лице его появилось множество глубоких морщинок. — Кто обещается? Господин Черчилль?

— Так ведь он речи какие произносит, — смутился Дымов. — Читали, верно, во вчерашней газете?

— Ты что же, значит, речам господина Черчилля очень веришь? — вскинул старший сержант насмешливые глаза на молодого писаря. — А я, брат, с делами его познакомился еще в 1918 году под Архангельском.

Дымов не успел ничего ответить на это, так как с шумом распахнулась вдруг дверь и в землянку вбежал запыхавшийся чертежник сержант Мгеладзе. Он был почти ровесником Дымова, но щегольские черные усики делали его на вид значительно старше писаря.

— Что ворчишь, Василий Федорович? — весело крикнул он, сдергивая с головы пилотку и бросая ее на свой столик в углу землянки. — Почерк от этого у Антона может испортиться. Новость лучше послушайте. Союзники к нам в гости пожаловали.

— Что мелешь! — нахмурился Батюшкин. — Какие союзники? Они, видно, так жаждут встречи с нами, что ждут не дождутся, пока мы к Атлантическому океану выйдем, потому как итти к нам сквозь всю Европу для них невыносимо долго.

— Зачем шутки шутить, — обиделся Мгеладзе. — Лично видел настоящих живых союзников. Самолет, что на рассвете возле нас приземлился, — слышали?

— Ну, слышали, — неохотно отозвался Батюшкин. — Так что?

— Так это ж американская «летающая крепость» вынужденную посадку сделала. Вот что.

— Заблудилась она, что ли? — удивился Дымов.

— Какое там заблудилась, Антон, — махнул рукой Мгеладзе. — Гитлеровцы подбили. На самолете американские летчики, которые в челночных операциях участвуют.

— В челночных операциях? — переспросил Дымов.

— Ну да, в челночных, — повторил Мгеладзе. — Из Англии через Германию к нам летают и таким же путем обратно. В общем, как ткацкий челнок: туда-сюда, понимаешь?

— Чего ж тут не понять? — заметил Батюшкин. — А что толку, однако, от этих челночных полетов? Ну, высыпят они по дороге свои бомбы на немцев, но разве это существенная помощь нам в войне с фашизмом?

Мгеладзе хотел что-то ответить Батюшкину, но в это время послышались громкие голоса у входа в землянку.

Старшин сержант насторожился и приказал чертежнику:

— Что за шум там такой? Пойди разведай.

Мгеладзе схватил пилотку и стремглав выбежал из землянки.

— Неспокойный характер у парня, — добродушно улыбнулся Батюшкин.

— Товарищ старший сержант! — раздался снаружи голос Мгеладзе. — Можно вас оторвать на минутку от работы? Распорядиться тут нужно.

Старший писарь нехотя вылез из-за стола и неспеша пошел к выходу на землянки.

— Ну, что тут такое? — спросил он, просовывая голову в дверь.

— Распорядились бы, товарищ старший сержант, чтобы американского сержанта к нам пропустили, — сказал Мгеладзе, кивнув на стоявшего рядом с часовым высокого сухопарого человека в пилотке, лихо заломленной набок. — Пока начальство не пришло, вы ведь у нас самый старший.

Американский сержант небрежно отдал честь и приветливо кивнул Батюшкину:

— Хеллоу!

— Привет, — буркнул Батюшкин, не выражая большой радости по случаю столь неожиданной встречи с союзником.

— Ай эм глэд ту си ю, сардж! — улыбаясь, произнес американец. — Ду ю спик инглиш?

— Что он такое говорит? — спросил старший сержант, удивленно поглядывая на американца.

— Уверяет, что рад вас видеть, — перевел Мгеладзе, учившийся до войны в университете и знавший английский язык. — Спрашивает, говорите ли вы по-английски?

— А ты что, не знаешь, разве, говорю я или нет?

— Я-то знаю, — рассмеялся Мгеладзе. — А вот он не знает.

— Теперь тоже знаю, — улыбаясь, заметил американец. — Попробую тогда сам говорить по-русски. Только это у меня, наверно, не очень хорошо получается.

И он засмеялся, обнажая большие неестественно белые зубы.

— Очень хорошо получается. Вэри уэлл! — похвалил его Мгеладзе и, повернувшись к Батюшкину, добавил, понизив голос:

— Неудобно, знаешь, держать гостя на улице.

— Ладно, не учи, — проворчал Батюшкин и критически посмотрел на продолжавшего улыбаться американца.

— Минуточку, — сказал он наконец, заставив себя любезно улыбнуться гостю, и с неожиданной поспешностью скрылся в землянке.

Торопливо сняв трубку телефонного аппарата, Батюшкин назвал позывной начальника штаба.

— Докладывает старший сержант Батюшкин, — произнес он, как только отозвался ему майор Ратников. — Союзник тут к нам пришел. Как с ним быть?

— Воздушный союзник? — спросил Ратников.

Батюшкин, сообразив, что начальнику штаба, видимо, уже известно что-то о «летающей крепости», торопливо ответил: