«Соловей» не выдерживает и заходится смехом:

— Карабин — вид оружия, которым сваны привязывают лошадь, а ледобур — это то, чем рыбаки бурят лёд…

— …городского катка, — хором заканчивают оба.

— Свой человек! — спасатель хлопает Тёмку по плечу и протягивает лапу, — Влад Скворцов. Можно просто Скворец!

— Тёма. Дядя Скворец…

— Нет уж, нет уж! — возмущается окрещенный, — либо дядя Влад, либо просто Скворец! Дядя Скворец — это перебор! А лучше избавляйся от «дядь». Нам работать вместе.

— Котэ — орет он в сторону радиорубки, и у меня ёкает сердце. — Давай сюда, пополнение прибыло.

Из окна высовывается голова явно грузинской национальности.

— Слюшай! Нэ могу. Занят, да?

Нет, совсем не похож. Да и откуда здесь взяться Котэ Сапишвили, третьему бойцу нашего «Похоронного Бюро»? Ему сейчас больше ста… Было бы.

Кто-то, может, еще жив… Не более. И уж никак не работает. Самому молодому, Толику-маленькому, уже за семьдесят…

— Палыч! — тем временем орет Скворец, — Палыч! Практикант прибыл!

— А коммуникатор у тебя зачем? — раздается голос, от которого…

Я поворачиваюсь, наплевав на Темкины желания, вообще забывая, что я не я, а Тёмка. Потому что слух меня не обманывает. От столовой неторопливым, уверенным шагом идет поседевший, покрывшийся морщинами и даже немного ссутулившийся Толик-маленький.

Через две недели

Уже две недели… Служба не изменилась…

Нет, конечно, вместо «Самшита» времен моей молодости стоит новенький трансивер. Даже не трансивер, а нечто невообразимое, видео, с экраном на полстены. И не схематичная хребтовка района занимает вторую половину, а интерактивная спутниковая карта, на которой в режиме онлайн можно наблюдать не только передвижения групп, но и состояние людей по данным личных коммуникаторов. И кошки у ребят с изменяющейся конфигурацией зубьев. И палатки, по надежности и комфорту больше похожие на дома… А антиграв‑«вертушка»? Сколько безнадежных спасов можно было вытянуть? А сколько наших ребят накрылось в местах, через которые теперь просто перелетают…

Нет, технически Служба выросла очень сильно. Видно, что о нас, наконец, стали заботиться, впервые чуть ли не с момента создания. Наконец-то, там, наверху, поняли, что тем, кто спасает людей, надо помогать, а не ставить палки в колеса. И это хорошо, очень хорошо… Отношение к детям и спасателям — два индикатора, говорящих обо всём.

Но Служба не изменилась. Потому что Служба — это люди. А люди не изменились. Дерьма здесь не бывает, тонет оно, вопреки расхожей поговорке. Слишком тяжела работа и слишком велик риск. Не окупаются никакой зарплатой. Здесь только те, кто работает не за деньги и льготы. Кто согласен и на риск, и на пахоту. Для кого не бывает уважительных причин для отказа от выхода. Кроме одной. И то не всегда…

Идем по нашему к ладбищу. Мы приходим сюда каждый день. Я и Тёмка. Идем вдоль могил. Палыч, мой первый начспас… Марина, его жена… Андрей, их сын… Миха Харадзе… Соловей… Это те, кого проводил я. Хотя нет, Марина погибла раньше, еще до моего прихода… Моя могила. Рубеж, граница, первая, которую закрывали уже без меня… Увы, не последняя… Любомир, в тридцать пять лет, лавина… Серега, в сорок два, камень… Вовка… Толик-большой… Акрам, лагерный сторож, горец, не любящий гор, вытащивший меня с последнего выхода и погибший через два года… Мои ребята: те, кого я учил… Ряд продолжается. Меняются только имена и цифры: 2017… 2024… 2043… И так до прошлого, две тысячи шестидесятого. Последняя потеря Службы. Несмотря на интерактивную карту, суперкошки и антиграв. Потому что горы — всегда горы, а человек — всего лишь человек. Он будет идти вверх, преодолевая любые трудности, и, увы, будет нести на этом пути потери… А мы будем пытаться эти потери сократить. Нередко ценой своих жизней…

Вой сирены выдергивает из размышлений. Тёмка, перехвативший тело, уже несется к рубке. Туда же сбегаются остальные. Толик командует:

— Камнепад на Чайке. Побита двойка на Южной стене. Скворец, Котэ, Ванька, Шустрик, Мираб. Пошли ребята.

— Палыч, в лагере резерва не остается.

— Я остаюсь. И Тёмка. Дуйте впятером, травмы тяжелые.

— Палыч, тебе же нельзя. А Тёмка… молодой еще. Ты не обижайся, Тём, но рано тебе. Палыч, давай лучше возьмем пацана, а тебе одного из ребят оставим.

— Он на стене работать не сможет. Чистый балласт. А тут пригодится!

Всё правильно, Толик. Ты же не знаешь, кто прячется под маской шестнадцатилетнего подростка. Может Тёма работать Чайку. Просто потому, что я там отмотал больше, чем любой из твоих ребят. Но нет времени убеждать. И не нужно, антиграв и так перегружен.

Парни выбегают, расхватывая дежурные рюкзаки. Через пять минут «вертушка» взлетает, уносясь в сторону, где мы с Соловьем весь декабрь девяносто второго искали Андрюху… Откуда Палыч, тот, первый Палыч, сутки тащил его невесту, оставив на леднике тело сына… Антиграв и сегодняшняя медсумка могли спасти Андрюху… А значит, и Палыча…

Сидим вдвоем (или втроем?) и пялимся на карту. Антиграв долетает к подножию за десять минут. Доклад Скворца:

— Посадка на вершину невозможна, ветер. Пойдем тросами.

Толик вскидывается. Еще бы, риск сумасшедший, особенно для первого. Но садиться на ледник и идти всю стену — слишком долго, маршрутов ниже «четверки» на Чайке нет. А если парням удастся… на ледник «вертушка» сядет на автопилоте, ледник — не вершина.

Десять минут ожидания и нервов… Десять минут длиною в чью-то жизнь… И расцветающее улыбкой лицо Толика: нового памятника на кладбище не будет. Получилось!

А еще через час…

— Вне опасности. К рассвету спустим…

Беда пришла позже. Когда по экрану связи побежали большие красные буквы, я даже не понял, что случилось.

Только побелевшее лицо начспаса…

— Анатолий Павлович, — Тёмка тоже забеспокоился, — что…

— Крандец! — выругался Толик. — Всему крандец. Запуск межпланетного корабля. Внеплановый. Мы в коридор попадаем. Высосет энергию с двигателей. Неделя на перезарядку. Единственный минус антиграва. Новая техника, не доведена еще. Мать!!! Раз в сто лет бывает!

Он переключил рацию.

— Чайка, ответь Базе.

— Здесь Чайка.

— Скворец, такая хрень…

Они говорят, а я думаю. Можно донести до подножия акьи. Две акьи старого образца, позволяющие тащить людей с такими травмами своим ходом. И двадцать килограмм весом. Каждая. Плюс килограмм десять барахла набежит. Два десятка километров и километр набора. В лучшие годы я успел бы с запасом. Но Тёмка сам весит меньше. А Толику нельзя. Сердце. По моим стопам… Да и не тот у него уже темп…

— Палыч, мы спустим их к подножию, и что-нибудь придумаем, — рация замолкает.

— Я отнесу акьи, — говорит Тёма.

— Нереально. Не вытянешь.

— Должен. Волокушу сделаю. Вытяну.

«Дядя Сережа, как его убедить?»

«Нереально, Толя прав. Сдохнем по дороге».

«Ему нельзя. Я смогу. Не бывает уважительных причин…»

Как не хочется умирать во второй раз. Но Тёма прав: не бывает уважительных причин не прийти на помощь. Никаких. И собственная смерть тоже не оправдание.

— Ты и дорогу не знаешь, — машет рукой Толик. — Именно туда и не ходил… Мне идти. Или вдвоем…

— Я знаю, — это уже не Тёма, это говорю я, — Толик, Тёмка сможет. Я сам его готовил.

— Кто «я»? — шепчет начспас. — С ума сходишь, парень?

— Тот, кого ты пятьдесят лет назад называл Заместителем Господа Бога. Я вернулся, Толик. Не бывает уважительных причин. Совсем не бывает…

Через шесть часов

«Тёмка, следи за дыхалкой».

«Хорошо…»

Тяжко… Хорошо идем, но усталость копится, вымывая силы. Подмена — чисто психологическое мероприятие, тело у нас одно, и пройденный путь ощущаем мы оба, никуда не деться. Уже не помогает витаминный раствор. Не спасают таблетки. Слишком тяжело держать темп, когда груз в волокуше превышает свой собственный. Но надо. Иначе не успеем…