Другая форма созерцания исходила от чисто рассудочного, постепенного отвлечения от множественности явлений, чтобы затем превратиться в свободное от реального мира неподвижное созерцание все более и более лишенных всякого конкретного содержания абстракций.
Будда обращается к ученику:
«Подобно тому, как этот дом Мигараматы лишен слонов и рогатого скота, жеребцов и кобыл, лишен серебра и золота, лишен толпы мужей и жен, и не пуст только в одном отношении, а именно, не лишен монахов, так же, Ананда, отвлекается монах от представления «человек» и мыслит исключительно о представлении «лес»…»,
Далее монах видит, что в его представлениях наступила пустота по отношению к представлению «деревня» и пустота наступила по отношению к представлению «человек»; не наступило пустоты только по отношению к представлению «лес». Затем отвлекается он и от представления «лес», так что достигает представления «земля» с опущением всего разнообразия земной поверхности.
Затем дух поднимается подобным же образом далее к представлениям «пространственная бесконечность», «умственная бесконечность», «ничто не существует» и т. д., шаг за шагом приближаясь к искуплению. В конце этой лестницы ставится обыкновенно состояние «прекращения представления и ощущения», описываемое как напоминающее смерть оцепенение, очевидно, каталептической природы.
Монаха, который, сидя у подножия дерева, погрузился в подобное состояние, видят пастухи и землепашцы; они говорят: «Замечательно! странно! Этот монах умер сидя; сожжем его тело». Они покрывают его соломой, дровами, навозом и зажигают огонь. Но он, когда наступает следующее утро, целым и невредимым просыпается от самопогружения».
Внешне техника Йоги вроде бы не связана с учением Будды. Но если внимательно присмотреться к тем состояниям, которые достигаются с ее помощью, то нетрудно заметить, что эта техника является просто необходимым звеном учения. Действительно, с помощью Йоги Будда и его ученики получили возможность, во-первых, освобождать свою душу (психику) от всех земных желаний (через прямое вытеснение, угнетение соответствующих психических структур или их переосмысление) и, во-вторых, настраивать (программировать) себя на состояния, отвечающие тем реальностям, которые вели в Нирвану. Здесь можно даже говорить о своеобразной «психотехнической системе». Так, одни ее приемы (концентрация представлений и чувствований, замещение визуальных видов внутренними визуальными образами, отвлечение от возбуждающих и отвлекающих чувств и мыслей) служили выработке особых способностей, позволяющих актуализировать и даже визуализировать внутренние представления и реальности. Другие приемы (например, погружение в «нечистоту» и освобождение по порядку от «мешающих» элементов душевной жизни) помогали переосмыслить и свернуть (уничтожить в себе) все психические потребности и реальности, вызывающие земные желания, удерживающие человека в обычной жизни. Третьи приемы (вызывание специальных представлений и состояний — просветления, чистоты, собранности, пространственной и умственной бесконечности, несуществования и другие) позволяли развить и укрепить как раз те стороны души и реальности сознания, которые удовлетворяли учению.
Общая логика психотехнической системы Йоги определяла следующую стратегию: развитие способностей актуализации внутренних реальностей и представлений, свертывание тех реальностей и представлений, которые не отвечали учению, развитие и совершенствование других реальностей и представлений, отвечающих учению, и, наконец, актуализация и визуализация этих реальностей и представлений. Поскольку цель всей подготовки — достижение Нирваны, можно предположить, что в конце успешной подготовки (которую, подчеркнем, достигали лишь немногие одаренные индивиды) у человека оказывались размонтированными (подавленными) все реальности, кроме одной. Эта реальность наиболее адекватно соответствует идее чистого Атмана, т. е. в ней переживаются (а к этому времени развиты и соответствующие способности) состояния несуществования, покоя, полной свободы, пустоты. Внешне же переживание этой реальности никак не фиксируется, и со стороны Нирвана выглядит как смерть. Во всяком случае для обычной жизни человек, достигший Нирваны, как бы умирает. Тем самым действительно реализуется идея Будды — еще при жизни человек уходит от страданий, впрочем, как и от жизни в обычном ее понимании. Таким образом, учение Будды — это не только умозрение, доктрина, но и практика жизни, образ жизни, помогающий оспособить, оестествить, натурализовать это умозрение и доктрину в душе и теле человека. Следовательно, достигается и сам идеал — искупление, поскольку он не только понимается и принимается умом, но и переживается, про-живается как высшая реальность всей жизнью и чувствами.
Ольденберг верно отмечает, что «буддизм повелевает не столько любить своего врага, сколько не ненавидеть его». Если Христос завещал людям любовь и сострадание («любите друг друга»), то Будда — честность. В конце своей жизни он говорил:
«Эго честность. Это самопогружение. Это мудрость. Проникнутое честностью самопогружение плодоносно и победоносно; проникнутая мудростью душа вполне и совершенно освобождается от всякой скверны, от скверны желания, от скверны возникновения, от скверны суеверия, от нечистоты незнания… Как рука моет руку, а нога ногу, так и мудрость очищается честностью, а честность мудростью. Где честность, гам мудрость; где мудрость, гам честность. И мудрость честного, честность мудрого имеют в мире высшую цену сравнительно со всякой честностью и всякой мудростью».
Нравственное поведение буддиста как бы ограничено двумя принципами: убеждением, что нечестные, недобрые поступки неизбежно влекут за собой по закону Кармы страдания в этой и следующей жизни, и нежеланием отдаться во власть такому сильному желанию, как любовь к другим. В Дхаммападе читаем:
«Кто говорит или действует с нечистыми мыслями, за тем следует страдание, как колесо за ногою запряженного животного. Кто говорит или действует с чистыми мыслями, за тем следует радость, как тень, никогда не отступающая от него…
Он бранил меня, он бил меня, он угнетал меня, он ограбил меня, — таким мыслям не предаются люди, у которых утихла вражда. Ибо враждою никогда не умиротворяется вражда; незлобием умиротворяется она; таков исконный порядок».
Будда же говорил:
«Все скорби и жалобы, все страдания в мире какого бы то ни было рода происходят благодаря тому, что любо человеку; где нет любви — и они не возникают. Поэтому радостны и свободны от скорби люди, которые ничего в мире не любят. Поэтому тот, кто стремится туда, где нет ни скорби, ни печали, не должен ничего любить в мире».
Как ни жестко звучит эта мысль, она вполне в духе учения Будды. Это учение в определенном смысле противоположно христианскому. И не только потому, что в одном случае Бог — это идеал жизни, а сама жизнь не только не отвергается, но мыслится вечной и божественной. Но и потому, что учение Христа взывает к Соборному, родовому началу, к Любви, связующей всех людей, все народы. Бог в этом смысле есть не что иное, как всеобщая, жизненная и человеческая общность всех людей, всеобщая зависимость жизни людей друг от друга и от природы.
Учение Будды, напротив, провозглашает индивидуальный, личный путь спасения. Будда, а вслед за ним и все остальные, достигшие Нирваны (их тоже стали звать Буддами), говорят:
«Всепокоритель, всеведущий — я, не запятнанный всем тем, что существует. Все покинул я, без желания живу я, искупленный. Благодаря собственной силе своей овладел я познанием, кого я назову своим наставником? У меня нет учителя, никто не сравнится со мною. В мире со всеми его небесами нет никого, кто бы равен был мне. Я — святыня мира; я — высочайший наставник. Только я один — совершенный Будда; погасло во мне пламя; я достиг Нирваны».
По этому учению жизнь людей определяется космическими законами, а не совокупным человеческим общежитием. Спасение — в познании этих законов и выборе (творении) тех форм бытия, которые свободны от страданий. Каждый человек на свой страх и риск, рассчитывая в основном на свои силы, решает улучшить свою судьбу, достигнуть искупления. Община монахов может лишь помочь на этом пути, отдельный ученик — лишь поделиться собственным опытом — не больше.