При последних словах Виталий плутовски улыбнулся, впрочем, с некоторым оттенком досады, ибо казалось, что обещанное вознаграждение у него уплывает из рук. Михаил Прокофьевич в ответ снисходительно усмехнулся, в задумчивости потёр указательным пальцем расплывшийся, в склеротических прожилках нос и, наконец, объявил, что вознаграждения Виталий и без того заслуживает, хотя бы за сигнал, который он привёз. Кроме того, от Виталия ожидаются ещё услуги и в Москве. А потому Тарас Петрович Корж имеет указание о вручении Виталию некоей круглой суммы. В связи со всем вышесказанным Михаил Прокофьевич попросил Виталия сообщить свой служебный и домашний номер телефона и аккуратно записал это на отдельный листок, обещав передать Тарасу Петровичу. Что же касается старика Губина, то ему было велено передать, чтобы не волновался, так как Михаил Прокофьевич всё учтёт и обо всём позаботится.

Таким образом, Виталий должен был с удовлетворением констатировать, что результат его приезда в этот город не так уж ничтожен. Выяснен источник и характер товара, привезённого Николаем в Москву, выплыла во всех отношениях интересная фигура Михаила Прокофьевича Пивоварова, сотрудники БХСС, кажется, выведены на след крупной шайки расхитителей.

Однако новых фактов относительно убийства Николая Павлова добыто не было. Никто в том городе касательства к этому, по-видимому, не имел. «Впрочем, и это тоже немаловажный факт», — утешая самого себя, подумал Виталий. Рассчитывал он в этой поездке и на другое. Он предполагал выявить факты, которые помогут ему лучше разобраться в людях, уже обнаруженных в Москве, и в первую очередь во Владимире Сергеевиче. Но и этого не случилось. Таких фактов выявить не удалось. Михаил Прокофьевич оказался весьма сдержанным и вовсе не был склонен первому встречному, даже и внушившему ему некоторое доверие, что бы то ни было сообщать. И ни с какими другими людьми, хоть в какой-то мере осведомлёнными о Владимире Сергеевиче и связанных с ним делах, Виталию познакомиться не пришлось. Его, точнее, к этому не допустили. Лишь в самый последний момент Михаил Прокофьевич сообщил Виталию, что с ним в Москву поедет толстый бритоголовый Тарас Петрович, опытный и хитрый, которого обмануть будет так же трудно, как самого Михаила Прокофьевича.

Интересно, какое же задание получил этот Тарас Петрович в отношении Виталия и в какой степени ознакомлен он со всякими махинациями своего шефа, и в частности с теми, которые касаются Владимира Сергеевича и ему подобных московских дельцов? Впрочем, если ознакомлен, то и причастен.

С Тарасом Петровичем они встретились только на вокзале и, по существу, не успели ещё и двух слов сказать. Только попили чай со всякой снедью, захваченной хозяйственным Тарасом Петровичем, и угостили своих соседок по купе. Даже когда вышли покурить, то и тогда никакого особого разговора не получилось. Виталий был, конечно, не прочь его завязать и даже попытался, разыгрывая парня бесцеремонного и любопытного, но Тарас Петрович решительно пресёк все его попытки, сказав с одышкой, хрипло, выпуская дым из-под усов: «Обо всём мы с тобой, любезный, ещё потолкуем, будь уверен. Но в другом месте, чуешь?» «У дяди?» — спросил Виталий. «Может, у дяди, может, у тёти. Там видно будет», — туманно ответил Тарас Петрович и, погасив сигарету, направился обратно в купе. Виталий неохотно поплёлся вслед за ним.

Ну а потом стали укладываться спать. Соседки, и молодая, и пожилая, судя по всему, уснули быстро. А вот Виталию не спалось. И Тарасу Петровичу, кажется, тоже. Он всё ворочался внизу, на своей полке, кряхтел и вздыхал.

Мотало из стороны в сторону вагон, бежали по купе огни от мелькавших за окном редких фонарей. Одно время к окну приклеилась луна, висела, не шелохнувшись, заливая купе мёртвым серебряным светом, затем её медленно сдуло в сторону, и снова стало темно. И гудки, гудки… Потом вдруг яростно налетел и прогрохотал встречный состав. И снова только редкие гудки…

Тарас Петрович и в самом деле не спал. Ох и много забот навалил на него в этот раз Михаил! Одни дела с Викентием Романовичем, заместителем начальника технического управления министерства, требовали уймы времени и сил. Шутка ли — получить новое, современнейшее оборудование раньше всех других предприятий, получить больше всех и, конечно, за счёт всех? Мало того, что это сулило крупное перевыполнение плана, а следовательно, немалые премиальные и невиданный почёт. Всё это Тараса Петровича волновало мало, всё это было по части Михаила, ему щекотало самолюбие и позволяло строить широкие планы «завоевания Москвы», как про себя насмешливо выражался Тарас Петрович, имея в виду продвижение туда Михаила и всякие его честолюбивые планы. Но получение нового оборудования позволяло уже сейчас провернуть чрезвычайно выгодную операцию по передаче устаревшего оборудования в некоторые, тщательно отобранные из числа многих, мелкие предприятия и артели, для которых такое оборудование — сущий клад и предел мечтаний и которые, чтобы его приобрести, готовы на любые расходы.

Но начало всех начал в этих делах — Викентий Романович Грузнев, давний знакомый, но человек капризный, напуганный и неверный, с которым, если бы не супруга, и вовсе дела иметь нельзя было бы. Да, если бы не супруга…

Ниночка Афанасьевна была, несмотря на крайнюю молодость, женщиной практичной и неглупой. Она решила, что зря губить себя ради этой старой развалины Викентия Романовича она не будет. Разница в тридцать с лишним лет к чему-то всё-таки обязывала Викентия Романовича или нет? Ниночка Афанасьевна так прямо и заявила однажды слегка оторопевшему Тарасу Петровичу. А сама Ниночка вот уже пятый год писала, по её словам, что-то для кино, в связи с чем ездила в командировки, подолгу жила в Домах творчества киноработников, а в Москве целыми днями тёрлась на киностудии, по вечерам же изредка выводила «своего» на просмотры в Дом кино на Васильевской. Крепко сколоченная, энергичная, с лихим хвостом иссиня-чёрных волос за широкими плечами, с круглым большеглазым лицом и небрежно зажатой в уголке маленького капризного рта сигаретой, она многих мужчин заставляла провожать себя взглядом. «Пахать, пахать на ней надо, — думал Тарас Петрович при встречах. — Лучше всякого трактора». И при этом умилённо улыбался. Ибо, не будь Ниночки Афанасьевны, чёрта лысого удалось бы иметь дело с этим длинным, сухим и бледным Викентием Романовичем, которому при всех его хворобах и рубля лишнего не надо было на себя.

Но как сейчас встретит Тараса Петровича этот неверный человек, предположить было попросту невозможно. И это Тараса Петровича немало беспокоило. Лёжа без сна на полке вагона, он строил один план за другим на все возможные случаи, безжалостно бракуя их и принимаясь выдумывать снова. Ясно было лишь одно: вернуться домой без нового оборудования, причём в максимальном количестве, нечего было и думать. Среди прочих подарков и угощений вёз Тарас Петрович специально для Ниночки Афанасьевны редкой красоты и огромной стоимости норковый палантин и шапку из соболя, а самому Викентию Романовичу — целых две шапки высшего сорта из особой, недавно изготовленной партии. Кое-что было приготовлено и для двух-трёх работников управления рангом пониже, этаких рабочих винтиков сложного механизма, от которых зависела реализация высоких указаний начальства, зависели точность, скорость и качество исполнения, для чего соответствующий «допинг» казался Тарасу Петровичу совершенно необходимым. А кроме всяких подношений, столько предстояло выпить в ходе дружеских и деловых встреч, что от одной только мысли об этом у Тараса Петровича начинала ныть печень, когда-то предмет его беззаботной гордости.

И вот, кроме всех этих волнений и забот, Михаил Прокофьевич ещё повесил ему на шею дело с убийством какого-то Николая. И даже не с убийством — это Тараса Петровича никак не касалось и даже не волновало, — а с исчезновением при этом больших денег.

Так неужто и в самом деле уважаемый Владимир Сергеевич осмелился этакое сотворить? На подобную мысль наводили несколько весьма подозрительных фактов, и прежде всего странные разговоры, которые вёл Владимир Сергеевич в свой последний приезд, и всяческие намёки, которые он делал о его якобы открытиях в области науки, которые так не понравились Михаилу Прокофьевичу. Потом эта небывалая, просто даже невероятная для Владимира Сергеевича уступка целых пяти процентов. И это при том, что Владимир Сергеевич известен был даже в своём прижимистом кругу, где умеют считать до копейки, как человек фантастической скаредности, готовый за такую вот копейку отца родного зарезать. Почему же он уступил целых пять процентов, то есть несколько тысяч рублей? Решил, получив всю партию, ещё взвинтить розничную цену? Чёрта с два! Новая бешеная цена и так еле проходит. В чём же дело?