Винтер кивнул и иронически улыбнулся:

— Утерянная партия оружия?

— Не знаю, больше ничего не знаю.

— Вы можете точнее определить район поисков?

Тиссо сокрушенно пожал плечами:

— Радиус этой зоны равен дневному переходу верблюжьего каравана, а центр — оазис Доуз. Никто не знает направление этого перехода… — Он склонился над картой, — Если предположить, что верблюд с грузом проходит в пустыне за час десять — пятнадцать километров; если предположить, что дневной переход каравана длится в среднем десять часов, это означает…

Он смотрел, как ноготь Тиссо режет треугольник в пустыне, во владениях Великого Восточного Эрга.

— Это ведь огромная площадь, — сказал Винтер глухо. — Как я могу осмотреть тысячи квадратных километров пустыни? Нужны или точные координаты места, или какие-то приметы.

— Говорю вам: они сумасшедшие, — простонал Тиссо. — У них нет ни профессиональных знаний, ни здравого смысла. Уверены, что геологи могут отыскать это место. Что достаточно просто облететь этот район на вертолете с магнитометром, и клад будет найден. Я тщетно пытался убедить их, что это невозможно. — Он снял очки, устало потер переносицу. — Они установили срок: две недели. Если за две недели вам это не удастся…

— Две недели?

— Да. Простите, я знаю, что это невозможно, но все-таки попытайтесь. Вы получите мое письмо, якобы из Парижа, в котором будут дополнения к рабочему заданию, указания провести аэрофотосъемку в данном районе. Остальное вы должны устроить сами. Попытайтесь отыскать места с каким-нибудь необычным рельефом и проведите их съемки. Для обследования всей области у вас не будет времени. Если заметите что-нибудь особенное на местности, сделайте снимки в инфракрасных лучах и исследуйте магнитометром. Нам остается надеяться только на случай. Не исключено, что на поверхности будут видны какие-то следы захоронения.

— Когда же там был зарыт этот клад? — Доктор Тиссо молчал и неподвижно смотрел перед собой. — Вы поняли мой вопрос, коллега? Когда в пустыне были спрятаны эти ящики?

Тиссо надел очки и посмотрел Винтеру в глаза.

— Сорок лет тому назад, — прошептал он чуть слышно.

Тишина.

Холод и мрак комнаты, сокрушенное лицо.

— Это невозможно, — выдохнул Войтех. — С того времени лицо пустыни изменилось тысячу раз, время тысячу раз перекроило ее рельеф.

— Все возможно! — прозвучал за спиной холодный металлический голос, резкий удар сбил его с ног. — Все что угодно!

Чья-то рука ухватила его за волосы, начала тыкать его лицом в карту на столе.

— Мы вас научим делать невозможное. Через две недели этот человек будет мертв — для нас он не имеет никакой цены. Потом наступит очередь следующего. Вы несете за него ответственность! Надеюсь, самое главное вам ясно? Если понадобится что-то нам сообщить, позвоните доктору Териаки. Он получит точные инструкции. — Рука ослабила хватку. Холодный ствол автомата уткнулся ему в лицо, заставляя повернуться. Он увидел высокого мужчину в маске. — Вот так мы вас прикончим, — сказал он тихо и нажал курок. Ствол, как раскаленный молот, застучал ему в висок, пули отбили кусок глиняной стены, комната наполнилась удушливым дымом. Очередь оглушила и ослепила Винтера. Прикосновение горячего металла к подбородку заставило поднять голову.

— У вас есть возможность выбора, решайте. В случае успеха получите особое вознаграждение — сто тысяч долларов. Как видите, мы не такие уж злодеи.

Он не мог прийти в себя. На голову ему набросили покрывало, вытолкали на улицу и втащили в кузов машины. Винтер уже не замечал неровностей дороги, не мог сказать, сколько времени они едут. Ему было все равно. Им владело тупое безразличие. Они беспомощны, абсолютно беспомощны. В голове у него беспрерывно звенело, будто от автоматной очереди лопнули барабанные перепонки.

Сорок лет тому назад!

Дневной переход верблюжьего каравана от оазиса Доуз!

И это место он должен найти. Должен найти его, или расстреляют Тиссо, потом еще кого-то, а потом — его самого. Как того несчастного таксиста.

Он не замечал ни времени, ни расстояния — почувствовал только, что машина остановилась.

— Убирайся! — сказал грубый, злобный голос. — И держи язык за зубами, или мы придем за тобой!

Две пары рук схватили его и спихнули на землю.

Он услышал шум удаляющегося мотора и отчаянно попытался сорвать с себя покрывало. Когда ему это наконец удалось, фургон уже скрылся вдалеке. Он лежал посреди старой дороги, ведущей из Тебоулбоу в Габес. В каком-нибудь километре от него, внизу, на побережье, сверкал белыми кружевами мираж — отель «Магриб».

Генрика смотрела на него с обидой.

Кругом слышалось тихое жужжание голосов, официант предлагал приторные восточные сладости. Обед закончился.

— Две порции «Gold Cock», — сказал официанту Войтех и сунул в карман его белого смокинга сложенную вдвое купюру.

— Мсье… — прошептал официант, не дрогнув ни одним мускулом. Это могло означать и согласие, и негодование.

— С содой!

— Как вам угодно, мсье…

— Нет, на вас ни в чем нельзя положиться, — сказала Генрика укоризненно, когда официант исчез. — Оставить меня на произвол арабского базара! Вы что, не слышали, что здесь похищают европейских женщин? Это не сказки. Если бы вы были со мной, я бы уж выторговала себе тот ковер. Когда женщина один на один с торговцем, она всегда в невыгодном положении. Простите, что надоедаю вам упреками, но я не понимаю, куда вы так неожиданно делись.

— Генрика, прошу вас… — сказал он умоляюще и попытался взять ее за руку. Она отодвинулась. — Ну как вам объяснить? Ко мне вдруг приехал мастер из Бир-Резене. Сумел меня найти в этой суматохе, чтобы я дал ему точные указания. На одной из скважин произошла авария. На глубине тысяча сто заело буровую коронку. Не позднее чем завтра мне придется вернуться. Пока вытаскивают буровые штанги, я им не нужен. Но если бы не вы, я бы сразу уехал с ним.

— Так вы для этого меня звали? — холодно спросила она. — А вы хоть знаете, сколько мне пришлось просить и договариваться, чтобы освободиться?

— Мне в самом деле жаль, Генрика, — сказал он устало.

— Вы способны о чем-то жалеть?

Он вздохнул.

Официант с усиками соблазнителя нес на серебряном подносе два бокала с напитком темно-орехового цвета.

— Мадам, мсье… — поклонился он до самого пола. Генрика отпила немного из бокала. Изучающе посмотрела на официанта, потом на Войтеха. Снова отпила.

— Неплохо… Может, вы мне скажете, что я тут буду делать одна?

— Отдыхать; вам это необходимо.

Она отрицательно покачала головой.

— Остается только напиться — теперь я не перенесу одиночества.

— Но, пани доктор…

— Вы вернетесь до конца недели?

Он коротко рассмеялся.

— На отдых больше не приходится рассчитывать. Если на самом деле заело коронку, хлопот не оберешься. Недели две буду крутиться как белка в колесе. Хорошо, если как-нибудь вечером смогу вырваться к вам.

— Хоть какая-то надежда, спасибо, — сказала она саркастически, — Я чувствую себя, как соблазненная и покинутая девушка.

— Генрика…

Она приложила палец к его губам.

— Я знаю, что тут ничего не поделать. Жаль, что это нам все испортило. Когда уезжаете?

— Прямо с утра.

— А после обеда пойдете со мной покупать тот ковер?

— С удовольствием.

— Мы должны получить его за полцены. Вы будете изображать моего конкурента, но предложите только четверть того, что он запросит. Разумеется, мы с вами незнакомы.

— Не знаю, сумею ли я…

— Боже мой, почему вы так непрактичны? Вы должны суметь! Не позволите же вы меня обобрать. Ковер и десятой части не стоит того, что он просит. Если я получу его за полцены, то и тогда торговец будет в барыше. Теперь я пойду прилягу, а в четыре встретимся, да? — Она допила виски. — Еще одна такая, и я окосею. Если вдруг просплю, зайдите за мной.

Он подумал, что мир совсем не таков, каким видит его человек. Надо бы иметь бесчисленное количество глаз, чтобы увидеть хоть часть множества его ликов. Но может, у него вообще нет никаких ликов, он просто бесконечно переменчив. Из окна отеля «Магриб» — один, в Бир-Резене — другой, иной мир виден из темницы Тиссо и уж совсем на все эти непохожий — из окон пражской квартиры. Он вообще не узнал бы его, если бы мог посмотреть вокруг глазами Генрики или того человека с автоматом. Ничего определенного, постоянного. Не за что ухватиться, единственная мера ценностей — в самом человеке. А может, и в нем ее нет, или не знает он ее до сих пор. Нет, никто не видит мир таким, каков он на самом деле. Есть только множество точек зрения.