Это преимущество, огромное преимущество, сказал он себе и слабо улыбнулся. Нет, он еще не совсем у них в кулаке, он еще найдет выход. На мгновение он вдруг перенесся каким-то чудесным образом домой, снова шел по знакомой до мелочей каштановой аллее вдоль Влтавы к Троянскому мосту. Однако вспомнил вдруг, что моста этого давно уже нет, там построили новый, значит, он кроме перемещения в пространстве переместился еще и во времени. Из настоящего в прошлое. Всегда только в прошлое. Почему человеку не дано так же легко и просто путешествовать в настоящем? Закрыть глаза — и оказаться на берегу Влтавы. А оттуда только свернуть и через парк — на Приматорскую, к дому…

Автофургон резко свернул с полосы встречного движения и встал поперек дороги. Он надавил на тормоз. Вспыхнули огни стоп-сигналов, завоняло горелой резиной. А они уже были так близко! Сердце оборвалось. Он до упора выжал педаль. Черт побери! Доктор Тиссо скорчился на сиденье. Визг тормозов — и тишина…

Они встали в шаге от борта фургона. Откинув брезент, трое мужчин соскочили на землю. В пепельном предрассветном сумраке лица их были неразличимы.

«Вон! Выходите!» — заорал тот, с автоматом, и рывком распахнул дверцу со стороны, где сидел Тиссо. Винтер слышал этот звук. Он замер. Сердце снова судорожно сжалось…

— Ради бога, доктор Винтер, я уж не знаю, где вас еще искать, а вы тут спите… — сказала раздраженно доктор Тарчинска и остановилась в дверях. На ней было самое маленькое бикини в мире. Мини-мини-бикини. Пророк в смущении отвернул лицо. Два незаметных треугольничка на груди и еще меньше снизу.

— Что вы за человек! Не хотела бы я быть вашей женой — даже будь вы единственным мужчиной на свете. Когда вы собираетесь выезжать? Мы что — потащимся по полуденной жаре?

Он открыл глаза. Гурия из садов аллаха. Минуту он сонно смотрел на нее. Не мог понять, когда же произошло нападение. Сегодня или вчера? И было ли оно на самом деле или снится? Или то была реальность, а Генрику он видит во сне?

Он уже привык к ее дерзости, к тому, что она возмущает покой правоверных. Хотя здесь, на побережье, женщина без паранджи не вызывала удивления — толпы туристок из Европы приучили к этому местных жителей, — там, в отдаленных оазисах, все еще погруженных в тьму средневековья, там, где женщина должна скрывать все, кроме глаз, иначе ее побьют камнями, там легкие одежды пани Тарчинской вызывали возмущение.

Он отвел взгляд. Она приводила его в смущение, ему было не по себе. Он вяло вытер вспотевший лоб. Уснул. Спать бы так до вечера, потом до утра, проспать все на свете.

Очаровательная женщина. Зрелая, неопределенного возраста. Может быть, тридцать, может, и сорок — он никогда не спрашивал. Ее не смущало, что она возбуждает в мужчинах интерес, она всегда держалась очень непринужденно. И теперь запросто подошла к его постели, склонилась, он почувствовал свежий аромат двух нежных упругих персиков. Хоть бери их в ладони… Она слегка потрясла его:

— Ну проснитесь же, коллега!

Темно-золотистая загорелая кожа, прикосновение округлого бедра…

— Смотрите на меня в экстазе или все еще спите? Не были бы таким лентяем, успели бы уже насмотреться досыта.

— Простите, коллега, простите, — сказал он со вздохом. Нет, ей скорее сорок, чем тридцать, ни капли стыдливости.

— Так когда едем?

Он опомнился. Подтянул простыню, которой укрыт был до пояса, потом сел.

— Как ваш зуб?

— Ничего хорошего. Этот французский сапожник хотел вырвать его, напрасно я ему объясняла, что это воспаление тройничного нерва. Мне вовсе не хочется вернуться домой беззубой. Поеду лучше к доктору Шольцу в Меденин. Вы ведь знаете его, как по-вашему, поможет он мне?

— Не знаю, он ведь не стоматолог, а терапевт.

— Здесь врач должен уметь все, особенно терапевт.

— Сколько же сейчас времени? Половина двенадцатого? Тогда после обеда…

— После обеда не поеду! — возразила она решительно. — Я была готова в девять, не надо было прятаться от меня и спать. Не раньше чем в четыре!

— В три, коллега, — попросил он смиренно. — И так приедем затемно, а если случится поломка…

Она глубоко вздохнула. Грудь ее колыхнулась, будто какое-то существо, живущее своей особенной жизнью. На мгновение он увидел судорожные движения человека, пригвожденного очередью к красноватой земле. Все вернулось.

— После обеда заедем еще на пляж, — сказала она решительно. — Когда я еще снова вырвусь к воде, а у нас ведь и душа нет, представляете!

— А теперь оставьте меня, я хочу одеться, — проворчал он.

— Ну-ну!

Он увидел ее спину, тонкую талию и выпуклые бедра. Дверь хлопнула так, будто по комнате пронесся ураган. Минуту он тупо смотрел перед собой. Потом поднялся и пошел в душ. Мужчину вначале отпугнет ее рассудочность, а потом эта неуемная энергия. Интересно, какая она в постели? Тоже, наверное, не отдается покорно, а решительно требует своего…

Поток воды безжалостно смыл ее образ, все еще стоявший перед его глазами.

— Боже мой, идея! Решение!

У него даже дух захватило. Стоял с закрытыми глазами, чувствуя, как потоки воды смывают с него остатки беспомощности и страха. Спасение… Он еще не решался развить свою мысль до конца. Он всегда предпочитал иметь дело с тихими, спокойными женщинами, а не с такими агрессивными красотками. И слишком много знаний тоже вредно. У женщины одна миссия — та, главная, пусть ее и исполняет; эмансипированные во- Дительницы электровозов его не привлекали.

Он повернул кран. Поток иссяк. Да, это может быть решением. Доктор Шольц из Меденина, чешский врач-терапевт. Чешский врач отыщется и поближе, но с Вашеком Шольцем он в приятельских отношениях… Тщательно расчесывая свои темные, жесткие, изрядно поседевшие волосы, он вглядывался в собственное лицо. Тоже далеко не молод, но еще и не совсем плох. Голубые глаза и опаленное солнцем лицо. Худощав. Зубы… нет, пока не беспокоят. Конечно, с ней ему не сравниться. Что будет, если Генрика поедет к Шольцу? Хоть немного-то он сможет ей помочь? Он пожал плечами: разве угадаешь? Но в любом случае он пошлет ее к Шольцу, напишет ему письмо и… Он рассеянно одевался. Да, это единственная возможность предупредить посольство, сообщить о том, что случилось. Им лучше знать, что надо предпринять, чтобы не поставить при этом под угрозу жизнь Тиссо. Теперь он уже ни о чем не мог думать, целиком захваченный своей идеей. Лучше всего послать ее к Шольцу немедленно, но это было бы опрометчиво, спешка плохой помощник. Время еще есть, много времени, они не торопятся диктовать свои условия. Возможно, за ним следит кто-то из работающих прямо на базе. За Тарчинской, конечно, следить не будут, у них нет повода.

Он спустился в столовую: высокий зал, великолепная колоннада, обращенная к морю, римская мозаика и в центре — фонтан. Генрика в легком полотняном платье, под которым на ней явно ничего больше не было, уже заказала обед.

— Вы еще хуже, чем я думала, — сказала она ядовито, — нарочно опаздываете, чтобы заставить меня ждать. Я заказала молодую баранину, мешви.

— Гм… — Он сел и осмотрелся. — Мне все равно, прежде всего я выпил бы коньяку. Пусть уж пророк простит меня… — Он кивнул официанту.

— Мне тоже!

— Вам? Тогда он вообще ничего не принесет, не провоцируйте его!

— Тогда закажите двойной, я выпью с вами.

— Как суп?

— Страшно вкусный.

— Я отдаю предпочтение кухне на базе. У нас исключительный повар, Филоген, негр из Неаполя.

— Слышала. У нас не так замечательно, хотя готовит тоже итальянец. В любом случае от мяса я просто прихожу в ужас. Когда видишь его в такую жару на рынке…

Он потянулся за меню, другой рукой ощупывая карманы.

— Что же вы такое заказали?… Черт, опять я забыл очки!

— Возьмите мои! — и пододвинула к нему сумочку.

— Не могу к ним привыкнуть. Настолько раздражают, что все время их где-нибудь забываю. — Он вынул из замшевого чехла дамские очки в золотой оправе.