С высокого мыса руйский волхв указывал князю путь на восход. В предутреннем сумраке уже разгоралась заря, играя бликами на сбруе Рюрика и насыщая отсветы кровью и золотом. Очарованный мощью живого письма широкой кистью и мастихином, я подавил вздох сожаления: не по карману сия музейная ценность.

— Для тебя, капитан. Года два работал. Вишь, как лессировочки играют!

— Шутишь? Мои амбары пусты, а на днях последняя мышка сбежала, хвостиком вильнула с корабля и отплыла за море к свеям.

— Не городи чушь. Доставай, что принёс! На этот раз не отвертишься — нарушишь свой сухой закон.

Три бутылки перцовой водки произвели на него впечатление. Нет худа без добра, и по подсказке Подруги викинги приходили не с пустыми руками, а исправно подносили дань в стеклянных ёмкостях с наклейками «ABSOLUT». Не для себя взымал дань. После Чечни редко принимал на грудь, а если принимал, так рюмку-другую, не более. Увы, на то есть причина. Не бог весть какая: язва желудка. Так мне врач сказал. Можно сказать повезло: ни ранений, ни наград, не считая присвоения капитанского звания, ни иных последствий, кроме язвы.

Пока Мастер что-то стругал на кухне, готовя закусь, позвонил Максу:

— Дуй с компом к Мастеру. Перегрузим в мою машину. Угощу Абсолютом.

— Оки-доки, но к твоему Мастеру не пойду. У меня дельце проклюнулось. Чао, скоро звякну.

Ну что сказать? Тактичный парень.

В самом деле, зачем тусоваться в тех компаниях, где чувствуете себя не в своей тарелке.

Я уже просмотрел множество работ Мастера, и сам хозяин появился из кухни со сковородой, когда затренькала мелодия моего мобильника. Взирая на шипящие шкварки, коротко ответил Максу: «Иду!», и, объяснив хозяину суть дельца, сбежал вниз.

Полнотелый Макс широко мне улыбнулся. Хорошая у него улыбка. По-детски непосредственная. Перенесли из его старого Москвича в мою не менее старую Ладу всё железо с комплектующими, прикрыли сиё хозяйство мешковиной, дарованной Максом, и я отдал ему задаток, то есть, двести баксов: сотню, чтоб отдать долг, а сотню — на расходы.

— Завязывай, Макс, с криминалом. Знаешь ведь поговорку про верёвочку?

— Не учи учёного. За три года ни одного прокола. Товар беру только у Птаха. Ты, кажись, видел его.

Я тяжело вздохнул, пообещал Максу наведаться через неделю-другую, и мы попрощались. В самом деле, кто я такой, чтоб учить его?! Всего лишь одноклассник. Мы в детстве особо не дружили. Впустую он вертелся в детстве, впустую вертится и ныне. А я не Дон Кихот, и сражаться с ветряными мельницами не желаю. В нашей стране с утреннего солнышка, что встаёт над Дальним Востоком, и до самой до Москвы одному витязю не вспахать всё поле криминального мира. К тому же, сам только что цапнул коготком ворованное.

Мастер не сидел без дела: за время моего отсутствия обернул картину бумагой и скрепил её скотчем. Прищурив глаза, я оценил размеры шедевра. Охренительные! Придётся везти на крыше.

— Раму, будь добр, закажи в мастерской или салоне. У меня багет был да вышел.

— Ты, похоже, извиняешься? Вот объясни, с какой стати ты стал таким щедрым?

— Неужели не помнишь, капитан? Лет десять тому назад ты мне, православному атеисту, поведал о заре нашей цивилизации, о Боге Свентовите, и о том, что сотворили с нашим народом. Я тогда с издёвкой отвечал тебе и твоему приятелю. Потом начал почитывать и беседовать. Нашёл светлые головы. Они мне подтвердили многое из того, что ты сказывал. Считай, что наставил меня на истинный путь. Моя работа — в благодарность за твоё наставление и прояснение в моих мозгах, и за это выпьем, друже.

С пафосом Мастер, не без этого!

Мы выпили, а от шкварок я отказался.

— Извини, язва у меня, — это заявление для него не внове, из года в год твержу его как попугай, но ни на него, ни на других оно не действует; пора, как говорил мой отец, «сменить заезженную пластинку». — Доктор велел аж на год забыть о спиртном и жареном. Питаюсь овсянкой. А ты никак в родноверы подался?

— Стакнулся с ними. Не по душе они мне. Зациклены на ритуалах. Атмосфера у них, скажем так, совсем не творческая. Работу нашёл: веду занятия в изостудии. Сынок мой, вопреки матери, в меня пошёл, работает рядом со мной. Так вот, в эту студию раз в неделю ко мне приходит толпа народа из тех, кто историей интересуются. Норманистов почему-то больше. С пеной у рта доказывают, что викинги основали Русь.

— А чего ты их привечаешь? Они ж шарлатаны.

— Ну почему? Многие веруют и даже доказательства представляют. Из того, что нарыли. Я со всех дань беру — на чай и кофе, — Мастер усмехнулся, — И всем вещаю истину: блажен кто верует!.. Хотел бы с твоим приятелем потолковать. Ну, с тем, кого ты приводил в мою студию.

— С Александром? Исчез он. Никто не знает, где он и что с ним. А жаль, хороший парень. Я с ним в спортлагере подружился. Славное было время!..

Старый шуруп пришлось вывинтить: размеры картины потребовали. Даже без обрамления, Рюрик с волхвом заняли доминирующее место в гостиной. Тогда-то впервые столкнулся с мистикой: вроде бы волхв указывал на восток, но без рамы он определённо указывал Рюрику и мне на дверь, то бишь, на выход. На лике Рюрика явственно видно недовольство. Есть, есть тайна, и похоже, что Мастер интуитивно раскрыл её: русы и руйские волхвы молвили Рюрику о том, что путь перед ним чист и указали на восход. Потому-то он и пришёл со своими людьми в Ладогу.

Следующая неделя пролетела как один день, благодаря полученному заказу на перевод технического описания. От нового работодателя. В гарантийном письме-сопроводиловке было указано, что я фирме известен как опытный переводчик.

И наступил чёрный понедельник.

Ранним утром того понедельника направил заказчику выполненную работу вместе со счётом-фактурой и, как говорили в старые времена, «с чувством глубокого удовлетворения» поаплодировал сам себе и лёг спать.

На протяжении прошедшей недели никто меня, слава Богу, не беспокоил. Звонила, правда, племянница из Валдая. Из маминой родни. А другой нет. Нет родичей по отцу: они воевали-партизанили, и все сложили головы. И вёску их сожгли. Маша жила в моей квартире, пока я бегал по горам Чечни и Дагестана.

Голосок её показался взволнованным. «Соскучилась по Питеру!» — «Вполне понятное желание. Ради Бога! Приезжай в любое время и живи, сколько пожелаешь.» — «Тогда я нарисуюсь в понедельник.» И она нарисовалась. В пять утра. Хорошая девушка Маша, супы готовит превосходно, и молодчина, потому что рано разбудила.

По-разному строят люди свою защиту от внешних и внутренних неурядиц и коллизий. Как на передовых позициях, так и в тылу. Когда оттаял, пообмяк после войны, втянулся, как встарь, в лямку переводчика, так мой взгляд утерял былой стальной блеск. Но что-то затаилось, осадком легло на сердце. Женщины, как правило, чурались меня. А ведь не урод. Не помогала разного рода маскировка ни в одежде, ни в причёске. До чего дошёл! Саксаулом себя вообразил. Бесчувственным снобом, свысока посматривающим на верблюдиц и девиц. Уж очень покойным стало моё бытие, а поле моих игр казалось ровненьким как биллиардное сукно с застывшими шарами. Как главный на своём поле, взирал с равнодушием на окружающие меня субъекты и объекты.

В злосчастный понедельник Маша первой разбила сиё состояние покоя; её голос, насыщенный обертонами, задрожал — и она, заплакав навзрыд от неразделённого горя, поведала весть, что ударила по мне, безучастному эгоисту — и я как выбитый за бортик белый шар оказался в новой реальности. А в ней — боль и сострадание к Маше с её чередой несчастий.

Дошла до ручки! Работу потеряла, из-за безденежья охотницей стала: бутылки собирает. В девяностые годы перестройка жизни увела в лучший мир мою тётушку, младшую сестру моей мамы, затем отца Маши; за ними последовали её иные родственники. Кроме меня никого не осталось. В прошлом году умер от передозировки парень, о коем она грезила ещё в школьные годы. В этом году в офис, где она работала, пришёл новый инженер, и всё складывалось, как в сказке. Она даже начала мечтать о подвенечном платье. Недолго мечтала: средь бела дня зарезали её парня на автобусной станции. А месяц спустя обанкротили фирму, в которой она зарабатывала на хлеб насущный. По словам Марии, она живёт «в заколдованном кругу», и мнится ей, что кто-то наложил проклятие на её род.