В серой атмосферной среде, что окружала меня, происходило странное движение. Налетел порыв ветра, и природа заиграла, ускорилось движение облаков.

В унисон зримым изменениям я как-то разом оценил свою жизнь в Ирии и с грустью признал, что был всего-навсего игривым щенком. Полгода жизни под гнётом или, точнее говоря, в рабстве заставили меня на всё смотреть иначе. Так что, отказаться от всяких игр? Не играть в мизантропа, а стать таковым? Шалишь, князь! Жизнь невозможна без игры. Вон как ветер играет!..

Меня окликнул Великанов.

— Князь, вам надо видеть! Нашёл маленькое чудо. А потом, вам надо в укрытие: через четверть часа откроют заглушки, включат систему вентиляции в подземных цехах — и все газы пойдут наружу.

Заинтригованный обещанием чуда, я последовал за Ильёй. На посту управления, вперившись взором в схему, сидел лишь один из спецов. На вопрос, где остальные, ответил, что все одели скафандры и спустились вниз, оборудование осматривают. В помещении управления и контроля уже заработала система вентиляции, но затхлый запашок ещё не развеялся. Я прошёл в соседнее помещение, что, судя по обстановке, напоминало комнату отдыха. За прозрачным пластиком виднелись ряды кристаллов, но они никому не были в диковинку; такие кристаллы с эпическими и лирическими записями, что по содержанию во многом напоминали Махабхарату, и воспроизводились в разных форматах, включая трёхмерное изображение и действо, мы уже просматривали. В замках подобных кристаллов было множество. Удивление Ильи вызвали несколько волынок в больших прозрачных футлярах.

— Всё из синтетики, даже мешок, — оповестил он меня, открыв один из футляров.

— Мы не траванёмся? — спросил я, ощутив неприятный запах, источником которого определённо являлся раскрытый футляр.

— Развеется, — беззаботно сказал Илья, ощупывая мешок и меха. — Думаете, не заиграет?

— Что-то сомнительно. Хранились они, чёрт знает, как долго. А потом, не знаю я, кто у нас на волынке играет.

— Дело не хитрое. Пробовал когда-то… Мешок как новый, бурбоны в целости.

Через клапанную трубку Илья наполнил мешок воздухом, закрыл клапан и начал нажимать рукой на мешок, загоняя воздух в бурбоны. Волынка заревела некий походный марш, и на её призывные звуки явился спец с поста управления.

— Да ты, Илья, не хуже шотландцев играешь, — заявил он.

— А почему шотландцев вспомнили? — в моём голосе прозвучала нотка недоумения.

— Так это ж их национальный инструмент.

— Волынка была любимейшим инструментом у наших предков-варягов. Под ревущие звуки волынок они не только свадьбы играли, но и в бой ходили, немцев бить. Скорее всего, эти волынки принадлежали боргам, таким же горемыкам, как и мы, — выдержав паузу, обратился к Илье: — Сможешь научить на волынке играть?

— Вас, князь?

— Нет, двух-трёх добровольцев. Вскоре полетим к Варяжскому морю, русов навестим. Делу, конечно, — время, но и потехе час уделим. Как говорил мой друг, для затравки самое то! Апельсины как гостинцы доставим, а звуки волынки украсят наше празднество. Думаю, что здешние русы не отличаются разительно от предков. А о предках наших Алексей Толстой писал: «Плещут вёсла, блещут брони, топоры звенят стальные, и, как бешеные кони, ржут волынки боевые». Как, Илья, согласен?

— Согласен, но при одном условии.

— Каком же?

— С моей благоверной поговорите. Что ни день, скандалы устраивает. Поносит Мирославу, рабыней кличет. А Мирослава, в отличие от нас, рабскую долю, до встречи с моей благоверной, не испытывала.

— Дурное дело — заразное. А самому трудно прищучить?

Илья тяжело вздохнул.

— Ясно. Не люблю мелодрамы, но разыграю как по нотам. После княжеского слова шёлковой станет.

Волынка Ильи заревела маршем победы, но победы без беды не бывает, а беда в том, что акустика в том помещении была на редкость отвратительной, ещё хуже ужасных запахов газов-консервантов, уловленных в процессе неведомого для меня химпроизводства и закачанного в футляры волынок.

О КРЕСТОВОМ ПОХОДЕ И ПРОЧИХ МЕТОДАХ ОТЪЁМА ЦЕННОСТЕЙ или LA MACABRA COMMEDIA [18]

Мрачен замок Кали, матери Живы. При его строительстве применяли исключительно камни чёрного или близкого к чёрному цвета: базальт, гранит, мрамор. Первое впечатление: жуть! Но наш неверующий русский, благославясь да перекрестясь, ко всему привыкает.

Акустикой славился большой зал собраний в замке уралгородцев. Отчётливо слышалось даже слово, обронённое шёпотом. Шум недовольства перекрыл зычный голос Семёна Петровича, бывшего зама главного энергетика. Из молодых да ранний. В Череповце, на металлургическом заводе, он полагал себя вечно обиженным, и в нашей среде частенько возмущался, а в беседах с мужиками извергал потоки блатного жаргона, что явно контрастировало с его статусом магистра, полученного без отрыва от производства. Впрочем, все здесь из обиженных, нет таких, кому жилось бы «счастливо, вольготно на Руси».

— Чё так мало, князь?

Меня опередила племянница. Как главный бухгалтер, Маша каждому выдавала по десять золотых монет.

— Как вам не стыдно, Семён Петрович?! У нас всё бесплатно: медицина, учёба, питание, одежда… Живём как при коммунизме.

Верно она сказала: в наших общинах мы установили неизмеримо ценный порядок и изначально устранили частную собственность. Не коммунизм, конечно, а нечто вроде нового социализма.

— А вот не стыдно, Мария. Ты как экономист должна знать, что мы нашу экономику поставим с головы на ноги при товарно-денежных отношениях.

Маша вопросительно глянула на меня, и в её взоре ясно читалась фраза: «ваше слово, товарищ князь».

— Тебя, Семён Петрович, никто не держит. Если спешишь окунуться в товарно-денежные отношения, ради бога, можешь отправляться в Венецию или Киев. До многих, возможно, ещё не дошло, что у нас иные задачи. Давным-давно Анастасия мне молвила о возможности возвращения странниц. Не только мы, все на Земле станут их рабами. У нас единственный выход: овладеть технологиями странниц и изобрести свои. И второе: кто-то ещё не понял ценность монет. У каждого ныне большой капитал. Ты, Семён Петрович, на эти деньги сможешь купить, например, десять женщин. Такова ценность наших рублей по словам Великанова. Раньше или позже, но у всех будут возможности что-то покупать на внешних рынках. А наши внутренние отношения, благодаря обстоятельствам и мудрому решению вече, не должны строиться на принципах отъёма капиталов или иных ценностей, ни ныне ни впредь. Так что выбирай, Семён Петрович, что тебе милее? Свобода или рабство?.. Объявляю для всех: завтра летим к русам. Флайер не резиновый, но как освободим контейнер от гостинцев, так и место обеспечим для грузов и людей. Великанов — старший в группе. С заявками к нему.

Не стал я говорить о предположении Мутанта. Весьма вероятно, что он был неправ, высказывая сомнения о возможности возвращения странниц. Спрашивается, какого лешего я должен пренебречь мнением Анастасии? Тем более, что нет ответов на многие вопросы, связанных с родом Живы. Весьма заботливо они, а точнее говоря, их борги законсервировали остановленные производства.

Семён Петрович остался при своём мнении. Слышал я ранее недоброжелательные пересуды о нём его товарищей из бригады энергетиков; их байки можно выразить одним словом: «хозяин». Хозяин почти что барин. Возымел он пожелание покинуть нас, а я порадел ему, наказав быть готовым к вылету в стольный Киев-град к шести часам утра, ещё до рассвета. Мне предстоит большое дело — лететь в тот же день к Варяжскому морю, а потому времени в обрез.

Ясная погода не балует нас каждый день: с океана, с удивительной упорядоченностью, ветер приносит грозовые дожди. Велико испарение Южных морей, а нас захлёстывают то потоки, приносимые с юго-востока, то ливни — с юго-запада. В благодатных землях Василевса снимают по два урожая за сезон, но нам вполне хватает и одного урожая. Не знаем, куда излишки девать.