Действительно, их товарищ был мёртв. Когда аэроплан встал на попа, лётчика кинуло на рукоятку управления, и она проткнула ему грудь под самым сердцем.

Андрей стянул с головы картуз, хотел что-то сказать и не успел. Неподалёку хлопнул выстрел, за ним другой. Карякин и Некрасов, не сговариваясь, упали на землю, а потом уже подняли головы поглядеть, кто и зачем стреляет.

Прямо на них летел конный разъезд — человек шесть или семь.

— Без погон! — радостно выдохнул Карякин. — Наши!

Действительно, всадники были без погон и одеты пёстро: впереди, например, скакал толстый усатый человек в расстёгнутом полушубке. Он бешено вертел в воздухе голой шашкой.

— Свои! Свои! — закричал ему Карякин, успокаивая.

— Свои по спине ползают, — ответил усатый и осадил коня. — Кажи документ.

— Вот документов, товарищ, у нас при себе нет, — объяснил Некрасов. — Мы красные бойцы, летали, делали разведку.

Конные тем временем окружили их так тесно, что лошади дышали Андрею и Карякину в затылок. Чернявый паренёк, спешившись, выдернул у Карякина из кобуры наган, отобрал у Некрасова камеру и на всякий случай похлопал его по карманам галифе.

— Интересные вы птахи, — сказал усатый. — Сами красные, а прилетели от белых. Лучше расскажите добром — кто вы за люди?

— Говорят тебе, разведку делали! — завизжал вдруг Карякин. — Нечего языком болтать! Ты нас обязан предоставить в штаб!

— Это точно. Это золотые слова, — согласился усатый. — Заарештуйте их, хлопцы!

Тут уже возмутился и Андрей.

— Как это — арестуйте? Вы кто такие?

Усатый подбоченился:

— Мы повстанческая армия… Защитница угнетённого селянства. Понял, кто мы такие?.. И вас арештовали как видимых шпионов. Вы не белых, вы нашу силу вызнать хотели!..

— Повстанческая… Сказали бы просто: махновцы… Похоже, что они нас шлёпнут, — говорил Андрей Карякину. Они сидели под арестом в пустой кладовке на застеленном соломой полу. Под самым потолком было маленькое, в две ладони, окошко.

— Как такое «шлёпнут»? — не соглашайся Карякин. — Не могут они шлёпнуть… Батько Махно теперь союзник. Нам приказ читали!

— Тебе читали, а ему, может, не читали, — мрачно сострил Андрей. — В общем, нам с тобой амба. Даже не сомневайся.

Карякин встревожился. Он вскочил, побегал по комнате, потом стал барабанить в дверь:

— Часовой! Эй, часовой!

Дверь слегка приоткрылась. Часовой — небритый дядька с сонными глазами — лязгнул затвором карабина и сказал:

— Ну, що вы стучите? Що вы беспокойтесь?

— Отвечай, по какому такому праву нас тут держат! Мы, ядрёна шишка, союзники или нет?

— Може, союзники, — ответил часовой и задумался. — А може, и нет.

— Вот тебе на! Как же это так?

— А так, что большевикам веры немае… Вы революцию продали.

Карякин взбесился:

— Дуролом ты! Дубина стоеросовая!.. Кому это мы её продали? Ну, кому?

— А кто ж его знает, — сказал часовой и опять задумался. — Кому нужна, тому и продали.

И часовой захлопнул дверь.

Карякин опять стал гвоздить дверь кулаками, но часовой не откликался. Тогда подошёл Андрей, отстранил Карякина и постучал сам: вежливо и убедительно.

Дверь снова приоткрылась.

— Ну, чого вам ещё? — страдальческим голосом спросил часовой и взял карабин наизготовку.

— В туалет.

— Чого?

— Треба до витру, — пояснил Некрасов.

Через двор Андрей шёл медленным шагом, лениво поглядывая по сторонам.

Заехал с улицы верховой — матрос, перепоясанный шашкой, — неумело спешился, пошёл, метя клешами землю, в соседнюю хату. Там стояли у крыльца тачанки, запряжённые сытыми лошадьми.

Далеко в степи полыхало красное высокое пламя.

— Свинью палят? — простодушно спросил Некрасов. Часовой не ответил.

Возле уборной — оплетённой камышом клетушки — валялись два трупа в одном исподнем. Некрасов остановился.

— А их за что?

— Да так… Офицеры… От Врангеля до Красной Армии подались. Так само, как вы… А мы их вбили. — Часовой вдруг оживился. — Вы слухайте, що я вам скажу: яка я у тех Врангелей справная одежда! Френчички, сапожки шевро… Таки гарнесеньки!

— Кому ж это всё досталось? — вежливо поинтересовался Андрей.

— Та уж не мени… Тут е такие хлопцы… — Часовой задумался. — Тут е такие хлопцы, что у покойника с очей пятаки сымут, не то что чоботы… — Тут он спохватился: — Ну, вы, товарищ, делайте, делайте свои дела!

Андрей скрылся за камышовой стеночкой…

— Значит, вы, как я понимаю, за анархию? — донёсся оттуда его голос.

— А як же.

— Стало быть, за полную свободу для всех?

— А як же.

— Но что же получается на практике?.. Я от вас никуда не могу уйти — я под арестом. Но вы тоже от меня не можете уйти — вы часовой… А где же свобода?

Часовой подумал, потом со злобой сказал стенке, за которой помещался Андрей:

— Вы мне голову не крутите… Вот комиссаров с Украины геть выгоним, то и будет свобода! — Он стукнул в дверь прикладом. — Що вы так долго? Верёвку проглотили?.. А ну, выходьте!

Некрасов вышел, застёгивая ремень.

— Спасибо.

— На здоровьичко… Идить до хаты.

Карякин метался по кладовке, как волк. Когда вошёл Некрасов, Иван сказал с разочарованием, даже с упрёком:

— Воротился?.. Я уж надеялся, ты убег. Всё-таки ты большой, а без гармошки. — И он покрутил пальцем около виска.

Некрасов между тем расстегнул кацавейку и вытянул из-за пазухи железную скобу.

— Вот… В сортире позаимствовал.

Он поднатужился и выпрямил тот конец, который был поострее. Получилось что-то вроде штыка. Карякин смотрел на Андрея с интересом и ожиданием.

— Теперь слушай… Двое офицеров хотели от Врангеля удрать в Красную Армию — так махновцы их кокнули. И нас кокнут… Я огонь видел — это они жгут аэроплан, чтобы и следов не осталось.

— Во паразиты! — сказал Карякин с некоторым даже уважением к предусмотрительности махновцев.

— Слушай дальше. В соседней хате, по-моему, штаб. Возле него три тачанки. Одна запряжена вороными…

— А ты заметливый! — удивился Карякин. Андрей, не слушая, продолжал:

— Эта тачанка самая для нас подходящая. На ней «максим», даже лента заправлена.

— А выйти-то как? Тачанка там, а мы здеся. Андрей, не ответив, стал разгребать ногой солому на полу.

— Тут должен быть погреб… — Карякин в сердцах даже плюнул.

— Погреб ему надо!.. Молоко у нас, что ли, киснет?

Часовой задумчиво прохаживался вокруг хаты. В стороне, возле пушки, собралось несколько махновцев. Гогоча, они по очереди заглядывали в трубку дальномера.

Там, в веночке из цифр и делений, видна была голая девка, которая купалась на речке далеко-далеко за хутором.

— Семён! — крикнули от пушки часовому. — Ходь сюды!

Но Семён только покачал головой:

— Такого добра я богато бачил… Колы б вы мне показали колбасу, та сало, та вареники с киселём…

Он не докончил. Из кладовки донёсся требовательный стук. Часовой вздохнул, снял с плеча карабин и пошёл в хату.

— Ну що вам неймётся? Га?

Из-за двери не ответили. Часовой прислушался, подумал и осторожно приоткрыл дверь. В кладовке никого не было.

Выставив перед собой винтовку, часовой проверил, не спрятался ли кто за дверью. Потом вошёл внутрь, внимательно огляделся и опять никого не обнаружил.

— Цикаво!.. Де ж вони е? — спросил часовой сам у себя.

Около ног часового зашуршала солома, откинулась крышка погреба. В тот же миг две руки схватили махновца за лодыжки и сдёрнули вниз, в чёрный квадрат. Потом в подполе что-то затрещало, заворочалось, раздался придушенный стон, и наружу вылез Карякин, а за ним Некрасов — мрачный запыхавшийся. У Андрея в руке была скоба, у Карякина — карабин часового.

— Значит, так, — говорил на ходу Андрей. — Ты к тачанке — и хватай вожжи. А я на минуту в штаб.

— Куда? — спросил Карякин, не поверив ушам.